Последняя база - Кэролайн Черри

- Я видел, как стреляли в людей, - произнес Дэймон. - И не помешал. Не мог ссориться с военными. Разногласия... привели бы к беспорядкам. Беженцы могли захватить всю станцию. Потому-то солдаты и стреляли, стоило кому-нибудь выйти из очереди.

- Дэймон, иди домой. Теперь это моя забота. Я что-нибудь придумаю.

- Нам не у кого просить помощи, только у агентов Компании. А это небезопасно. Не позволяй им лезть в эту кашу.

- Ничего, справимся, - бодро произнес Эмилио. - Всему есть предел это понимает даже Флот. Он не может подвергать опасности Пелл, не рискуя собственной шкурой. Пускай вояки вытворяют все, что угодно, - подставить нас под удар они все равно не посмеют.

- Уже подставили, - буркнул Дэймон, фокусируя взгляд на очередях, пересекающих док. Затем он повернулся и посмотрел на брата - на свой собственный лик плюс пять лет. - По-моему, мы еще не до конца осознали, что произошло.

- Такое уже было, когда закрыли Тыловые Звезды. Ничего, мы выдержали.

- Две станции... До нас добралось шесть тысяч человек. Из пятидесяти тысяч? Или из шестидесяти? Где остальные?

- Надо полагать, в лапах Унии, - проворчал Эмилио. - Или погибли вместе с Маринером - никто ведь не знает, сколько там было народу. Может, кто-то добирается к нам на других фрахтерах или просто бежит куда глаза глядят. - Он откинулся на спинку кресла, по лицу пролегли угрюмые морщины. - Отец, наверное, спит. Мать, надеюсь, тоже. По пути сюда я задержался возле их спальни. Отец сказал: ты псих, раз сидишь в доковом офисе. Я ответил, что я тоже псих и, может быть, доделаю то, что не доделал ты. На это он ничего не сказал, но встревожился не на шутку... Иди скорей к Элен. Она тоже вымоталась - передавала наши распоряжения купцам, которые привезли беженцев, и расспрашивала их о чем-то. Дэймон, прошу тебя, ступай домой.

- "Эстель"! - внезапно догадался Дэймон. - Элен расспрашивала о фрахтере.

- Она уже дома. Устала, а может, расстроена... не знаю. Просила передать, чтобы ты, как освободишься, шел к ней.

- Что-то стряслось. - Дэймон тяжело поднялся, сгреб бумаги, спохватившись, придвинул их к Эмилио и поспешно вышел.

Миновав часового в конце коридора, что отделял квартиры станционеров от карантина, он очутился в неразберихе дока. От него шарахались туземные рабочие - эти пугливые мохнатые существа выглядели еще более чужеродными в дыхательных масках, которые им приходилось носить вне эксплуатационной зоны. Сейчас они добавляли суматохи, в лихорадочной спешке перенося и перевозя на тележках багаж приезжих и пожитки резидентов и визгливо перекликаясь между собой в безумном контрапункте с командами надсмотрщиков.

Он добрался на лифте до зеленой секции, прошел по коридору в свою квартиру... Даже здесь - нагромождение ящиков со скарбом, даже здесь клюет носом часовой из станционной полиции. Да, все нынче выбились из графика, особенно полиция.

Дэймон миновал часового, обернувшись на запоздалый смущенный оклик, отпер дверь и с облегчением увидел в комнате свет, услышал привычный стук пластиковой посуды в кухне.

- Элен. - Он вошел.

Жена смотрела на печь, стоя к нему спиной. На его зов она не оглянулась. Дэймон остановился, предчувствуя беду. Сработал таймер. Элен вынула из печи блюдо, поставила его на кухонный стол, повернулась и посмотрела на мужа. Спокойствие на ее лице было вымученным.

У него защемило сердце. Выждав немного, он приблизился и обнял ее. Она коротко вздохнула - это больше напоминало всхлип.

- Их больше нет, - вымолвила она через секунду. Опять всхлипнула. Взорваны вместе с Маринером. "Эстель" погибла. Со всеми, кто был на борту. Никто не мог уцелеть. С "Ситы" видели, как она застряла в доке. Ее штурмовали беженцы. Вырвалось пламя, и части станции как не бывало. Взрывом разнесло обшивку на носу...

Пятьдесят шесть человек экипажа. Отец, мать, кузены и кузины, дальние родственники. Мир в себе. "Эстель".

У Дэймона был его собственный мир, покуда невредимый. У него была семья. А ее семья погибла.

Но она не оплакивала родных и не радовалась тому, что сама осталась жива.

Она еще раз судорожно вздохнула, прижалась к нему, затем отвернулась - поставить в микроволновую печь вторую порцию. Дэймон не заметил слез на ее глазах. Она села и принялась за еду. Элен держалась мужественно, он же с неимоверным трудом заставлял себя глотать пищу и не мог отделаться от привкуса антисептика. В конце концов ему удалось поймать взгляд жены застывший, как у беженцев. Не найдя что сказать, он встал, обошел вокруг стола и снова обнял ее. Ее ладони легли на его руки.

- Все нормально.

- Почему ты меня сразу не позвала?

Отпустив руки Дэймона, она поднялась, устало коснулась его плеча и посмотрела прямо в глаза. Та же усталость во взгляде, что и в движениях.

- Из нас остался один...

Он озадаченно поморгал, затем сообразил, что Элен имеет в виду. Из экипажа "Эстели" уцелела только она. У станционера есть дом, а у купца род. Она из рода Квинов. Выходит, за все эти месяцы семейной жизни он так и не понял, что значит для нее семья. Он знал: для торговца месть - самый что ни на есть обычный товар. Мера за меру. Да и чего еще ожидать от людей, у которых имя и связанная с ним репутация - единственное достояние?

- Я хочу ребенка, - произнесла она.

Дэймона ошеломила тьма в ее глазах. Он любил ее. Элен сошла в его жизнь с палубы торгового корабля, сошла, чтобы сменить удел скитальца на судьбу станционера. Но она до сих пор называла "Эстель" своим кораблем. Все эти четыре месяца. Впервые Дэймону не хотелось близости с нею. Из-за "Эстели". Из-за этого взгляда, из-за возмездия, к которому призывала ее кровь родичей. Он промолчал. У них был уговор: пока Элен не ощутит, что сможет остаться с ним насовсем, о ребенке не будет и речи. И вот наконец... Или тут другое? Но выспрашивать не следовало - во всяком случае, сейчас, в этом безумии. Он просто взял ее на руки, отнес в спальню и продержал в объятьях несколько долгих часов. Она ничего не требовала, а он ни о чем не спрашивал.

- Нет, - сказал чиновник, на сей раз даже не глянув на распечатку. Вдруг в его душе устало шевельнулась человечность. - Подождите, я еще поищу. Может быть, их фамилии есть в списках пропавших без вести, но искажены.

Василий Крессич ждал, слабея от страха. Как и других беженцев, не желавших отойти от стола, его терзало отчаяние. Люди, потерявшие близких, умоляли, надеялись... На скамьях возле столов их сидело двадцать семь, если считать детей. Он считал. Для них не существовало ни дня, ни ночи, они не могли, как контролеры, уступить места сменщикам. Круглосуточная работа терминалов паспортной службы была единственным благодеянием станционного начальства. Шли минуты, а комп упорно не сообщал ничего нового.