Рыбалка на живца - Александр Преображенский

Недалеко от переезда он сбавил скорость и так отстал от синего «ниссана», что тот успел проскочить шлагбаум, а мы встали перед длинным товарняком, спешившим в сторону Москвы. Я не удержался и чертыхнулся вслух.

— Что такое? — посмотрел на меня отец.

— Да застряли…

— А куда спешить-то?

И тут я решил его подзадорить.

— Да я все думал, когда ты этого синего сделаешь, а теперь все…

— Ну да, догоним, — уверенно ответил батя.

— Куда уж… Товарняк на полкилометра.

— На слабо берешь? — Отец опять глянул на меня через темные очки, в которых он обычно водил машину.

— А что тут брать, здесь кому хошь слабо станет. Будь ты хоть сам Нельсон Пике или покойный Сена.

Отец ничего не ответил, тем более что поезд кончился и шлагбаум открылся. «Мере» переполз переезд, отец перекинул скорость, и наш ветеран вдруг так рванул, что нас всех вдавило в кресла.

— Влад, аккуратней, — тревожно сказала мама.

Я молчал, но чувствовал, что она сверлит мне взглядом затылок за то, что я подначил папу. А папа молчал и гнал старый «мере» так, что другие машины только мелькали справа по борту и тут же оставались далеко позади. «Ниссана» не было видно. И я уже начал отчаиваться, когда вдруг его синяя крыша выглянула впереди, через пару «жигулей». Остальное было делом техники, еще пять минут, и мы уже пристроились в хвост к «ниссану». Я торжествовал, но папа, который не сказал ни слова на протяжении гонки и продолжал молчать сейчас, видно, завелся не на шутку. Я понял, что он решил «сделать» «ниссан».

— Па, хватит, — попытался я его урезонить, — догнали, и ладно. Я пошутил.

— В другой раз думать будешь, — ответствовал папа, вроде и не беспокоясь о нашей с мамой безопасности.

— Влад, не надо, остановись, — вмешалась и мама.

Отец больше ничего не отвечал и продолжал гнать машину.

— Ну я тебя прошу, — не на шутку встревожилась мама. — Влад, я обижусь…

Все было бесполезно, и где-то через полкилометра батя обошел «ниссан» слева. Я обернулся и с сожалением увидел, что синий капот быстро удаляется от нас, а вернее, мы от него. Все ж я успел рассмотреть через лобовое стекло того самого парня с берега, сидящего теперь рядом с шофером, и самого водилу, чернявого, с короткой стрижкой и, насколько можно было судить, весьма коренастого. Лицо его мне также показалось знакомым. Только где я их всех видел?

Настроение у папы было прекрасное, он напевал какие-то идиотские песенки вроде: «До столба остался метр, я гляжу на спидометр — сто». А мама мрачно молчала.

Вскоре мы уже были неподалеку от наших мест. Точнее, они уже начались, все мне было знакомо по прогулкам на велосипеде. До финиша оставалось только подняться в крутую горку, миновать половину дачного поселка всевозможных деятелей культуры и науки, а там поворот на то самое извилистое шоссе, которое бежит через лес, но уже под гору, в Сметанино, и, минуя Узорово, устремляется в Митяево. То самое шоссе, на крутых поворотах которого три дня назад я чуть не погиб под колесами «УАЗа».

Когда мы начали подниматься в горку, я еще раз печально обернулся и… «О, радость!» — по кривой шоссе, через зеленые поля спешил синий «ниссан». И он приближался, ибо мы сбавили скорость, да и отец считал дело сделанным.

Мы еще не успели повернуть в сторону Сметанина, как сзади из-за поворота вынырнул наш старый знакомый; он шел прямо за нами и мигал левой фарой, собираясь свернуть на ту же дорогу.

На извилистом спуске с горы, за зеленой массой леса, стоявшего стенами по обеим сторонам дороги, я опять потерял «ниссан» из виду. Самое обидное, что больше он так и не появился, сколько я ни оборачивался назад и ни смотрел мимо обиженной и рассерженной мамы, через заднее стекло. Вскоре мы были в Узорове.

Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Поездка в Звенигород дала-таки свои положительные результаты для моего следствия. Теперь я был твердо уверен, что человек, которого я видел на берегу, — из местных. Он либо из поселка наших светил науки и культуры, либо из «Лесного городка», прилегающего к научному поселку, либо из Сметанина. Больше «ниссану» деться было некуда. Я был уверен, что отыщу его, это лишь дело времени. Теперь же надо было спешить к Светке.

Было уже полчетвертого, когда я отправился в Митяево. Я очень спешил и поехал на велосипеде кратчайшей дорогой, по шоссе. Минут через пять я уже притормозил на развилке у митяевской церкви и, повернув направо, покатился с горы к реке и новопостроенным дачным коттеджам. Однако уже который раз за день судьба вмешалась в мои планы.

Я отпустил тормоза и летел по склону, обдуваемый теплым июньским воздухом, а вокруг меня мелькала карусель сельских картинок. И вдруг одна такая картинка чуть не вышибла меня из седла. Я резко затормозил и остановился напротив митяевского магазина. Возле его витрины стояла Светка, увы, не одна. Она любезничала с ухажером, и этим ухажером был Лыка. Сердце сжалось в моей груди в какой-то противный дрожащий комок. А они настолько были увлечены беседой, что даже не обернулись на громкое шипение моих шин, когда я прочертил по горячему асфальту пятиметровую тормозную черту.

Я тупо замер на месте и простоял так с минуту. На меня никто не обращал внимания. Тогда я все-таки перекинул одну ногу через седло и поплелся через дорогу к счастливой парочке. Они по-прежнему стояли и трепались, ничего не замечая вокруг. Лишь когда я подошел почти вплотную и произнес хриплым голосом: «Здорово!» — они обернулись.

— Прив-е-ет, — несколько смущенно протянула Светка, — откуда ты взялся?

— А-а, Санек, — неожиданно дружески откликнулся и Лыка, — здорово! — Настроение у него было, видимо, прекрасное. Чего нельзя было сказать обо мне. — Куда едешь? — продолжал он.

Я смешался. Говорить, что я еду к Светке, глупо — вот она. Врать — еще глупее. Что отвечать-то? Выручила Светка.

— Я хочу пить, — заявила она, — кто купит пепси?

— Проблем нет, Светик, — откликнулся Лыкин, прежде чем я открыл рот, и отправился в магазин.

Наверное, это было даже к лучшему, потому что я остался со Светкой один на один и мог как-то объясниться, но все мое красноречие куда-то делось и слова застряли в горле сухой коркой черного хлеба. Еще с минуту я молчал и, как назло, а может, и вправду назло, Светка тоже молчала. Затем я сделал третью тупость, выпихнув из себя фразу:

— Что это значит?

— Болван, — зло усмехнулась Светка и отвернулась.

Я окончательно рассвирепел, развернулся, сел на велосипед и уехал в Узорово.

Тяжела была эта дорога по прекрасному взгорью. Я гнал велосипед, не чувствуя ног. Комок за грудиной затвердел и превратился в булыжник, пудовую тяжесть которого я ощущал постоянно… В Узорово я все-таки не поехал, а проскочил поворот и свернул позже в лесок у дороги неподалеку от Сметанина. Там в уединенном месте я уселся на пень под кустом орешника и просидел так до вечера, страдая и мучаясь…

Домой я приперся поздно, часов в девять. Родители сидели в своей комнате и смотрели по видику какой-то фильм, по-моему, немного выпивали, так у них заведено во время примирения после размолвок. На кухне я нашел ужин, но есть не стал, лишь с трудом проглотил холодную котлету. Тамерлан и особенно Тимофей несколько смягчили мои переживания. Кот у меня золотой. Он всегда чувствует, когда кому-нибудь плохо, всегда оказывается в такие минуты рядом и готов терпеть любые ласки и неудобства, лишь бы принять на себя часть чужой боли. Мы заснули с ним вместе, укрывшись пледом на нерасстеленной кровати в моей комнате.

В этот вечер мне было не до следствия…

Глава VI

«Я ЕГО ЗНАЮ…»

Утром маленько полегчало. Тяжесть в груди так и осталась, но по крайней мере я мог теперь думать и о каких-то вещах, не связанных со Светкой. Да и сами вчерашние события не казались уже столь ужасными и бесповоротными. Что, собственно, произошло? Ну стояла она рядом с Лыкой. Ну разговаривала. Ну повел я себя как болван. А больше-то ничего… Я решил немного переждать, очухаться и сообразить, что мне дальше делать. А пока, в отличие от вчерашнего, я нуждался в дружеском общении, потому и отправился к Женьке, которого уже не видел порядочно.

Все было как в прошлом году. Мы с Женькой сели на велосипеды и поехали на наше любимое место — под пешеходным мостом через Москву-реку. Мост находится за селом, его от Узорова отделяют заливной луг да старые пруды, оставшиеся со времен Голицынской усадьбы. Там обычно безлюдно, и прохожие на мосту редки. Всегда можно развести костер, и дождь не намочит.

Я не стал делиться с другом своими переживаниями, хотя мне очень этого хотелось. А вот про свое расследование я все рассказал. Последовательно и ясно я изложил ему то, что мне известно по поводу исчезнувшего велосипеда, а потом уж и насчет убийства.