Искатель. 1963. Выпуск №3 - Ю. Попков

Повертев телогрейку, Борис швыряет ее за борт, говорит:

— Видно, наш брат моторист владел. Любимая была, долго носил.

Сменяются вахты, остаются за кормой мили..

Однообразны и утомительны долгие часы поиска, стынут ноги, коченеют с непривычки руки, сжимающие бинокль, слезятся на ветру глаза. Рейн не спал ночь и готов не спать столько ночей, сколько потребуется для поиска.

Чужая трагедия ворвалась в его душу. Рейн пытается представить, что думает, что чувствует сейчас жена Куницына, и какое у нее лицо, и как она ждет вестей, ждет от него, Келхманна. Да, и от него тоже.

Но Келхманн — моряк и эстонец, а потому сдержан вдвойне. Он продолжает молча стоять рядом с летчиком. А Костюченко тоже думает о Куницыне и его семье.

Именно он, Николай Костюченко, вчера должен был рассказать Лиде, жене Ивана, о случившемся.

Он не знал, как это лучше сделать.

Вернувшись домой с аэродрома, Костюченко отослал женщин, Шуру и Лиду, сделать покупки перед праздником, а сам остался с детьми, своими и куницынскими.

Обрадованные женщины уехали в город, но прежде Лида долго втолковывала ему, что передать Ивану, когда тот вернется с полетов.

— Главное, чтоб не забыл наколоть дров, а то передавали — похолодает.

Шура все-таки почуяла что-то неладное и стала допытываться. Николай ничего не сказал, боясь, что она не сдержится и передаст Лиде. Николай надеялся выгадать время, он был уверен, что Ивана скоро найдут, и он явится домой живым и здоровым.

Наступил вечер. Вернулись женщины. И тогда пришел замполит, и они вдвоем все рассказали Лиде. Лида выслушала молча, только сжала рукой горло…

Покрикивают чайки — они летают, несмотря на туман. «Чайка села прямо в воду, жди хорошую погоду…» Кажется, так говорят моряки? Нет, — птицы не качаются на волнах, они летают, опускаются на скалу, на облюбованные ими уступы, гомонят, дерутся. «Чайка ходит по песку — моряку сулит тоску…»

Куницын, пошатываясь, подходит к обрыву — несколько камешков, сорвавшись, с дробным стуком катятся вниз. Носятся встревоженные птицы.

Что это? Внизу, в стылой воде, среди камней, шевелится что-то темное, большое. Движения темного тела лениво-замедленны.

Тюлень. Любопытная морда, выпуклые, добрые собачьи глаза, смешные, жесткие стрелочки усов. Если спустить шлюпку, подплыть к обрыву…

Оттянут затвор пистолета. В открывшемся проеме казенной части мелькает медная желтизна патрона.

Постой! Ты забыл об огне выстрела. Молниеносная вспышка не зажжет костер, но если направить ее в ацетилен…

Неужели он нашел выход? Снова спасение в его руках, снова надежда. Но много ли осталось патронов? Сколько раз стрелял в эту ночь?

Обойма никак не хочет выскакивать из разбитой, изуродованной рукоятки. Тогда он раз за разом оттягивает затвор. Четыре патрона лежат на камне.

Он берет один и прячет в карман рубашки. Это будет НЗ — последний, сигнальный патрон.

«Плыви, тюлень. Без еды я еще продержусь, без огня — нет».

Гранит холоден и пуст. Туман подкрадывается к острову, накрывает скалы молочной кисеей. Тускнеет и без того пасмурный день. Плотные клубы поднимаются к маяку, к вышке — море скрывается за пеленой. Море дышит, внизу угадывается темная шевелящаяся масса.

…В будке маяка по-прежнему шипит ацетиленовый аппарат, делает свою бесцельную слепую работу. Надо вынуть из патронов пули — стрелять холостыми, чтоб пламя вылетало из ствола погуще.

Он никак не может захватить скользкое тельце пули. Пальцы плохо повинуются.

Тогда он, наклонившись, вытаскивает пулю зубами. Самое трудное — не выплеснуть дрожащей рукой порох из гильзы.

Потом Куницын отрывает клочок овчинной подкладки, сушит его, раскатывая в ладонях, и, свернув в комочек, забивает пыжом открытый зев гильзы.

Операция с патронами дается нелегко. Трудно дышать.

С минуту он сидит, прижавшись к стенке. Минута — это слишком короткий отдых, но на второй минуте начнет подбираться сон…

Готово. Дуло почти касается керамического наконечника, откуда со слабым шипением сочится газ.

Выстрел.

Дымок поднимается над горелкой — это от пороха, газ не загорается.

Выстрел.

Еще один…

Это все.

Несмотря на туман, «Кавказ» идет полным ходом. Нужно успеть до сумерек.

Впереди — Средние Столбы. Они ничем не отличаются от других луд, разве что названием. Десяток крошечных каменистых островков. Будто бы шла по Губе баржа, груженная камнем, тряхнуло ее волной, упало в море несколько глыб, да так и осталось торчать на фарватере.

В 15 часов пришла на «Кавказ» радиограмма: «По уточненным данным точка приводнения — 20 км юго-западнее Зеленого. Район поиска — от точки по ветру».

Капитан Гудков развертывает простыню лоцманской карты, отыскивает нужный квадрат, помечает координаты.

«Ветерок был балла 3–4, — прикидывает он, — летчик, конечно, сообразил поплыть по ветру. Тогда за сутки он успеет добраться примерно вот сюда. — Карандаш упирается в россыпь мелких кружочков. — Средние Столбы».

Катер останавливается у первого острова.

В тумане ничего не разглядишь. На катере никак не подойти. Вокруг больших камней — камешки поменьше. Спускают с «Кавказа» шлюпку.

Выпрыгивают на мокрые, скользкие камни моряки, осматривают островок — не мелькнет ли где примета Куницына.

Петляет шлюпка по салмам-проливам, разделяющим острова. Все одинаковые, разве что на одном больше птичьих перышек да засохшего помета, а на другом сморщенных стеблей морской капусты.

— Смотри-ка, за валуном! — сказал вдруг механик Балаганов, сидящий на носу шлюпки.

— Элерон с истребителя, точно, ребята, вам говорю! — ответил Девяткин.

Побежали, оступаясь в наполненные водой ямы.

Льдинка. Первая льдинка, намерзшая на мелководье среди камней, — заявка зимы.

Кончился еще один день поисков. Гудков вызывает диспетчерскую порта.

— Осмотрели Средние Столбы. Пусто.

— Идите в Ургу. Там сбор поисковых групп. Уточните план на завтра.

«На завтра, — подумал Гудков, — на завтра. Дождется ли он этого завтра? Тут чуть окунулся — холод к сердцу пошел».

Туман сгущался. Зажгли ходовые огни. А в ответ на ближнем островке сквозь туман замигал маяк.

Не знал Гудков, что на одном из этих островков маяк не горел. Он погас и стал в тумане невидим, и вместе с ним стал невидим остров. Его не могли различить с «Кавказа», хотя катер и прошел вблизи.

Туман великолепно передает звуки. На море, окутанном плотной молочной пеленой, акустика, как в старом храме. Любой шлепок рыбы, вскрик птицы, дальний гудок парохода — все звуки легко находят дорогу сквозь туман, натыкаются на острова, рождая в скалах эхо.