Парень и горы - Кюлюмов Костандин

Первым делом сына надо покормить, только чем? Что для раненого лучше? Илинка знает: переест больной человек - добра не жди.

Она посмотрела на склон холма, где стоял сарай, не зная, за что взяться. И неожиданно мелькнула мысль: а что, если люди увидят следы? Надо закидать их снегом, особенно там, где алеют капли крови. Или прежде заняться ранами? Для ран что нужно: трут или табак? А может, спросить доктора - уж он-то знает, как лечить раны от пуль. Но для этого надо пойти в город. А с чем пойдешь? Доктору деньги нужны.

Илинка опустилась на колени перед старым, источенным жучками сундуком, в котором хранилось ее девичье приданое, и стала перебирать пестрые тряпки. Нашла серебряную пряжку и золотую цепочку с семью золотыми червонцами. Достала нарядную безрукавку, ненадеванную со дня свадьбы. Зачем все это беречь? Шестерых сыновей родила Илинка, и всех ветром поразметало. Вот только один пришел, да и тот чуть живой. Был бы муж рядом - другое дело. Но он сейчас в тюрьме. Да разве он виноват, что передал сыновьям свою кровь, свое сердце и свою веру?

– Господи, боже мой, пресвятая богородица! За что ты жжешь мою душу огнем, почему и мне, несчастной, не пошлешь хоть каплю милости!

Мечется Илинка из угла в угол и сама с собой разговаривает. А котелок на огне булькает - когда поставила, и не помнит. По запаху слышит - уже готово. Налила Илинка горшок горячего супа и пошла. Следом послушно засеменил ослик, почуявший, видно, что надо поторапливаться. Людей по дороге не встретилось, никто ее не задержал.

Сын неподвижно лежал на соломе, так, как она его оставила, и от боли чуть не плакал. Но увидев мать, попытался улыбнуться.

– Мама…

– Что, сынок, болит?

– Какой я сон видел, мама! Будто я у Буденного… Отстегивает он свою шашку и подает мне… я беру ее в руки, а она вся горит-переливается. Точно луч это, а не шашка. Просто чудо какое-то! А он мне говорит: «Возьми этот луч и возвращайся к себе на родину. И запомни: он будет светиться только в таких руках, как твои. Луч этот может превратиться и в меч, и в шашку, и в солнечное тепло, от которого зависит жизнь на земле! Но смотри, береги его, чтобы враги этот волшебный луч у тебя не отняли!» И тут я полетел над землей… Видел Кремль… Видел Ленина… Мама, он жив!

– Жив, сыночек, жив, - перекрестилась Илинка, нутром почувствовав, где кончалось сновидение, а где воспаленный мозг сына пытался найти опору и силу.

– И когда летел я с этим лучом, видел всю Болгарию… На полях ни одного вола, а все машины, машины… Одна другой чудеснее! И люди поют…

– Все может быть, сынок, коли так богу будет угодно! - Надо бы заставить его замолчать, разговоры утомляют, а это опасно. Но, с другой стороны, пусть говорит: коли суждено ему выжить, такие слова только исцелят его. Господи, знает ли хоть одна мать, как преградить путь смерти?

– И наше село, мама, совсем, совсем переменилось. Дома новые, в окнах свет… Дети играют… На улицах автомашины… Только наш домишко такой же старый… Вхожу - ты встречаешь меня во дворе…

– Не надо больше, остановись! Сны разные бывают, сынок, одни сбываются, другие - нет. Давай лучше посмотрим твои раны. Ты мне ничем помочь не можешь, поэтому слушай и помалкивай! Сейчас укрою тебя потеплее, ты лежи и не двигайся, а то люди всякие бывают. Один вот, в Кременско, увидел, как кто-то в шалаше прячется, пошел в полицию и донес. Полицейские подожгли солому. А там была девушка, его же племянница и оказалась, вот как…

Люба? Ведь она из тех мест. Неужели она погибла? Антон вспомнил, как она стирала и чинила его куртку. А может быть, не она?

А мать все суетится. Постелить половики в угол? Там его будет не видно в темноте. Но человек не может камнем лежать и не двигаться. Постелить прямо на землю и закрыть его соломой… Нет, из дверей тянет. Да, следы! Их надо скорей закидать… но это успеется.

Она уложила сына, прижалась к нему щекой, и сердце ее заныло от жалости.

– Да, чуть не забыла!… Так оставлять нельзя! Если рубашка прилипнет к ране, плохо дело.

И развязала Илинка сыновние раны. Снова перевязала их. И почувствовала сердцем матери - ему лучше. Тело стало теплее, это от силы, которая напирает изнутри. А в нем сейчас борются две силы: одна ее, материнская, другая чужая, свинцовая. Какая из них одолеет? Илинка не знала. Она может только верить и надеяться. Но в то же время она может все, потому что она - мать.

Женщина вышла из сарая. Теперь следы. А люди уже закопошились: кто за дровами, кто за соломой, кто овец гонит.

Она вернулась вся мокрая, запыхавшаяся. Присела возле сына, чтобы покормить его.

– Осторожнее, не нагибайся! Рана требует питания, хорошей еды! И запомни - в глиняной посуде еда долго не остывает. А суп можно и так пить…

Антон улыбался. Мать вздрогнула. Когда боль проходит так быстро, это тоже нехорошо. Она внимательно посмотрела на сына.

– Что, болит, сынок?

– Болит, мама, но я терплю, ведь ты со мной рядом.

– А ты не строй из себя героя! Охай потихоньку! Легче будет.

– Ладно, мама.

Антон закрыл глаза. Он не мог признаться даже самому себе, что рядом с матерью он чувствует себя совершенно спокойно. А раны его болели жестоко. Раньше он даже не подозревал, что в крохотном свинцовом шарике скрыта такая силища. Полицейский стрелял примерно шагов с десяти. И сам упал, потому что Сашка уложила его из своего пистолета. Настоящий стрелок наша Сашка!… А что произошло потом? Кто перенес его в ущелье? Мануш! Да, Мануш нес его до самого Матан-дере, но сам погиб. Шальная пуля… А Страхил говорил:

«Еды не хватает! Даже раненым! Придется разбить отряд на группы. И ятакам легче, и мы будем ближе к людям».

Как же Антон оказался здесь? Да, он полз по снегу целый день, целую ночь, целую неделю. Три недели подряд! Повезло, что наткнулся в горах на хижину чабана. Хозяина не было, наверное, вышел отогнать овец. На огне варился котелок с фасолью. Антон попробовал - совсем еще сырая. Открыл сундук - там целый каравай ржаного хлеба. Антон взял буханку и хотел уйти, но подумал: стоит зима. Как можно оставить в горах человека без хлеба? Отрезал половину себе, половину положил обратно. И тогда увидел соль и кукурузную муку. И все это тоже поделил поровну. Пусть чабан знает, что к нему заходил голодный человек, но все же человек.

Дальше путь лежал через лес. Трудно было, тяжело, но теперь у Антона был хлеб. И соль! Кончится хлеб, он будет питаться мукой со снегом. Силы к нему возвращались. Значит, ему суждено было прожить еще несколько дней, чтобы увидеть мать. А он уже представлял себе, как лежит, неподвижный и белый, среди белых сугробов, как набрасываются на него лисы и волки.

На нем нет живого места, но он добрался до родного крова. Мама хоть вздохнет немного. В соседних селах полицейские сжигают дома живых партизан. Его же считают мертвым, и пусть люди пока думают, что самый младший Жостов тоже лежит высоко в горах, покрытый снегом.

– Мама, мой пистолет!

– Где, сынок?… А… Хорошо, что у тебя под рукой… Прислушивайся внимательно и стреляй только в том случае, если тебя обнаружат. А так я тебе наказываю: молчи! И терпи! А вернусь из города, надо будет вырыть под забором лаз, и если они подожгут сарай, ты сумеешь пробраться к ущелью.

Антон смотрел на мать, и ему казалось, что он маленький и она рядом, потому что он болеет. Она варит целебные травы, и руки у нее ласковые, теплые и сильные. Она то и дело поправляет половики, укрывает его, боится, как бы он не простыл, как бы не увидели его злые глаза. Ей кажется, что ему холодно, и она совсем забыла, что в доме есть шерсть, которая так греет…

– И громко не охай! Есть у меня в городе одно дело, когда вернусь, чтобы ты был жив-здрав. А теперь мне пора.

Антон уснул, но мать все беспокоится. Хорошо, что сон приходит так быстро, значит, сердце борется, а кровь делает свое дело. Сон всегда на пользу больному. Но спящий ничего не слышит, может громко вскрикнуть, не дай бог кто услышит. Да навряд ли - сарай-то ведь на отшибе, люди здесь появляются редко. Только иногда с гор спускается лесник, но человек он неплохой, смирный. Мы даже с ним в дальнем родстве, может, он сделает вид, что ничего не видел, не слышал.

Ослик бежал резво, но городские крыши, казавшиеся совсем рядом, были все еще далеко. Как судить своих сыновей? Им виднее. Раньше времена были другие. Ты болгарин, против тебя - турок. А теперь? Вроде, все болгары. Но одни поджигают дома, а другие скрываются в лесах. Сыновья видят несправедливость, и в этом они правы. Но за что же их убивать? Людям они плохого не делают, только властью не довольны. Да и что в ней хорошего? Богачи живут себе в городе припеваючи, а зимой заявятся в село, охаят табак, скупят его за бесценок и уедут. Одни убытки от такой торговли. Бакалейщик, и тот уже в долг не дает. Как жить дальше?

Илинка привязала ослика к воротам, постучала, откашлялась и стала смиренно ждать, пока ее пригласят войти. Одно дело - в селе, другое - в городе. Хозяин, оторвавшись от газеты, поднял голову. Он узнал женщину, провел ее в дом и лишь тогда спросил: