Синан и Танечка - Карпович Ольга

Даже… Даже если Таня все выдумала, чтобы его подбодрить, он был благодарен ей за это.

Она закончила перевязку и уже собиралась встать со стула, но Синан поймал ее за руку.

– Вы дежурите сегодня ночью? Дежурите, я знаю…

– Дежурю, – кивнула Таня. – Но вам нужно спать, я только отвлекаю вас…

– Я сам знаю, что мне нужно, – резко прервал ее Синан. – Прошу вас, приходите! Я все равно не сплю. И читать не могу. Ваши рассказы – это единственное, что мне помогает. Приходите, слышите?

И Таня, помедлив, кивнула:

– Хорошо… Хорошо.

* * *

– Фотографий у меня мало, – сбивчиво объясняла Таня, выкладывая на стол перед милиционером несколько полароидных снимков.

Фотографировать их с Асенькой было некому. Только Ирка, которой Жженый подарил не так давно модную игрушку – фотоаппарат, из которого мгновенно вылезали уже готовые карточки, – несколько раз снимала их в комнате общаги и на детской площадке.

– Но у меня есть вот что. Посмотрите, пожалуйста, может быть, это поможет.

Таня достала из холщовой сумки стопку рисунков. Ася, спящая в кроватке, Ася, играющая на полу в кубики, Ася делающая первые шаги во дворе вдоль скамейки, Ася, уплетающая кашу деревянной ложкой.

Милиционер с вислыми усами перелистал несколько набросков, вздохнул и отложил стопку. В груди у Аси захолонуло:

– Не годится? Клянусь вам, я отобрала самые лучшие, она здесь очень похожа на себя.

– Дело не в этом, милая вы моя.

Глаза у него были тусклые, скучные.

– Вот поглядите.

Он высыпал на стол перед Таней ворох карточек. На каждой была фотография или фоторобот ребенка, ниже шли имя, фамилия, адрес и описание особых примет.

– Всех этих детей похитили за последние полгода в нашем и соседних районах. Орудует банда профессионалов. Дважды в одном населенном пункте они никогда не промышляют, украв ребенка, сразу переезжают в другое место. Мои коллеги уже с ног сбились, а толку ноль. Чисто работают. Мы, конечно, сделаем все возможное…

– Что вы говорите… Как?.. Как?.. – забормотала Таня.

Казалось, ей не хватает воздуха. Она беспомощно открывала рот, затравленно озиралась по сторонам. Тело не слушалось, обмякло на колченогом казенном стуле. Что такое пытался объяснить ей этот скучающий морж? Что Асеньку они не найдут? Что она никогда… никогда больше ее не увидит?

– Как-как… – пожал мягкими округлыми плечами милиционер. – Говорят вам, преступная группировка орудует. По нашим данным, переправляют детей за границу, на усыновление. Потому и выбирают самых симпатичных, здоровеньких.

Таня, согнувшись на стуле, до крови прикусила собственные пальцы, чтобы не заорать. Всхлипнула, забилась в сухой истерике, давясь слезами вперемешку с кровью.

Милиционер поднялся из-за стола, молча прошел к шкафчику, достал граненый стакан, обтер его о полу рубашки, плеснул воды, сунул стакан Тане в руке.

– Ну-ну, не убивайтесь так. Мы сделаем все возможное… И потом, все-таки не на органы же, на усыновление. Сами подумайте, ваша дочка попадет в обеспеченную семью, может, ей там и лучше будет, чем здесь, вы меня извините.

Этого Таня уже не стерпела, заорала, забилась. Бросилась на усталого моржа с кулаками. Тот вяло отбивался, потом все же скрутил ее, гаркнул:

– Мельников! Ты там спишь, твою мать?

Из коридора прибежал молоденький пацан в форме, кликнул кого-то еще, и Таню выставили на крыльцо.

– Поспокойней надо, гражданочка, – выговаривал ей Мельников. – Держите себя в руках. Мы все тут стараемся, работаем… А вы мешаете.

Таня, не слушая его, побрела прочь. На улице стояла удушающая жара. Солнце палило с неба, будто беспощадно било по макушке горячим кулаком. От стоявших за отделением милиции мусорных баков несло гнилью. Она не видела Асеньку уже неделю.

На кухне общежития за столом, застеленным дырявой клеенкой, заседали трое Таниных соседей. Боровиков, одинокий мужик из пятнадцатой комнаты, Григорий Кузьмич из двадцать второй и толстая горластая Нинка. Именно она и окликнула Таню, когда та, еле волоча ноги, шла поставить чайник.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Ну ты чего, Танюха? Что сказали-то менты?

Таня бессильно пожала плечами. Больно было так, будто в груди зияла открытая рана с обугленными краями.

– А че они скажут? – влез Григорий Кузьмич. – Только и умеют, что взятки трясти. Найдут они ей дочку, ага. Ищи-свищи.

Боровиков важно закивал. А Нинка замахала на них руками:

– Да будет вам! Совсем девку застращали. Не слушай их, Тань. Отыщут Аську твою, так и знай. Иди лучше выпей с нами, иди-иди, не смущайся.

Таня и оглянуться не успела, как Нинка затащила ее за стол, усадила на табуретку и плеснула в стакан портвейна из стоявшей посреди стола бутылки. Сладкая вонь ударила в нос, вспомнился отчим. И мама в их последние встречи. Таня поморщилась, отодвинула стакан. Но Нинка не отставала:

– Давай-давай, Танюх. Легче станет.

Таня несмело пригубила темное приторное вино. Сделала глоток, еще один. Как ни странно, Нинка оказалась права. Ей действительно стало легче. Боль больше не жгла так невыносимо, только тяжело ворочалась в груди. Осушив стакан, Таня сама потянулась за следующей порцией.

– Прекраааасно! – произнес над головой чей-то громкий голос.

Таня крепче зажмурилась и попыталась уползти головой под подушку. Во сне было так хорошо. Ася была с ней, смеялась, тянула ручки, лопотала: «Мама! Мама!» Не было ни боли, ни страха, ни отчаяния. Только тепло и солнечный свет, и заливистый хохот ее ненаглядной доченьки.

– И сколько это ты так загораешь? Вся комната сивухой провоняла! – голосил кто-то над ухом, не давая снова нырнуть в сладкий дурман.

Этот неизвестный жестокий человек протопал по комнате, отдернул шторы, впуская яркий дневной свет, от которого сразу стало резать глаза. Распахнул окно, и Тане в лицо хлынул поток свежего воздуха.

– Ну-ка вставай! Вставай-вставай!

Железная рука вцепилась в Танино плечо, затрясла, задергала. Таня кое-как открыла глаза и увидела над собой рассерженное лицо Ирки.

– Не хочу… – через силу выговорила она.

И поразилась тому, каким хриплым, слабым оказался собственный голос. Но отделаться от Ирки было не так просто.

– Ишь, чего удумала. В запой она ушла. Примеру матери решила последовать?

Не обращая внимания на сопротивление, Ирка за плечо стащила ее с кровати. Таня больно шлепнулась на пол, запротестовала:

– Ты с ума сошла?

– Это ты с ума сошла! С работы вылетела, комнату в притон превратила. Ты как вообще дальше жить думаешь? А?

Таня хотела сказать, что ни о чем таком она не думает. И вообще жить дальше не хочет. А какой смысл? Если надежды на то, что Ася найдется, нет. Но Ирка слушать ее бормотание не стала, ухватила Таню за шкирку, доволокла до ванной и безжалостно сунула головой под ледяной душ.

Через полчаса, когда Таня, уже кое-как пришедшая в себя, с мучительной мигренью и трясущимися руками сидела на кровати и куталась в одеяло, стараясь избавиться от сотрясавшего ее озноба, Ирка, поставив перед ней чашку с крепким чаем, объявила.

– Теперь слушай. Из клиники твоей тебя поперли, я узнавала. Ну а ты как думала? Неделю тут провалялась без объявления войны. А у них желающих выше крыше, весь город без зарплаты сидит.

Таня равнодушно слушала ее. Весть о потере работы ее нисколько не взволновала. Это раньше, когда у нее была Асенька, которой хотелось дать все самое лучшее, деньги имели значение. Теперь же Тане было решительно все равно, что она завтра будет есть.

– Но ты носа-то не вешай. Есть у меня для тебя предложение, – продолжала Ирка.

– Какое? – без интереса спросила Таня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Она сейчас готова была согласиться на что угодно. Хоть на полет в Космос, хоть на участие в групповом самоубийстве.

– Жженый на Москву нацелился. Тут, говорит, развернуться негде. А там кореша у него сауну открывают. Ну и зовут его в долю. Короче, уезжаем мы, – подытожила Ирка.

– Счастливо, – ровно отозвалась Таня.