Дети-эмигранты. Живые голоса первой русской волны эмиграции 1918-1924 - Коллектив авторов

Воспоминания о погибших товарищах

«Сколько там погибло дорогих нам кадет».

«Сколько их было… героев, еще мальчиков, беззаветно отдавших жизнь свою за правое дело».

* * *

Девичьи институты, эти прежние во многих отношениях спутники корпусов, в некоторых моментах повторяют их печальную судьбу. Вот описание девочки-институтки о роспуске института:

«К нам пришла инспектриса с заплаканным лицом и сказала нам, что мы должны оставить здание. Забрав часть моих вещей – взять все было не по силам десятилетнему ребенку, – я вышла на улицу. Это было перед Пасхой. На улице было холодно. Адрес матери я знала, но дойти сама не могла. Я шла и плакала. “Чего ревешь?” – раздался надо мной грубый голос. Я остановилась и с изумлением смотрела на незнакомое мне, красное, пьяное лицо. К такому обращению я не привыкла и не могла еще прийти в себя. “Ну?” – толкнул он меня. “Нас прогнали большевики”, – захлебываясь от слез, проговорила я. Злой хохот потряс тело большевика. “Так вам и надо, ишь буржуенок! Порасстрелять бы вас всех”. Вокруг нас образовалась толпа, я стала плакать сильнее. Вдруг я почувствовала, что меня кто-то поднял на руки. Я оглянулась. На меня смотрело приятное добродушное лицо мужчины. Узнав мой адрес, он понес меня домой».

Дети вообще нежно прощаются с родными местами, уезжая в неизвестную даль.

«Высунувшись из окна, я смотрел затуманенными от слез глазами на свой родной город, пока он не скрылся у меня из глаз».

«Погрузка кончилась, поезд тронулся, и слезы катились из глаз при виде того, как город родной скрывался где-то вдали».

Дети-казаки и казачки во многих отношениях стоят особняком. Они страстно любят свои станицы и находят для изображения этой любви яркие краски и запоминающиеся образы.

«Когда полк проезжал мимо церкви, к брату стали подъезжать казаки, прося его: “Ваше Благородие, отпустите у храма землицы родной взять”. Эти закаленные рядом войн казаки плакали, когда набирали “родной землицы” у алтаря, бережно сыпали в сумочку и привязывали ее к кресту».

Защита «родной станицы» приобретает в глазах детей-казаков особое значение.

«Мне в это время казалось, что если мы не пустим большевиков в станицу, то Россия спасена».

Казачьи сочинения наполнены описаниями природы.

«Весна! Степь красивым ковром запестрела кругом по-над хутором. Через неделю хутор потонул в зеленых садах… К вечеру тучи затянули небо, ночь легла над хутором. Страшная темная ночь! Ни месяца, ни звездочки не видать на небе. Ветер воет… дождь стучит по крышам куреней, жутко одному в такую ночь дома».

Попадаются бытовые сцены с описанием начала революции на Дону.

«На станичных сходках драки. «Артамоновы сыны отца избили!» – “За что?” – “За то, что плюнул на их свободу”. – “А Семен Х-в сыну ухо отрубил”. – “Свобода”».

Если девушки вообще, не находя исхода для своего чувства в активной борьбе с людьми, обидевшими или убившими их родителей, изливаются в выражении бесконечно нежного чувства к дорогим им людям, и особенно к отцам, то у казачек – и это резко выражено в их сочинениях – любовь к отцу приобретает характер культа.

«Папа сидел с друзьями и молча, глядя на раскаленные угли, курил папиросу [26]. Мне всегда хотелось узнать, о чем он думает, всегда хотелось вылезти из-под целого ряда бурок, обнять его и сказать: “Папа, не грусти”. Красным пятнышком светился огонек его папиросы, бледно освещая его лицо… Любила его горбинку на носу, любила его черные, полные доброты глаза, любила мягкий родной голос».

Многие из детей-казаков по-взрослому непримиримы и рассказывают об этом своеобразным языком.

«Сначала похоронил своего родного братца, проводил племянника, проводил своего любимого папашу, а потом и сам со своим родным братцем (инвалидом) выехал из дому и вот до сих пор нахожусь в отступлении. Жалко было покидать свою мамашу, а ей и подавно жалко было меня пускать, но я настоял на своем: покушал я от них, чертей, и не хотел больше оставаться».

Кадетские корпуса и девичьи институты насчитывают в своих стенах, как уже говорилось, немало не только одиноких, но и сирот. И это придает их воспитанникам особый облик, усугубляемый еще и тем, что сейчас они кроме того и «национальные сироты». Лишенные семьи, а через нее и разностороннего вхождения в жизнь, они часто беднее кругозором, сосредоточеннее на одном, но углубленнее в достигнутом и осознанном. У них особое отношение к своим учебным заведениям, если и не заменившим им (незаменимых), то заместившим для них и семью, и родину. Это же, с другой стороны, ставит в исключительное положение и всех тех, кто возглавляет их школы или вообще посвящает себя их воспитанию.

«Она заменила нам родную мать».

«Наш директор заменил нам отца».

Эти лучшие и бесконечно ценные, а вместе с тем так тяжко обязывающие аттестаты, выдаются этими сиротами нередко. Таков же и состав учащихся и в двух английских школах в Турции, и отзывы детей об иностранцах, не несущих на себе национальной обязанности: заботы о русских детях и посвятивших себя их воспитанию, также глубоко трогательны.

«Школа переводится на малоазиатский берег в Эрен-Кей [27], где проживаю и по сие время… благодаря Бога и людей, у которых осталась… жалость к людям, не имеющим ни родителей, ни крова».

Таковы те самые общие сведения об авторах сочинений, которые почерпнуты у них из их же работ.

* * *

Что представляют собой детские работы с литературной точки зрения: в каком виде и форме изложены их воспоминания и в чем, наконец, особенность этих сочинений, в чем отличие детских воспоминаний от таковых же взрослых?

Все детские сочинения можно грубо разбить на три группы: это или чистый рассказ, или рассказ, осложненный лирикой, то характера элегии или оды, реже сатиры, и, наконец, или чистая лирика, или голое рассуждение, в которых нет ни имен, ни дат, ни событий, а в рассуждениях ни одного слова и об их авторах, а лишь попытка: или как-то эмоционально откликнуться на события, или сделать выводы из пережитого, и притом не самим автором, а всей Россией; попадается и неприкрытое резонерство. Эти типы сочинений нечасто встречаются именно в таком чистом виде, и трудно было бы прикрепить их к определенному возрасту. Многие – и младшие, и старшие –