Птице Феникс нужна неделя - Александра Миронова

– Нормально, – сухо ответил муж и направился к дочери.

– Папочка! – Мария рванула с лестницы и через мгновение повисла на отце, сминая новый пиджак и модный галстук. Дмитрий подхватил дочь и поцеловал. В отличие от глаз Софии, его глаза светились абсолютной любовью.

– Как дела, обезьянка?

– Папа, смотри, что я связала! – Мария предъявила отцу незаконченный браслет.

Тот искренне восхитился.

– Это ты сама сделала? И Таня тебе не помогала?

Дочь раздулась от гордости.

– Сама! Я посмотрела инст… инту… инси…

– Инструкцию, – поправила дочь София. Господи, когда же она заговорит нормально? Слова из четырех слогов были невероятно сложны для нее. София подошла к Дмитрию и забрала у него Марию. Поставила на пол.

– А теперь в комнату.

– Ну мама.

– Что я сказала! – повысила голос София.

– Обезьянка, иди к себе. Я сейчас поднимусь, – неожиданно поддержал Софию муж.

– Правда?

– Конечно! Разве я когда-нибудь тебя обманывал?

София бросила быстрый взгляд на дочь. Хорошо, что хотя бы одна женщина в их доме уверена, что Дмитрий ей никогда не лгал.

– Хорошо, папочка. – И снова стук босых ног по мраморной лестнице.

– Таню нужно уволить. Она совершенно не следит за ребенком. Мария бегает босой, а нянька спит в это время, – София сделала шаг к мужу и поцеловала его в щеку. Тот отстранился.

– Ты что, пила?

София замешкалась, затем кивнула.

– Всего пару глотков. Тяжелый день. А ты почему так рано?

– Совещание отменилось. Несколько человек заболело, мы перенесли на пятницу.

– На пятницу? Но в пятницу ты идешь со мной. Ты что, забыл?

Не отвечая жене, Дмитрий принялся ослаблять галстук. На какой-то момент София залюбовалась. Хоть сейчас на обложку. Откуда такая несправедливость? Почему женщины увядают, едва подарив жизнь, а мужчины только расцветают с годами?

– Извини, я не смогу пойти.

– Почему? – Софию словно обожгло. Это пятничное мероприятие много значило для нее, и она так рассчитывала на поддержку мужа. Точнее, не так – ей хотелось, чтобы Дмитрий был там и стал свидетелем ее триумфа. И, возможно, понял, что она не самая плохая жена в мире.

– Ты же знаешь, как я ненавижу все эти мероприятия и публичность. Потом две недели вся компания только и делает, что обсуждает наши фото в Интернете. Прости, но у меня есть дела и поважнее.

Дмитрий развернулся и начал подниматься по лестнице. София чувствовала лишь пульсацию крови в голове и была уже не в силах остановиться.

– Милый, ты же знаешь, о человеке нельзя говорить «дела». Это семантически неправильно.

Дмитрий остановился на секунду. Не обернулся.

– Ты пьяна.

– А ты пахнешь «Томом Фордом».

– Не выдумывай, я пользуюсь «Эсте Лаудер».

– Вот именно, – горько усмехнулась София. Развернулась и ухватилась рукой за перила, чтобы устоять на ногах. Пожалуй, еще пятьдесят грамм коньяка – это то, что надо.

Вторник

Мартин

Чертова мелодия никак не шла. Вот уже четвертый час он сидел в подвале лесного дома, куда они приехали прямо из концертного зала, пытаясь поймать мелодию, которая не выходила из головы. Ему не хотелось сейчас ни с кем говорить, отвечать на звонки, общаться с журналистами. Потом, все потом. Мартин снова взял ре-бемоль. Может, стоит от нее отказаться? Но ему хотелось, чтобы песня начиналась именно с этой ноты. Он откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Вытер о старые джинсы вспотевшие руки и расстегнул молнию на темно-синей шерстяной кофте. Бог знает, сколько ей было лет, но Мартину она нравилась, и он не желал расставаться с ней, несмотря на красноречивые намеки Анны. Кофта была символом старых дней, когда он еще так мало знал об этом мире и ему было хорошо и спокойно.

Ее подарила тетка Брунгильда. На долю секунды Мартин представил, что бы она сказала, если бы узнала, что он посещает психоаналитика. И что вообще существует такой врач, как психоаналитик. Тетка Брунгильда была фельдшером в забытой богом небольшой северной деревушке Скаллане. Она могла принять роды и вправить грыжу. Наверное, она бы долго смеялась, услышав, какие деньги ее племянник платит своему доктору просто за то, чтобы поговорить с ним и ответить на его вопросы.

Мартин на мгновение прикрыл глаза и представил себя в кабинете врача. Безликое помещение со светло-серыми стенами, серым столом, традиционной кушеткой и таким же безликим доктором. Стол девственно чист, ни фотографий, ни записей. Лицо доктора Ольсена невозможно запомнить. Только тихий, вкрадчивый голос.

– Зачем вам, чтобы песня начиналась именно с ре-бемоль? – задал вопрос воображаемый доктор.

– Так она станет хитом, – рассудительно ответил Мартин. До сих пор чутье и такие вот яркие моменты озарения никогда его не подводили.

– Но для чего вам новый хит? – Мартин явственно услышал, как внутренний голос заговорил с интонациями господина Ольсена. Весьма мерзкими интонациями, признался себе Мартин.

– Для того, чтобы…

На этом месте Мартин запнулся и задумался. Действительно, зачем ему новый хит, если он ушел? Снявши голову, по волосам не плачут. Песня просто должна быть хорошей, душевной, понравиться Анне и маленькой Ленне. Возможно, старшим детям. Кстати, надо позвонить Тине. Хотя та наверняка занята собственными войнами в сфере шоу-бизнеса и не вспоминает о своем старом отце. И с матерью Анникен он так и не поговорил.

Силой мысли Мартин заставил себя вернуться к рассуждениям о необходимости очередного хита. Он уставился в потолок, словно ожидая увидеть в старом мореном дереве ответ на свой вопрос, выжженный огненными буквами. Чуда не произошло.

Итак, хит. Зачем хит стареющей звезде? Неужели он хочет быть похож на те мумифицированные посмешища, которые потеряли счет собственным годам? Не было в мире более жалкого и удручающего зрелища, чем бывшие секс-символы, окруженные молодыми женами, отчаянно надеющиеся с их помощью скостить себе десяток-другой лет. Они еле передвигались и старались лишний раз не шевелить рукой или ногой, переживая, что конечность отвалится прямо на сцене. Отчаянно фальшивили и забывали слова собственных песен. Нет, у них еще были поклонники. Но они тоже были стары, и иногда казалось, что эти поклонники сбегали на концерты кумиров из домов престарелых. Или психиатрических лечебниц. Все эти состарившиеся женщины, воображающие, что им все так же пятнадцать лет и они могут кидать свое старое, застиранное нижнее белье на сцену. Их плохо покрашенные волосы, дряблые телеса, выпадающие из слишком коротких юбок и маек. Слишком яркие тени, забивающиеся в морщины навислых век. И смрад. Курево, алкоголь, трава и запах стареющего тела. Мартин содрогнулся. Нет, он, Мартин, точно не превратит себя в посмешище. И хит ему ни к чему. И, пожалуй, он бы все-таки выпил горячего травяного чаю. Мартин подошел к двери и взялся за ручку. Но не успел он ее открыть, как дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Анна. Она закрыла рот рукой, пытаясь удержать рвущийся наружу крик. Но даже в таком виде она была прекрасна. Хотя и совершала совершенно немыслимое – беспокоила Мартина в студии. Он нахмурился.

– Кто-то умер?

Анна кивнула, затем на секунду застыла и затрясла головой.

– Еще нет, но сейчас умрет.

– Что? – Мартин в момент стал серьезным. – Что случилось?

– Там девушка! – выдавила из себя Анна. Она так тяжело дышала, что казалось, сейчас задохнется. Ей хотелось, чтобы Мартин ее обнял, но она понимала, что сейчас не время.

– Какая девушка? Поклонница? Что она тут делает?

– Я не знаю! – Анна почти сорвалась на крик. – Но она сейчас убьет себя.

Непроизвольно оттолкнув Анну в сторону, Мартин бросился вверх по ступеням. В этот самый момент он услышал нечеловеческий вопль боли, доносящийся с улицы.

– Ленне! – крикнул Мартин Анне.

– Она спит. – Анна едва поспевала за ним.

– К ней, – приказал он коротко. Мартин уже знал, чувствовал, хотя гнал от себя эту мысль. Такое уже происходило. После этого он не мог писать два года и полностью ушел в себя. Идиотки. Зачем они это делают?

Выскочив из подвала, Мартин в два шага преодолел гостиную маленького домика и распахнул дверь на улицу. Девушка уже горела. Полыхала, как факел. И орала от боли. На ходу срывая с себя шерстяную кофту, Мартин бросился к дурочке. Звать на помощь было некого. И бессмысленно. Он набросил кофту на девушку и сверху бросился сам, надеясь весом своего тела перекрыть доступ кислорода. Но было слишком поздно. Мартина обожгло, он инстинктивно отпрянул и упал рядом. Рита орала от боли, и вдруг наступила полная тишина.

– Я хотела умереть с тобой рядом, – четко произнесла девушка. И долго, протяжно, с надрывом выдохнула. Мартину даже не надо было на нее смотреть, чтобы понимать, что это были ее последние слова. Несколько ужасающе долгих секунд он лежал на траве. Не чувствовал влаги вечернего дождя и сырости от земли. Он вбирал энергию земли и вспоминал те дни, когда он был маленьким мальчиком и мог валяться на лужайке. Запах сырой земли и травы был запахом безопасности. Он закрыл глаза.