Начало пути - Алан Силлитоу

Остаток вечера я старался понравиться родителям Клодин, и миссис Форкс даже решила, что у меня вполне коммунистические взгляды, и понадеялась, что рано или поздно я непременно вступлю в Лигу молодых коммунистов. Мистер Форкс наседал на меня с вопросами о моей работе в фирме по продаже недвижимости, и я чего только не нагородил — пускай думает, что, как сдам экзамены, заделаюсь там настоящей шишкой.

Я опоздал на последний автобус, но и сам не заметил, как отмахал две мили, отделявшие меня от дома, не видал на пути ни одной привычной приметы, будто шел вслепую, по радару, который наверняка приведет меня, куда захочу.

На другой день мне предстоял экзамен на право водить машину. Я был уж до того вежлив с инспектором и при этом уж до того начеку, мигом вспоминал правила, но ехал не торопясь, сохранял спокойствие и выполнял правила уличного движения до последней запятой, так что сдал экзамен с первого раза. В конторе это сочли редкостным и поразительным подвигом, и сам я был ошарашен больше всех. Сослуживцы острили, что я, видно, сунул инспектору в лапу, и мы здорово посмеялись. Два старших агента, Питер Фэн и Рон Баттер повели меня в пивную, и в честь такого события мы все втроем выпили по двойной порции коньяку. Мы сидели в пивной «Королевские дети» и курили тонкие сигары — я купил их для всех троих в баре и решил, что теперь вообще буду курить их вместо сигарет. Если ограничиться тремя штуками в день, это обойдется не дороже, а выглядеть будет солидно. В общем, они мне пришлись по вкусу, особенно с коньяком, и я пошел к стойке и взял еще три двойных порции коньяку.

Рон подвез меня на своем «моррисе», ему было по дороге — он жил с молодой женой в Натхоле, в домике с верандой, который они купили по дешевке. Я попрощался с ним, сказал — до встречи в нашей потовыжималке — и не очень твердыми шагами пошел к дому Клодин.

Она мигом учуяла запах спиртного — оказывается, если мужчина вот-вот должен обручиться и вдруг вместо обычной своей полпинты пива ненароком сбился на крепкие напитки, это чуть ли не смертный грех. Я снял пальто и сел.

— Нехорошо, — сказала она. — От тебя разит. Вот не думала, что ты начнешь пить виски… особенно теперь.

— Коньяк, — сказал я, закуривая сигару.

— Пожалуйста, больше не пей, — сказала она. — Я люблю тебя, но за человека, который может напиться, я не пойду.

— Я не напился, — сказал я, — Честное слово, цыпленочек. Всего три двойных. Мне это нипочем, я могу куда больше.

— А, по-моему, ты пьян.

— Это оттого, что ты не я.

— Вот и хорошо, что я не ты. Это ужасно, когда так напиваются.

Она выглядела совсем не такой милой, как накануне вечером, но я сейчас был полон любви и нежных чувств, и меня это не насторожило.

— Я получил водительские права. Вот даю слово, я больше не стану напиваться.

Она сказала — ну, ладно, и даже улыбнулась.

— Если бросишь пить, это и тебе самому на пользу, не только мне, это будет нам обоим хорошо. Вот как по-супружески она это повернула.

Я сказал: коньяк мне все равно не нравится, так что бросить мне — раз плюнуть, у него вкус противный, он глотку обжигает. При всем при том Клодин решила, что мой нынешний успех на экзамене — немалая победа в борьбе за продвижение, ведь теперь я буду фирме гораздо полезней и, уж конечно, скоро получу ответственный пост.

Подхлестнутый ее радостью, я тут же размечтался, как накоплю денег на собственную машину, и при этом втайне надеялся не только на уже существующие сбережения, но и на деньги, которые получу от продажи клегговского дома.

Мы сели на диванчике и начали целоваться, но через несколько минут пришли ее родители, и в комнате загрохотал телевизор, а стол начали накрывать к ужину. Когда папаша узнал, что я получаю водительские права и что сослуживцы поставили мне по этому случаю выпивку, он и вовсе решил, что я отличный парень; да, в этом счастливом семействе было уж так уютно, по душевной доброте своей они готовы были относиться ко мне лучше некуда, ну, прямо как к сыну, — а все-таки я чувствовал, мне тут не место. Не то чтобы я чересчур очень смущался, наоборот, меня прямо тянуло остаться с ними и за едой и беседой вспоминать вчерашний вечер, когда я раздел Клодин чуть не донага и мы занимались с ней любовью на их широкой, замечательной постели. Вот бы здорово обрести семью — мать, отца и жену, этого требовало все мое существо. И хоть я, конечно, самозванец, которого в любую минуту могут разоблачить и выгнать под осенний ливень, я упивался их доверчивой дружбой. Вечер подходил к концу, а я думал: ай да я, добился, наконец, чего всегда недоставало, — и мне становилось не страшно, а весело. Я способен переварить это семейство и еще многое другое, я ловкач и счастливчик, и я не спрашивал себя: а они-то смогут переварить меня такого, каков я на самом деле? Мысль эта, вернее смутное ощущение, лишь изредка у меня мелькала и тут же пропадала. Несколько таких вечеров — и мы с Клодин решили объявить о нашей помолвке на следующей неделе, в день, когда ей исполнится двадцать. Казалось, все только еще крепче связывало нас друг с другом, даже вот эта маленькая, пустячная тайна.

В контору зашел клиент, он хотел осмотреть дом в Меперли, о продаже которого мы сообщили во вчерашнем номере газеты «Пост». На месте были только мы с мистером Уикли, но у него через полчаса была назначена встреча, — он досадливо скривил тонкие губы, и тогда я вызвался отвезти в Меперли этого клиента похожего на священника. Мистер Уикли даже обрадовался.

— А машину мою вести сумеете?

— Я получил права, сэр.

— Да, верно. И совсем недавно, а водитель-новичок — самый осторожный. — Он дал мне ключи. — Так будьте вдвойне осторожны. Машина ведь моя.

Я вез пассажира, это придало мне уверенности, и я благополучно проехал по городу среди оживленного движения. Все так же строго соблюдая правила, я свернул с Мэнсфилдского шоссе и поехал в гору, в квартал вилл и больших домов, куда в детстве забредал лишь изредка.

— А вы сами видели этот дом? — спросил мой пассажир.

— Нет еще. Но он вроде в хорошем состоянии.

Я приврал, но все же этот дом был не такой дряхлой развалиной, как некоторые другие, которые мы старались всучить нашим клиентам. Хозяева давно выехали, и я водил своего спутника по комнатам, старательно закрывая за собой двери, потому что Уикли всегда советовал:

«В пустом доме затворяйте двери комнаты, где стоите: так клиенту приятнее, и он легче представит, как здесь будет, когда он привезет свою мебель. Но если в доме еще есть обстановка, если комнаты загромождены чужим хламом, оставляйте двери настежь, тогда, осматривая дом, клиент представит, как просторно здесь будет, когда все вывезут. Психологические уловки, Майкл. Опыт. Чутье. В нашем деле одними профессиональными знаниями не обойдешься!»

Уж не знаю, прав он или нет, но я всегда следовал его совету. хотя по этой ли причине клиент в конце концов покупал дом или по какой другой — сказать трудно.

Сегодня я был в ударе и так показал своему спутнику дом, будто провел здесь все детство и даже мои родители здесь выросли, а вот теперь как ни жаль, как ни грустно, хочу его продать; моя нареченная живет на лоне природы, а я по натуре своей рыцарь и уж очень ее люблю поэтому, когда сыграем свадьбу, перееду к ней. Рассказать эту басню я все же не решился — очень явное вышло бы вранье, он бы ни одному слову не поверил.

На обратном пути я молчал — пускай клиент на досуге соображает, нужен ли ему этот дом. Теперь решится, пронял я его своими восторженными речами или отбил охоту покупать. По правде сказать, меня куда больше занимало другое: побывал ли уже Уэйнфлит в конторе, заявил ли, что покупает дом Клегга в Фарнсфилде? Наверно, уже заявил, и я заранее тренировался, как с благодарностью заулыбаюсь, когда Клегг выложит мне обещанные сто фунтов. Но минутами на меня находило сомнение, а один раз я ругнулся со злости — из-за угла вдруг вывернулся фургон для доставки покупок на дом и чуть не сбил мне фару.

Мы с Клодин уговорились, что сразу после работы я пойду в сторону почты и встречу ее у кинотеатра «Элита» — ей туда от дома ровно столько же ходу, как мне от конторы. На первый случай место для встречи и удобное, и приятное. Мы поцелуемся и, если не будет дождя, пойдем вверх по Тэлбот-стрит, так что центр города останется внизу, у нас за спиной. Иногда мы шли по Роуп-уок, останавливались и глядели на дома, обращенные к парку, а в ясную погоду видели и затянутую дымом долину Трента.

В один из таких осенних вечеров — они день ото дня становились короче — меня вдруг потянуло домой. Я и сам растерялся — с чего это меня подмывает удрать, ведь с другой стороны, мне очень даже хотелось пойти к ней и заняться любовью. Мы шли по улице, крепко и нежно взявшись под руки, и она горько жаловалась — начальница тиранит всех, грозится: если они не будут выполнять норму, со следующей недели заставит сидеть допоздна… И еще что-то в этом роде, во все это мне полагалось вникать, словно мы с ней сестры-двойняшки. А мне все отчаянней хотелось сбежать домой, и, когда мы подошли к Кэннинг-сэркус, я сказал: