Тень императора - Павел Молитвин

— И вот однажды Куцара — мой дядя по матери, вернувшись от слияния Уллы с Гвадиарой, привез с собой очень дорогую, никогда прежде не виданную в наших краях вещь — маленькое зеркало, сделанное из чудесного серебристого стекла. Он отдал за него все, что повез на обмен, и очень им дорожил. Ему страшно нравилось открывать плетеную корзиночку и смотреться в дивное стекло, которое он почитал величайшим сокровищем. Так оно и было, ибо потом у нас появились зеркала из бронзы и меди, но такого ясного и чистого — стеклянного — никто из нас с тех пор не видал.

— Ой, не томи, старик! — поторопил рассказчика Аджам. — Ты дело сказывай, а то пока солнышко взойдет, роса очи выест.

— Так я и говорю: никому не доверил своей тайны Куцара. То ли боялся, что все будут просить у него посмотреться в волшебное стекло и разобьют его, то ли опасался, что главный колдун заберет зеркало себе, дабы увеличить силу вещего танца. Но, как бы то ни было, никому он о нем ни словечком не обмолвился, а сам так часто украдкой посматривал в него, что заметила это жена Куцары. Выбрала время, когда не было его поблизости, и заглянула в заветную корзиночку. Увидела в зеркале молодую красивую женщину и заплакала: «Купил Куцара новую жену на торгу и прячет в колдовской корзинке! Весь день она отдыхает, пока я не покладая рук тружусь, а ночью, когда я с ног от усталости падаю и засыпаю, ублажает его!»

Рассказчик сделал паузу, и слушатели вежливо заулыбались.

— Услышала жалобы Куцаровой жены его мать, прибежала, заглянула в корзиночку и как завопит: «Это ещё что за старая карга! Уж коли притащилась в мою хижину со своей дочкой, изволь вылезать и работать, у нас тут каждая пара рук на счету!» Голос у матери моего дяди был такой, что его и на том берегу Уллы услышишь. Вот и услышал её отец Куцары, взобрался по лесенке в дом, заглянул в корзинку и, почтительно поклонившись хмурому морщинистому старцу, произнес: «Пожалуй в наш дом, уважаемый. Недостойно поступил мой сын, утаивая от нас новых родичей, да и вашему семейству тесновато небось в маленькой корзине, даже если она и волшебная».

Старик из зеркала промолчал, и отец Куцары хотел повторить свое любезное предложение, ведь новый его родич был богат годами и вполне мог оказаться тугим на ухо, но тут в корзинку заглянул сын моего дядюшки. Увидел идущий поперек лба таращившегося на него из зеркала мальчишки шрам, означавший, что тот первый ребенок от первой жены и с криком: «Вор! Самозванец!» — ударил его в лицо зажатым в кулаке наконечником гарпуна, который обтачивал, сидя в тени хижины.

Зеркало разлетелось вдребезги. Куцара очень из-за этого убивался, но ему некого было винить в случившемся кроме себя и своего недоверия. И тогда, чтобы загладить вину перед соплеменниками, он раздарил им все до единого осколки чудесного зеркала. — С этими словами рассказчик указал на висящее у себя на шее ожерелье из изящно обточенных позвонков крокодила, в один из которых был вставлен крохотный осколок зеркала, изрядно помутневшего и потемневшего от времени и влаги.

— А я бы хотел послушать Гжемпа, — вызывающе поглядывая на Эвриха, произнес Серекан, когда сидящие у костра отсмеялись и в наступившей тишине стало отчетливо слышно, как потрескивают раскаленные уголья. — Как смеет он ловить змей, созданных Тахмаангом на погибель грабителям, ворам и клятвопреступникам?

Поскольку натрудившийся за день змеелов давно ушел спать в хижину одного из своих старинных знакомцев, Серекану никто не ответил, и он с обличающим выражением лица ткнул пальцем в сторону арранта:

— Нынче ты охотился вместе с ним за ндаггамв. Так, может, тебе есть что сказать в его и свое оправдание?

Оправдываться перед безусым наглецом у Эвриха не было никакого желания, но оставить его выпад без ответа он тоже не мог. Ежели таких задир время от времени не одергивать, они запросто на шею сядут и много пакостей натворят. Да и собравшихся у костра негоже разочаровывать, ведь даже те из них, кто присоединился к Газахлару по распоряжению императора, начали привыкать, что у арранта всегда сыщется в запасе смешная или поучительная история и слов для разумного ответа он за море искать не поплывет.

— Оправдываться мне перед тобой вроде бы не к чему — невелик кулик, — лениво протянул Эврих, окидывая Серекана нарочито оценивающим взглядом. — Однако ежели ответишь на мой вопрос, так и я скажу, почему не вижу в ловле змей ничего кощунственного.

— Ну спрашивай, — милостиво разрешил юнец, прямо-таки раздуваясь от гордости и не замечая, как Аджам с Хамданом и другие знавшие Эвриха ещё по «Мраморному логову» воины перемигиваются и обмениваются понимающими взглядами.

— Позволь узнать, где, по-твоему, больше клятвопреступников, воров и убийц: в Городе Тысячи Храмов или в здешних лесах?

Серекан был не настолько глуп, чтобы торопиться с ответом, но сидящие у костра и не собирались его дожидаться.

— Конечно, в столице! У нас вор на воре, грабитель на грабителе! Каждый лавочник, каждый трактирщик только о том и мечтает, как бы в чужой кошель руку запустить! — зашумели они, и Эврих с сокрушенным видом покачал головой.

— Да уж, с этим поспорить трудно. Но тогда почему змеи, ежели и впрямь созданы Тахмаангом, дабы карать злодеев, предпочитают жить в этой глуши, а не в Городе Тысячи Храмов?

— Те, которые здесь живут, просто от работы отлынивают! — крикнул кто-то с противоположной стороны костра, и аррант, радуясь вовремя поданной реплике, совершенно серьезно заявил:

— Ну так вот лентяек Гжемп и отлавливает, дабы напомнить другим об их долге!

Хотя Серекан смеялся вместе со всеми, брошенный им на Эвриха взгляд был полон неприкрытой злобы, и аррант подумал, что так вот, невзначай, люди и обзаводятся врагами, однако задерживаться на этой не слишком-то приятной мысли не стал.

— В разных странах — разные обычаи, разные верования. Причем каждый, разумеется, считает свою веру истинной. Если хотите, я расскажу вам легенду о змее и голубке, которую мне не раз доводилось слышать во время путешествия по Вечной Степи.

— Расскажи, расскажи! — раздалось сразу несколько голосов, и Эврих, отхлебнув из протянутой ему чаши, сделанной из половинки кокосового ореха, чуть хмельной, сладковатый напиток, начал рассказ:

— В приморских городах Фухэй, Умуката и Дриза, возведенных на восточном краю Вечной Степи ещё до Последней войны, издавна верили в то, что колокольный звон, предупреждавший горожан о приближении врага, способен также отгонять всевозможную нечисть и нежить. А кое-кого из слуг и приспешников Ночного Пастуха, коего считают тамошние жители прародителем мирового зла, звук колокола может и вовсе лишить жизни. Потому-то вешают в том краю колокола испокон веку не только на вершинах дозорных башен, но и в маленьких деревенских храмах. Кочующие по Вечной Степи скотоводы посмеиваются над верой в очистительную силу колокольного звона, ибо поклоняются другим богам, и все же, разграбляя прибрежные деревни, не осмеливаются разрушать чужие храмы и снимать звонкоголосые колокола. После ухода кочевников разоренные деревни обычно отстраиваются заново, но случается, если большая часть их жителей пала в неравном бою или была угнана лихими людьми в рабство, от богатого селения остается только стоящее на холме святилище, и лишь ветер с моря заставляет иногда висящий на его башне колокол звенеть тихо и печально…