Павел Первый - Анри Труайя

По прошествии ряда лет Екатерина добилась триумфальных успехов в войне против турок, захватив Крым, подписала договор с Австрией и Пруссией по разделу Польши. За делами она не упускала из виду и идею женитьбы своего, наконец лишенного невинности, сына, которому к этому времени пошел восемнадцатый год. Он уже был молодым человеком среднего роста, с правильными чертами лица, симпатичным, но с изменчивым выражением глаз: то ласковых, то вдруг агрессивных. Иностранные послы, имевшие возможность пообщаться с ним поближе, отмечали, со своей стороны, его любезность и, разумеется, выделяли внешне больше хорошего, чем плохого. «Воспитание цесаревича совсем оставлено без внимания, – сообщал 27 августа 1773 года полномочный посол по делам Франции мсье Дюран, – и нет никакой возможности это исправить, по крайней мере, его натура не способна на чудеса… Здоровье и нравственность великого князя окончательно расшатаны»[2]. Неважно! В глазах Екатерины ее «мальчик», несмотря на все своеобразия своего характера, представлялся партией, о которой могла бы мечтать любая нормальная молодая девушка.

С тревожным беспокойством ожидая выбора своей матери, Павел терял терпение и изливал душу своему новому другу – ровеснику, молодому аристократу с элегантными и великосветскими манерами графу Андрею Разумовскому. Никогда больше у него не было другого доверенного лица, и он не знал этого ощущения мужской общности и абсолютной защищенности. «Вы уже совершили чудо дружбы со мной, – писал он ему, – поскольку я начал отрекаться от моей прежней подозрительности, но, мой друг, необходимо, чтобы вы были постоянны со мной, поскольку вы выступаете против десятилетних привычек и вы боритесь с тем, что страх и стеснение укоренились во мне»[3]. Два месяца спустя он настаивает: «Я провел время в удивительном согласии со всем, что меня окружало […]. Я вел себя уравновешенно и воздержанно […]. Я размышлял над собой и понял, что стал избавляться от беспокойства, и эти догадки возвратили мне уверенность в жизни»[4]. С какого-то времени он достиг сознательного возраста и, оставаясь наедине с собой, подвергал критике постыдное поведение своей матери, коллекционирующей любовников, осыпающей их золотом лишь для того, чтобы использовать их в постели. Последний из них по времени, Григорий Орлов, испытывал по отношению к Павлу чувство отвращения, схожее с ревностью. Павел же считал его тщеславным слабоумком и выскочкой. И как же мать, которая так плохо разбирается в своих фаворитах, сможет подобрать ему подходящую супругу, соответствующую его сердцу?

Догадываясь о нетерпении своего простодушного сына, Екатерина предпринимает зондирование всех дворов Европы с целью разыскать идеальную невесту. Согласно инструкциям, которые она дала своим «вербовщикам», невесте не обязательно быть красивой. Она должна была иметь достаточное представление о том, как выгодно произвести впечатление во время светской беседы, быть тактичной и не выставлять каждый раз напоказ свои знания, наконец, уметь правильно воспринимать своих собеседников. Вообще, чем большими качествами она будет обладать, тем большее предпочтение ей будет отдаваться. Приняв к сведению эти рекомендации, барон Ассебург, эксперт по брачным сделкам, предпринял кампанию в высший германский свет.

После всесторонних консультаций он пришел к выводу, что царевич может иметь хорошие шансы в отношении к трем принцессам Гессен-Дармштадтским, принцессе Луизе Саксон-Готской и принцессе Софии-Доротее-Августе Вюртембергской – все они протестантского вероисповедания и имеют безупречную репутацию. В подтверждение этой информации он направил в Санкт-Петербург портреты всех кандидаток. Будучи в курсе этих политико-лирических торгов, великий князь изошелся в нетерпении. Однако Екатерина выдержала еще какую-то паузу. Наконец, после того как она добилась совета Фридриха II, главного поставщика невест в Россию, она решила выбрать одну из трех наиболее молодых девушек из ландграфства Гессен-Дармштадтского. Ее невесткой могла стать Амалия-Фредерика, Августа-Вильгельмина или Луиза. Все они должны будут приехать вместе со своей матерью в Россию, а на месте и будет решено, которой из трех девушек отдать предпочтение. Дома в ожидании вердикта соискательницы совершенствовались в знании французского языка, широко распространенного среди элиты в Европе, учились модным танцам и осваивались с обиходом двора. Поскольку подготовка к смотринам потребовала долгого времени, великий князь изнывал в ожидании. «Вспомните, с каким страхом я ожидал прибытия принцесс, – писал он своему другу Андрею Разумовскому. – И я ждал, пока их представит сама великая императрица. Я продумал план своего поведения, о котором поведал вчера графу Панину, и он его одобрил».

Именно Андрею Разумовскому императрица поручила поехать за приглашенными во главе флотилии из четырех кораблей. Он любезно принял девушек и их мать на борту фрегата «Святой Марк», которым командовал самолично, и доставил высоких путешественниц вместе с багажом по месту назначения. Обворожительность манер Андрея Разумовского и умение вести беседу очаровали его подопечных. Радуясь благополучному завершению достаточно спокойного плавания, они прибыли во дворец Екатерины, чтобы быть представленными императрице. Каждая из трех кандидаток реверансом приветствовала Екатерину II и поцеловала ей руку. Павел, допущенный наконец посмотреть на тройственный объект своего вожделения, не колеблясь, сразу же был покорен блондинкой и веселушкой Вильгельминой, именно ее он хотел бы выбрать в жены. И все-таки результаты смотрин явились для него неожиданными: Екатерина милостиво одобрила его выбор. Тем не менее он тут же забеспокоился о том, как бы она не передумала и не приняла другое решение после того, как смотрины завершатся. Хватит ли ему тогда отваги отстоять свой выбор? И не придется ли ему жениться на молоденькой девушке, которая не прельщает его, но может понравиться матери? В глубине души он надеялся, что все обойдется и что его опасения напрасны, и даже поздравил себя с тем, что в первый раз его мнение совпало со вкусом Ее Величества.

18 июня 1773 года императрица официально попросила у ландграфини Каролины Гессен-Дармштадтской руки ее дочери Вильгельмины для своего сына, великого князя Павла. Но перед тем как провести церемонию бракосочетания, необходимо было, чтобы будущая великая княгиня приняла православие, однако ее отец ландграф Гессен-Дармштадтский, который оставался дома, воспротивился тому, чтобы его дочь отреклась от протестантской веры. Сделав соответствующий вывод из своего жизненного эксперимента, Екатерина была убеждена, что переход из одной религии в другую совсем не означает вероотступничества, поскольку во всех христианских церквях верующие молятся одному и тому же богу, она считала, что, если два существа любят друг друга, Небо всегда готово пойти навстречу и освятить их союз. Переубедив отца и преодолев это последнее препятствие, 15 августа 1773 года урожденная принцесса Августа-Вильгельмина восприяла в лоне православной церкви святое миропомазание с титулом и именем великой княжны Наталии Алексеевны. На следующий день была торжественно обнародована ее помолвка с великим князем Павлом. Это заявление было воспринято как повод для различных увеселений. Балы, банкеты, спектакли проводились одновременно повсюду в честь благополучия обрученных. К тому же одерживались новые победы над турками, предпринявшими абсурдную затею – воевать с Россией. 29 сентября 1773 года бракосочетание между великим князем Павлом и великой княгиней Наталией было проведено с большой помпезностью и пышностью в Казанском кафедральном соборе. Артиллерийские залпы, ликующий звон колоколов приветствовали свадебный кортеж. Философ Дидро, прибывший в Санкт-Петербург по приглашению императрицы, по наивности предположил, что вся эта торжественность с украшением города и артиллерийским салютом была устроена в его честь. Узнав о своем заблуждении, он всякий раз подсмеивался над собой, когда видел, как княжеской чете желают счастья, процветания и многочисленного потомства.