Война - судья жестокий - Анатолий Полянский

Сухолитков знал о происхождении Мундована. Он был из древнего большого рода. Получил где-то — вероятно за границей — неплохое образование. Наверняка окончил медресе. И разумеется, обладал неограниченной властью, мог казнить и миловать кого угодно. Но предпочитал первое, потому что по натуре был жесток и кровожаден. Дисциплину в своем отряде он поддерживал палочными методами. Сухолитков видел, как наказывали плетьми провинившегося в чем-то рядового боевика.

— Ты что такой хмурый, командир? — спросил Андрея Воробейчик, работавший с ним в паре во время переноса грунта на носилках.

— С чего это ты взял? — насупился Сухолитков.

— По лицу вижу.

— А ты что, уже физиогномистом стал? — невесело улыбнулся Сухолитков.

— Да у тебя ж на вывеске все отражается: и о чем думаешь, и как настроен, — отозвался никогда не лезший за словом в карман его верный замкомвзвода. — Зачем тебя Муса-то звал? О чем беседовали?

— Срок для работы добавил — три дня.

— Негусто. Но с чего это он таким покладистым стал? Видно, очень нужен «чехам» этот складок. Значит, будут через четыре денечка красоваться наши бедные головушки на колышках…

— По всей вероятности, так и задумано.

— Неужели мы это им позволим, командир? Нужно непременно что-то предпринять. Лучше уж погибнуть в схватке, хоть чем-то отомстить «абрекам» за все наши мучения.

— Думаю об этом.

— Мысли скорее. Мало уж осталось времени у нас, — посмурнел Воробейчик.

— А у тебя есть какое-либо предложение? — спросил Сухолитков.

Старший сержант пожал плечами.

— Вариантов особых нет. Разве что еще раз попытаться убежать. Только на сей раз днем, при всем честном народе. Помирать, так с музыкой!

Свистнула плеть, пройдясь Воробейчику по плечу. Это означало предупреждение надсмотрщика: работать, не болтать. Замкомвзвода вздрогнул от удара, но не издал ни звука. Он выносил молча и не такое. И только когда подошли к обрыву, куда ссыпали грунт, шепнул:

— Быстрее!.. Быстрее думай, командир! Не упусти время!

В распоряжении пленных оставалось сорок восемь часов. Все прекрасно понимали: уложатся ли они в отведенное время или нет — участь их ждет одна. На сей раз главарь боевиков не изменит своего решения, ибо это может подорвать его авторитет, которым он, по-видимому, очень дорожил. Слово Мусы было в банде законом, его боялись все.

Андрей уже знал, что всех его подчиненных поодиночке водили на допрос к Мундовану. Им задавался тот же вопрос, что и ему: не желают ли они послужить делу Аллаха? Бойцы, по-видимому, отказались — так они говорили. Да это и было видно: назад их пригоняли ударами хлыста. И все же кто-то из них лукавил. Это лишний раз показала та роковая ночь, когда попытка побега закончилась провалом и казнью одного из них. Однако тот подонок, который выдавал их, так искусно маскировался, что распознать его Сухолитков не мог. Поэтому он чувствовал себя, как никогда в жизни, бессильным.

Последние дни Андрей спал вообще урывками, то и дело переходя от яви к небытию. А тут еще к его волнению прибавилась беседа с Воробейчиком. Тот предложил интересный план. Только вот как его выполнить и насколько он реален, оставалось загадкой. Тот подполз к нему прошлой ночью и легонько толкнул в бок.

— Командир, ты спишь?

— Нет. А что?

— Одна идейка появилась.

— Какая? Выкладывай!

— Ты, конечно, знаешь, что всех нас допрашивали поодиночке и предлагали перейти к ним на службу. Зачем, дескать, умирать такими молодыми, надо еще пожить…

— Да, мне это известно.

— А что, если сделать так: дать согласие, пройти предварительную процедуру и бежать, когда нас повезут в лагерь Кодорского ущелья?

— Думаешь, они дураки и будут в дороге плохо охранять нас? Наверняка за каждым будет закреплен автоматчик, который тут же пустит тебе очередь в спину. Ты и ахнуть не успеешь. Мы же безоружные.

— Так-то оно так, но почему не попробовать? Может, кому-то и удастся уйти.

— Вряд ли. Да и не поверят они нам после всего случившегося, Артем. С чего это мы, все отказавшиеся, вдруг перерешили и дали согласие? Значит, что-то задумали недоброе. Не может Мундован оставить нас в живых. Мы же знаем местоположение их нового хранилища для оружия, своими руками его сделали. И если хоть один удерет к своим, сам понимаешь, что будет.

— Ты, как всегда, прав, командир, — вздохнул старший сержант, — но попробовать все-таки нужно.

Лежавший неподалеку прапорщик, очевидно, тоже не спал и слышал их разговор.

— Воробейчик прав, командир, не можем мы сидеть сложа руки. Времени у нас осталось с куцый хвост. Надо попытаться хоть что-то предпринять. Может, во время работы сделать еще одну попытку побега? Слева, там, где мы гравий ссыпаем, какая-то ложбинка, покрытая кустарником, идет. Вот по ней и надо рвануть.

Андрей вздрогнул. Словосочетание «куцый хвост» стегнуло по нему, словно удар кнута. Когда-то оно часто употреблялось Сергеем Васильевичем, особенно в то время, когда они познакомились. И было это как раз в Дагестане перед штурмом Чабанмахи и Убдента. Из всего нынешнего отряда, который Андрей привел сюда, с ним был там тогда только прапорщик. Так вот что тревожило его после беседы с Мундованом! Внутренний голос подсказывал, что он что-то тревожное не уловил в словах Мусы, а оно было. Было, черт возьми! Откуда тот узнал, что Сухолитков воевал в районе ваххабитских сел? Он же был тогда рядовым взводным, а не какой-нибудь руководящей «шишкой», о которой всем известно, даже врагу. Сказать об этом главарю бандитов мог только Белый. Значит, он и есть предатель!..

Андрею стоило больших усилий, чтобы удержаться от восклицания: «Ах ты гад!» Но это сразу бы выдало их всех — ребята, узнав правду, тут же растерзали бы прапора. А делать этого сейчас нельзя. Конечно, Белый достоин смерти, и он ее непременно обретет — предатель должен получить по заслугам! Только если они теперь убьют Белого, рухнет последняя надежда что-то предпринять для своего спасения. «Чехи», узнав о случившемся, тут же казнят их.

— И когда же мы должны будем это сделать? — быстро спросил Андрей. Затянувшееся молчание могло выдать его волнение, которое он испытал от своей страшной догадки. — В какое время?

— Лучше всего это, по-моему, сделать в обед, когда все раскиснут от жары, — ответил прапорщик.

Сухолитков внутренне собрался и постарался самым обычным тоном сказать:

— Да, пожалуй, ты прав. Давайте-ка только сейчас спать, сил набираться. Отбой! — скомандовал старший лейтенант, чувствуя, что, если он продолжит беседу с Белым, у него предательски задрожит голос.

Белый, видно, не заметил никаких изменений в словах и поведении Сухолиткова.

— И то верно, — сказал он, громко зевнув. — Силенки нам понадобятся, ребята.

Через несколько минут он уже похрапывал. Андрей понял, что его бывший близкий друг, на деле оказавшийся врагом, ничего не заподозрил. И это было хорошо. Потому что, если бы они приняли решение начать побег в полдень, Белый, несомненно, нашел бы способ передать это Мундовану, они снова были бы окружены бандитами и понесли очередную потерю — Муса не преминул бы устроить для банды представление с отрубанием очередной головы пленного. А их и так осталось всего ничего. Значит, то, что предлагает Белый, нельзя делать ни в коем случае. Как же тогда поступить? Отказаться от побега?.. Нет, этого Сухолитков допустить не мог. Теперь он твердо знал, какой конец их ждет, даже если они будут смирными, как овечки.

Начинался рассвет. Темное, будто задымленное, небо, проглядывающееся сквозь прутья решетки над ямой, где они находились, стало потихонечку сереть. Но Андрей, так и не сомкнувший глаз, продолжал мучительно думать над тем, как же им все-таки следует быть. Бежать в полдень нельзя, тем более в том направлении, которое предлагает прапорщик. Вверх по склону — открытое пространство, и там у боевиков пулеметная точка. Перестреляют всех к черту!

Так и не придумав ничего путного, Андрей пошел утром на работу. А решать было просто необходимо — времени становилось все меньше и меньше.

Сухолитков ошибался насчет прапорщика. Сергей Васильевич Белый был хитер и крепко бит жизнью, чтобы не заметить произошедших этой ночью изменений в поведении командира по отношению к нему, но старался этого не показывать. «Неужели старлей что-то узнал про мою двойную жизнь? — мелькнула страшная мысль, обжегшая прапорщика. — Но как? Вел-то я себя осторожно, нигде вроде не прокололся…» По спине пробежал озноб, что было плохим признаком — Белый начинал нервничать. А раз так, то можно наделать ошибок. И тогда уж не жди пощады. За прошедшие месяцы он научился хорошо контролировать себя, понимая, что ходит по лезвию ножа.

Белый мог поклясться, что ничем не выдал себя. Его трудно было заподозрить в предательстве. Вместе со всеми испытывал все тяготы и невзгоды, выпавшие на долю разведотряда, бил «чехов», как и другие, не праздновал труса даже в самые отчаянные минуты. Все, что поручали, выполнял, и ребята верили ему. В чем же тогда дело?.. Он притворился спящим и стал даже немного похрапывать, создавая впечатление, что спит, ничего не видит и не слышит. На самом-то деле ему было не до сна, он чутко внимал любому шороху, раздававшемуся в их проклятой яме, которая была пострашнее ада. «Если Сухолитков что-то заподозрил, он должен будет принять какие-то меры, — думал прапорщик. — Должен же он пошептаться с кем-либо, с тем же Воробейчиком, своим замом? Не может же офицер в такой страшной ситуации оставаться бездеятельным».