Большое волшебство - Элизабет Гилберт

Так вот, друзья мои, это жутковатое, из прошлых времен шаманство, смахивающее на ритуалы вуду, тоже Большое волшебство.

И знаете, я ей поверила.

Тяжкий труд против волшебного порошка

Я верю ей, потому что не сомневаюсь: любой из нас может припомнить, как в его жизнь врывалось чувство тайны и вдохновения. Конечно, не всем нам дано стать такими же безупречными божественными каналами, как Рут Стоун, почти ежедневно, без преград и сомнений, пропуская через себя подлинное творчество… но мы можем подойти к этому источнику ближе, чем думаем.

Скажу честно: большая часть моей литературной жизни не похожа на жуткую, из прошлых времен, смахивающую на шаманство вуду, Большое волшебство. В основном она состоит из малопривлекательного, дисциплинированного труда. Я сижу за письменным столом и пашу, как крестьянин, вот как это делается. Обычно волшебного порошка феи на меня не сыплют.

Но иногда… иногда волшебный порошок появляется. Иногда в разгар работы над книгой я вдруг чувствую, что как будто встала на движущуюся дорожку вроде тех, что есть в больших аэропортах. До моего терминала еще далеко, а чемодан оттягивает руки, но мне вдруг кажется, что некая внешняя сила мягко подхватывает и несет меня. Что-то несет меня вперед – какая-то мощная и щедрая сила, – и это явно не я.

Возможно, вам тоже знакомо это чувство. Чувство, которое испытываешь, когда что-то получилось очень удачно, а позже, когда смотришь на это свое произведение, можешь сказать только: «Сам не понимаю, откуда что взялось».

Вы не можете это повторить. Не можете объяснить. А ощущение такое, как будто вас кто-то вел.

Я испытываю это чувство только изредка, но это самое изумительное, самое грандиозное чувство, какое только можно себе представить. Не думаю, что в жизни есть более совершенное, более полное счастье, чем это, кроме, пожалуй, влюбленности. В Древней Греции такое состояние наивысшего блага называли словом эвдемония, что можно перевести, в том числе, и как «добрая энергия», и можно же допустить, что речь идет о некоем заботливом руководстве со стороны божественных созданий, духов. (Впрочем, современные специалисты, которым, видимо, неловко рассуждать о божественных тайнах, говорят иначе: «поймать волну» или «быть на кураже».)

Но и греки, и римляне верили в идею доброго духа творчества, существующего вне тела человека, что-то вроде домового, если хотите, который живет в стенах дома и иногда помогает вам в трудах. У римлян для такого трудолюбивого домового было особое название. Он назывался гений – это божество-хранитель, проводник вдохновения. Другими словами, римляне не считали, что исключительно одаренный человек является гением, они верили, что у исключительно одаренного человека есть гений.

Это тонкое, но значительное отличие (быть или иметь) и, как я полагаю, мудрая психологическая концепция. Концепция внешнего гения помогает художнику держать в узде свое эго, не нагружая его бременем полной ответственности – приятной или, в случае провала, тягостной – за результаты его работы. Словом, если работа вышла удачной, вам следует благодарить за помощь внешнего духа, гения, и это поможет вам не впасть в самолюбование. Если же вы потерпели неудачу, это не только ваша ошибка. Вы можете сказать: «Эй, не смотрите на меня так – просто мой гений сегодня не казал ко мне носа!»

В обоих случаях уязвимое человеческое эго защищено.

Защищено от разъедающих душу похвал.

Защищено от разъедающего душу стыда.

Придавленные валуном

Мне кажется, что общество оказало художникам медвежью услугу, начав провозглашать, что кто-то из них является гением, вместо того чтобы говорить, что у этих людей есть гений. Это началось примерно в эпоху Возрождения, сопровождавшуюся всплеском более материалистического и антропоцентрического взгляда на мир. Боги и мистерии потеряли значение, куда-то подевались, и всю честь и ответственность за творчество вдруг возложили на самих художников – только вдуматься: ответственность за капризы вдохновения взвалили на слабые и хрупкие человеческие плечи.

Мы походя обожествили искусство и художников, вознеся их на несуразно, неподобающе высокий уровень. Пиетет по отношению к людям, которые являются «гениями» (включая почести и положение, которые этому часто сопутствуют), вознес творцов на вершину, превратил в жрецов некоего культа, а то и в небожителей, почти богов. Как хотите, но это кажется мне перегибом и слишком тяжким бременем для простых смертных, какими бы талантливыми они ни были. Вот когда художники начинают сходить с ума, гнуться и ломаться под тяжестью своих необычных даров.

Когда художников обременяют титулом «гениев», они, по-моему, теряют способность относиться к себе легко, с иронией и свободно творить. Вот, к примеру, Харпер Ли, которая за долгие годы так ничего и не написала после феноменального успеха «Убить пересмешника». В 1962 году, когда Ли спросили, что она думает о перспективах написания какой-нибудь другой книги, она ответила: «Мне страшно». А еще она говаривала: «С каждой вершины есть только одна дорога».

Поскольку Ли никогда не высказывалась более определенно, можно только гадать, почему эта невероятно знаменитая писательница за свою долгую жизнь не подарила миру десятки прекрасных книг. Но я подозреваю, что ее мог придавить валун собственной популярности. Возможно, груз оказался слишком тяжелым, ответственность слишком пугающей, а ее художественное мастерство улетучилось, не выдержав страха – или, что даже хуже, – конкуренции с самою собой. (Если на то пошло, чего еще могла бояться Харпер Ли? Только одного: что она не сможет переплюнуть Харпер Ли.)

А насчет того, что с вершины, на которую взобрался, есть только один путь, Харпер Ли заметила очень верно, правда? То есть, если не можешь повторить собственное, сотворенное раз в жизни чудо, если не уверен, что сможешь еще раз забраться на вершину, к чему тогда вообще напрягаться и творить что-то? Я, вообще-то, имею право об этом говорить, потому что и сама вроде как побывала однажды «на вершине» – когда моя книга три года оставалась в списке бестселлеров. Так вы не представляете, сколько народу тогда сочувственно интересовались: «И как же тебе теперь переплюнуть этот успех?» Эти люди говорили о моей великой удаче, о моем счастливом случае так, словно это было проклятие, а не милость богов. Они искренне сочувствовали мне, ведь, по их мнению, я должна была умирать со страху при мысли, что не в силах буду снова подняться на такую высоту.

Но помилуйте, такой подход подразумевает, что есть некая «вершина» и что единственное, ради чего люди занимаются творчеством, желание покорить эту вершину (и подольше на ней задержаться). Такой подход подразумевает, что к загадочному, полному тайн творческому началу можно подходить с теми же мерками, что и у нас – по человеческим меркам успеха и неудачи, победы и поражения, соперничества и состязаний, тиражей и объемов продаж. Такой подход подразумевает, что ты должен рваться к победе и постоянно побеждать, причем не только современников, но, увы, и ранние версии самого себя. Что опаснее всего, такой подход подразумевает, что если не рассчитываешь на победу, то нечего и продолжать игру.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Делегированный синдром Мюнхаузена – это такой вид психического расстройства, при котором родители намеренно вызывают у ребенка болезненные состояния или выдумывают их, чтобы обратиться за медицинской помощью. Такие действия совершают почти исключительно женщины, в подавляющем большинстве случаев – родные или приемные матери.