Трон и плаха леди Джейн - Элисон Уир

Джейн, должно быть, понимает, что мать выглядит утомленной и хмурой, потому что разочарована рождением дочери. Тем не менее девочка чудесная, совсем не сморщенная, как это бывает с младенцами. Светловолосая, с большими голубыми глазами и прелестным ангельским личиком. Джейн, разумеется, считает, что она чудо как хороша, и хочет подбодрить мать.

— Она лучше любого мальчика, — заявляет она, но реакция на ее слова не та, что она ожидала.

— Уведите ее, — сердится миледи, — она несет всякий вздор.

Я торопливо вывожу Джейн вон из комнаты.

— Ну ничего, — утешаю я девочку, видя ее испуг. — Ты же хотела как лучше. Твоя матушка просто устала и плохо себя чувствует. Идем-ка наверх, дошивать нашу красивую ночную сорочку для леди Кэтрин. А у меня в сундуке, может быть, найдутся марципаны.

Успокоившись, счастливая Джейн пускается вскачь по коридору, но затем, вспомнив, что хорошо воспитанная девочка вроде нее должна вести себя прилично, переходит на размеренный шаг. Мое сердце сжимается от боли за нее: она такая взрослая, но совсем еще малышка. И совсем не любима теми, кто должен ее любить.

Леди Джейн Грей

Мне сегодня четыре года. Миссис Эллен будит меня в шесть часов и велит читать молитвы. Я становлюсь на колени на свою скамеечку и прошу Бога сделать меня послушным и добродетельным ребенком и благословить моих родителей, но сама в это время думаю, что будет днем и что милорд и миледи для меня приготовили. Теперь я большая взрослая девочка, и мне положено есть с ними за высоким столом в большом зале, как всем взрослым. Это очень страшно, потому что нужно помнить так много разных правил хорошего тона, а я обязательно некоторые забуду, и матушка на меня разгневается. Она часто на меня сердится, хотя я изо всех сил стараюсь быть хорошей девочкой, и миссис Эллен уже сто раз мне повторяла, что можно делать, а чего нельзя. За столом нельзя говорить, если только кто-нибудь не заговорит со мной. Нельзя зевать, рыгать, ковырять в носу, вытирать пальцы о скатерть или — что хуже всего — пукать. И перво-наперво я должна помнить, что каждая трапеза — это как Тайная вечеря, так что нужно есть с такими божественными манерами, как будто я сижу в обществе самого Господа нашего.

Все это еще можно запомнить, но есть ведь и многое другое. За столом подают много блюд, но ребенку нельзя впадать в грех чревоугодия и выбирать больше двух-трех за один раз. Жирная пища, говорит миссис Эллен, слишком горячит кровь. И если вдруг у меня заболит живот, я должна сидеть тихо на своем месте и не хныкать.

Я все вертелась во время молитвы, а сейчас не могу завтракать от волнения, так что миссис Эллен, которая возится с Кэтрин, говорит мне, чтобы я заканчивала, потому что пора готовиться к моему празднику. Я стою смирно, вытянув руки, пока она надевает на меня много-много красивой одежды — я бы сказала, слишком много для столь жаркого дня.

— Таков обычай, Джейн. Ты должна быть одета как полагается, когда ты вместе с родителями. За столом у них будут гости, и нужно быть одетой согласно твоему положению. Леди не жалуется, даже если ей жарко и неудобно.

Прежде всего, миссис Эллен облачает меня в батистовую рубашку с длинными рукавами и манжетами, шитыми золотом. Затем она заставляет меня сделать вдох и зашнуровывает жесткий, узкий корсаж, который впивается мне в живот. Следом идет нижняя юбка из гладкого кремового шелка, а поверх — зеленое бархатное платье с тугим лифом, низкой и широкой квадратной горловиной, большой широкой юбкой, открытой спереди, и длинным шлейфом. Оттого что у него широкие дутые рукава, мне приходится расставить руки, когда миссис Эллен надевает мне меховые нарукавники. Затем она застегивает у меня на талии украшенный драгоценностями пояс, к которому подвешен молитвенник. Расчесав мои длинные волосы, она заплетает их в косы и укладывает на затылке в узел. Потом она надевает мне на голову атласный чепец с накидкой из серебряной парчи, а сверху круглый французский капор с черной вуалью. И напоследок — драгоценности: цепочка жемчуга на шею, подходящая к россыпи жемчужин на платье, брошка на грудь и три кольца.

Смотрюсь в зеркало. Я одета совершенно так же, как моя матушка или другая важная дама, и похожа на маленькую женщину. Потом я с некоторым страхом вспоминаю, что и вести себя должна в соответствии со своим видом. В тесном тяжелом платье это будет нетрудно, но я едва могу двигаться. Я не смогла бы в нем бегать, и придется следить за тем, чтобы не споткнуться, наступив себе на шлейф. А чтобы капор не съезжал с затылка, придется высоко задирать подбородок.

Матушка сама выбрала для меня этот наряд. Она сказала, что хочет, чтобы я блистала и чтобы показывала наш дом с лучшей стороны. Я не совсем понимаю, что она имела в виду, но постараюсь. Хотя мне вовсе не нравится эта тяжелая жаркая одежда, жаль, что без нее нельзя обойтись. Как же я буду есть, когда и дышать-то почти невозможно? Как я буду есть, когда я так волнуюсь из-за того, что пойду обедать в большой зал. Какая жалость, что я не могу в своем простом платье и платке носиться по яблоневому саду вместе с Мег, дочкой повара!

Мег смотрит, как меня наряжают.

— Ты красивая, Джейн, — говорит она.

— Мне неудобно, — жалуюсь я.

Жаль, что я не Мег. Ей можно не учить уроков, а вместо того бегать на свободе с распущенными волосами среди полей, красть яблоки в саду и плескаться в ручье. А меня вечно заставляют вести себя, как подобает юной леди. Мег такая счастливица. Мать может отлупить ее, когда она не слушается, но зато потом всегда ее тискает и дарит гостинцы — свежие теплые плюшки или красивые ленточки, а один раз — хорошенького котеночка. Жаль, что моя матушка не такая.

— Что за прелесть это платье, — восхищается Мег. Я догадываюсь, что ей хотелось бы быть на моем месте, а мне хочется сказать ей, что завидовать здесь нечему.

— Ну, теперь беги, Мег, — обращается к ней миссис Эллен. — Ах да, и захвати на кухню вот эти тарелки, будь добра.

Мег уходит, унося тарелки.

Миссис Эллен оглядывает меня со всех сторон. Я не знаю, довольна ли она тем, что видит, или нет.

— Ну, теперь ты готова явиться в свет и пред собственной матушкой, — говорит она мне и ведет меня и Кэтрин вниз поздороваться с родителями.

Мы делаем так каждое утро, но мне не всегда это нравится, потому что иногда матушка бранит меня за сделанное или несделанное. Чаще всего она придирается по мелочам: заметив выбившуюся прядь волос или грязь под ногтями, она больно меня щиплет или шлепает и отчитывает миссис Эллен за то, что та меня распустила.

Иногда наши родители готовятся к выезду на охоту или к встрече важных гостей и не хотят, чтобы я или Кэтрин мешались под ногами. В их спальне воняет псиной, потому что собаки всегда ходят за ними по пятам. Обидно, что я терпеть не могу этот тошнотворный кислый запах, потому что люблю саму комнату, с веселым блеском огня в огромном камине, яркими шторами, полированной мебелью и портретами моей родни, которые меня приводят в восторг, особенно один — портрет моего внучатого дяди, писанный с него, когда он был молодым и красивым принцем.

Мы делаем реверанс и стоим, опустив головы, ожидая родительского благословения.

— Доброе утро, — говорит миледи.

— Доблое утло, — пищит Кэтрин своим детским голоском и тянет к ней пухлые ручки.

— Не сейчас, детка, — улыбается миледи. — Стой смирно, как хорошая девочка.

— Доброе утро, милорд, миледи, — говорю я, стараясь не выдать своего страха перед матушкой и пристально на нее глядя. Она красивая женщина с каштановыми в рыжину волосами и белой кожей, и сегодня на ней платье и капор, как у меня, только темно-зеленого бархата с жемчужной оторочкой, и маленький молитвенник на поясе украшен драгоценными камнями. В своем богатом наряде она похожа на королеву — на снежную королеву, холодную и далекую.

— Джейн. — Ее голос отдает стужей. В нем, как обычно, звучит нота упрека. — Подойди.

Строго оглядев меня сверху донизу, она кивает миссис Эллен и говорит:

— Хорошо.

К Кэтрин миледи добрее. Она целует ее в голову, треплет пушистые светлые кудряшки и поддерживает ее, пока та, хихикая, переваливается по ковру. Кэтрин не бывает ни в чем виновата. Мне же вечно достается.

Но сегодня матушка милостива ко мне, и мой страх почти проходит, когда она подзывает меня к себе и дает большую книгу в красном кожаном переплете. Раскрыв ее, я вижу, что она полна ярких картинок, многие из которых сияют позолотой.

— Здесь рассказы и молитвы из Библии, для твоего образования, — говорит батюшка, но я не очень понимаю, что это значит. — Когда-то эта книга принадлежала твоей бабушке, и я надеюсь, Джейн, что вскоре ты сама сможешь читать по-латыни.

— Благодарю вас, миледи, благодарю вас, сэр, — говорю я так вежливо, как только умею. Я взволнована их необычайной добротой и их подарком. В доме не так уж много книг, и я никогда не видела таких чудесных картинок, так что мне не терпится поскорее все их рассмотреть и насочинять по ним своих собственных рассказов. Еще я сильнее прежнего хочу побыстрее научиться читать, чтобы узнать, что же такое настоящие рассказы.