Народный артист И. Ващенко - Слава Сергеев

(Он же периодически спрашивает у меня - не пора ли ему дать пару интервью ВВС или телеканалу “Культура”, а я вдруг такое сказала…)

А поскольку вокруг стоял какой-то народ, друзья какие-то были и все, как говорится, все слышали, он распалился до такой степени, что вдруг заявил нам с Кондратенко:

- Ну, раз вы начинающие и я - начинающий, то я дарю вам свои работы! Как Ван Гог доктору Гоше! Например, вот эту и эту. Мне ничего не надо - пусть висят!.. А продадите - деньги ваши!

Здесь нужно заметить - я уже об этом говорила, - что Ващенко, при всем своем безумии, в так называемых делах человек более чем рациональный, особенно если это самое дело касается денег. Такая вот странная клиническая картина… Так что подобный поступок (говорю как вышеупомянутый доктор Гоше), означает у него крайнюю степень взволнованности и (вы уж простите мне мой цинизм) - полную утрату надежды на коммерческую реализацию указанных выше работ.

А дальше, чтобы не мучить вас сценами войны и мира и поездками князя Андрея к отцу, я вам сразу скажу: знаете, что в этой небольшой истории для студентов психологического факультета самое смешное?

Карты не обманули Ващенко! Нет, правда, картам надо верить. Мы действительно недели через две продали одну из этих работ какому-то человеку из Госдумы! Фракцию он, правда, не сказал, но я сама видела удостоверение. Помощник депутата. За пятьсот долларов!.. Расплатился, впрочем, в рублях, но по курсу и с точностью, как в аптеке.

(Зачем ему была нужна ващенковская картина - является государственной тайной…)

Хорошо, что у меня были свидетели акта дарения. Подарил - значит подарил. А то бы, конечно, не видать мне этих денег. Хотя и в этом случае Ващенко, несмотря на щедрые отступные (я сразу купила ему классную очень дорогую рубашку, как он любит), пару раз сказал мне свое коронное “ты специально!..” и потом еще долго вспоминал всю историю.

Мне кажется, что он так и не поверил до конца, что мы с помощником депутата не сговорились и все произошло само собой…

Еще одно лирическое отступление - жалко его… Человеку скоро сорок лет, ни настоящей профессии, ни семьи… Причем он и сам в минуты просветления это понимает. Одни бабы на уме. Работать не умеет и не хочет… Пока он живет, как я понимаю, на деньги своей Марианны и г-на Людвига, а что дальше, если скажем,

г-н и г-жа Людвиг переедут на ПМЖ в родной город Гамбург? С глаз-то долой, а вдруг и из сердца вон?..

Еще раз говорю, жалко его.

Спуск с горы

Наверное, он скоро появится. Почему? Мне что-то часто стали попадаться похожие на него господа. Общий размер - мини, чуб стиля кок, взгляд - дикая лань, сбежавшая из спецприемника. Один был даже в очках… Что означали очки, что мне хотели сказать богини судьбы этими очками - я так и не поняла, так как Ващенко, если и носил очки, то только темные, чтобы спрятать свой блудливый взгляд и, как он говорил, чувствительную душу…

А еще я недавно видела его по телевизору. Нет, правда, это не бред. По “Культуре”, которой он все собирается давать интервью, был репортаж с выставки Никаса Сафонова, знаете такого? Чрезвычайно модный господин, начальство рисует. И в процессе репортажа камера скользнула по залу, набирая, так сказать, фон, массовку, “наслаждающуюся публику”. И вот в эти четыре секунды Ващенко и попал. Я уверена, что это был он. Господи, бородку расчесал, эспаньолку-то, усы завел, кудри назад, прямо Сальвадор Дали какой-то…

И что интересно, по-моему (точно не скажу, так как все, сами понимаете, за четыре секунды я разглядеть не успела), рядом с ним была Марианна.

Гала! Мефистофель при докторе Фаусте… А может быть, она мне уже мерещится…

Формально к окончанию эту историю привела, как ни странно, квартирная проблема. Она, как философский камень, возникла от взаимодействия трех стихий. Во-первых, Ващенко в последнее время взял моду чуть что меня из своей квартиры выгонять, картинно протягивая руку к железной двери на лестничную площадку и восклицая: “Уходи с вещами!”, во-вторых в Марьиной роще появилась петровская мамаша и попросила в течение двух недель освободить жилплощадь, которая срочно понадобилась каким-то дальним родственникам, неожиданно прибывшим из Комсомольска-на-Амуре, а в-третьих, я побывала у одной своей старой знакомой, давно и, как оказалось, очень недорого снимавшей комнату в центре, и мне там очень понравилось.

Узнав о моем решении снимать квартиру независимо от него, Ващенко поначалу перестал со мной разговаривать. Не разговаривал он со мной двое суток, что, несомненно, является его личным рекордом. А если учесть, что это было в чистом виде молчание, без, так сказать, рукоприкладства и языка жестов, то я в какой-то момент даже забеспокоилась, пожалела его и уже была готова отступить, но тут молчание кончилось, он потерял какие-то свои витамины, страшно разорался и я подумала, что так все-таки дальше жить нельзя. Я сказала себе, что мне обязательно нужен свой угол, что терпеть припадки г-на Гарри больше нет никакой возможности и что если я не думаю о себе, то мне надо подумать хотя бы о ребенке, который является свидетелем его отклоняющегося поведения и от этого плохо учится, дерзит учителям и вообще может стать трудным подростком.

Позднее я поняла, что возможно, отказ нашего молчальника от своего обета и его в общем, довольно вялое сопротивление нашему переезду, объясняется очень просто - он понял, что с нашим периодическим отсутствием для его исследований в Макдональдсе открываются прямо-таки новые горизонты…

Короче, результатом всего этого стала комната на Мосфильмовской улице в квартире одного старого сморчка с родственниками аж в Австралии. Я нашла его в газете “Из рук в руки” случайно, в разделе “разное” и по-моему, он в первые три дня действительно имел на меня какие-то виды, хотя прямо, слава богу, не лез. Заходы делались издалека, в виде туманных намеков на одиночество и прочее не-с-кем-поговорить. Но я быстро дала ему понять, что его надеждам найти сиделку на старости лет в моем лице не суждено сбыться, и он завял. Дед был в целом ничего, бывший нотариус по специальности, и иногда рассказывал такие вещи, за которые любой писатель типа Марининой дал бы ему сразу тыщу долларов, но имел один большой минус - профессия и связанное с ней глубокое неуважение к человеческой натуре сделала из него завзятого курильщика. Он смолил практически непрерывно, и мы с Алиской вдыхали всю эту гадость, хотя для нас он пошел на дополнительный расход и перешел с вонючей “Явы” на, как ему казалось, более благородный “Союз - Аполлон”. Кстати, этот дед на первых порах стал очень серьезным козырем в нашей борьбе с Ващенко, который совершенно неожиданно для меня обнаружил уважение к старости и на первых порах немного стеснялся устраивать мне скандалы при пожилом и незнакомом человеке.

Но вот однажды дед куда-то уехал. Кажется, к брату. У него был брат под Москвой, военный физик, тоже страшный мизантроп и вдобавок матершинник. Я такого мата до того ни от кого слыхала. Не мат, а фразеологический словарь какой-то. Ожегов… Уж как они достигают таких высот в своих “ящиках” - не постигаю. У психологов надо спросить.

Ващенко, узнав об отъезде хозяина, сразу прискакал. Я вообще, как только к деду переехала, стала снова для него очень интересна. По принципу “старая баба в новой обстановке - почти что баба новая”. Можно сказать, что наши отношения на Мосфильмовской приобрели второе дыхание.

Ну вот, трахнулись мы, сидим, значит, у деда на кухне, поставили чайник, беседуем. А тут как раз Алиска из школы пришла. И Ващенко, от полноты, видимо, чувств вдруг стал ее воспитывать. Отцовские чувства проснулись. И что-то, слово за слово, они начали ссориться. А Ващенко это же еще тот Ушинский, он когда в воспитательный раж входит, не видит, кто перед ним. Ему что ребенок, что взрослый - все одно. Он когда свою дочку начинает воспитывать - святых выноси…

Постепенно и на меня накинулся. Мол, я плохая мать. Я поначалу, вы сами понимаете, была настроена миролюбиво, да и Алиска ему, надо сказать, сперва довольно лениво отвечала, - мол, чего там, дядя Игорь, мы будем судить да рядить, пейте свой чай… Но когда он заявил, что не разрешит своей дочке, когда та приедет из Ростова в Москву на каникулы, общаться с Алиской, судья на ринге зафиксировал нарушение правил, и я засвистела.

- Игорь, остановись, - сказала я. - Тебя заносит. Извинись перед Алиской.

Вот этого “извинись”, конечно, говорить не следовало, так как остановиться Ващенко еще мог и даже извиниться при хорошей погоде тоже мог, но вот сделать и то и другое вместе - ни за что, и главное - требовать от него этого было совершенно бессмысленно и даже опасно.

Ошибку свою я поняла почти сразу, но было уже поздно.

В выступлении оратора обозначилась пауза. Через некоторое время она стала зловещей. Я успела выключить чайник и сделать всем бутерброды. Минут через пять он посмотрел на меня.