Глаз в пирамиде - Роберт Уилсон

— Так я и думал, — сказал шериф. — Ах ты бедный, несчастный кусок дерьма. Ты приехал сюда со своими длинными патлами в надежде что-то разнюхать о правой организации. Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что ты не встретился ни с кем из наших настоящих правых вроде «Божьей молнии», например. Сейчас они бы тебя уже замучили до смерти, малыш. Ты и вправду болван. Ладно, я понял, на тебя больше не стоит терять времени. Пошли, я отведу тебя обратно в камеру. Привыкай любоваться луной через решетку.

Они вернулись обратно той же длинной цепью коридоров. Открыв дверь в коридор, где находилась камера Джорджа, шериф крикнул:

— Забирай его, Чарли.

Тот же самый надзиратель берет Джорджа за руку. У надзирателя бледное лицо. Рот сжат так, что кажется безгубым. Позади громыхает захлопнувшаяся за шерифом дверь. Надзиратель без единого слова вталкивает Джорджа в камеру. «Слава богу, теперь он хотя бы стал трехмерным и меньше напоминает марихуановый призрак», — думает Джордж.

Гарри Койна не было. Камера пустовала. Краем глаза Джордж заметил какую-то тень. В соседней камере. Он обернулся, и его сердце остановилось. С трубы на потолке свисало тело. Джордж приблизился к решетке. Тело медленно покачивалось. Оно было привязано к трубе кожаным ремнем, затянутым вокруг шеи. Это лицо с широко раскрытыми глазами было лицом Гарри Койна. Джордж скользнул взглядом ниже. С живота Гарри что-то свисало до самого пола. Это было не самоубийство. Они вспороли Гарри Койну живот, и кто-то осмотрительно подставил под труп парашу, в которую спускались его вывалившиеся окровавленные кишки.

Джордж закричал. Но ему никто не ответил. Надзиратель исчез, словно Гермес.

(В психиатрической лечебнице английского городка Сандерленд, где уже наступило одиннадцать часов утра следующего дня, один старый шизофреник, который не разговаривал на протяжении последних десяти лет, внезапно бросился к оторопевшему санитару со словами: «Они возвращаются — Гитлер, Геринг, Штрайхер, вся эта братия. И за ними стоят силы и фигуры из других сфер, которые ими управляют...» Но Саймон Мун в Чикаго по-прежнему спокойно и безмятежно сидит в позе лотоса и инструктирует Мэри Лу, восседающую у него на коленях: «Просто сожми его, нежно сожми стенками влагалища, словно рукой, и ощути его тепло, только не думай об оргазме, не думай о будущем, не забегай мыслями ни на секунду вперед, будь в настоящем. Есть только настоящее, единственное настоящее, в котором мы живем. Ощущай лишь мой пенис в твоем влагалище и просто наслаждайся, не стараясь приблизить большее наслаждение, которое ждет нас впереди...» «У меня спина болит», — жалуется Мэри Лу.)

WE'RE GONNA ROCK ROCK ROCK AROUND THE CLOCK

TO NIGHT...

Там были шведы и норвежцы, датчане и итальянцы, французы и греки, даже американцы. Джордж и Хагбард пробираются сквозь толпу, пытаясь оценить ее численность. Двести тысяч человек? Триста тысяч? Полмиллиона? Эмблемы мира, болтавшиеся вокруг каждой шеи, обнаженные и раскрашенные тела, обнаженные и не-раскрашенные тела, длинные волосы, одинаково рассыпавшиеся по плечам юношей и девушек, а над всем этим гипнотический и нескончаемый ритм. «Вудсток в Европе, — сухо говорит Хагбард. — Последняя и окончательная Вальпургиева ночь, и, значит, сбывается пророчество Адама Вейсгаупта».

WE'RE GONNA ROCK ROCK ROCK TILL BROAD DAYLIGHT...

«Это Лига наций, — говорит Джордж, — молодежная Лига наций». Хагбард его не слушает. "Вон там, — показывает он, — на северо-западе, течет Рейн, на берегу которого якобы сидела Лорелея и пела свои смертельные песни. Сегодня ночью на Дунае музыка куда смертельнее".

WE'RE GONNA ROCK AROUND THE CLOCK TONIGHT...

(Но это пока в будущем, до которого остается семь дней, а сейчас Джордж лежит без сознания в окружной тюрьме Мэд-Дога. А все началось — та фаза процесса, как называл это Хагбард, — более тридцати лет назад, когда швейцарский химик по фамилии Хоффман влез на свой велосипед и съехал по сельской дороге в новые измерения.)

— И все они вернутся? — спросил Джордж.

— Все, — строго отозвался Хагбард. — Когда ритм достигнет необходимой интенсивности... если мы их не остановим.

(«Сейчас я врубилась, — воскликнула Мэри Лу. — Я и не думала, что будет так здорово. Это отличается от секса, и это лучше». — Саймон ласково улыбался. — "Вот это как раз и есть секс, крошка. А все, что было у тебя раньше, не было сексом. И теперь мы начинаем двигаться... но медленно... плавно... это путь Дао..."

Все они возвращаются; они никогда не умирали, — вопил сумасшедший ошалевшему санитару. — Подожди, начальник! Осталось недолго! Сам увидишь.)

Внезапно усилители взревели. Звук был невыносимым. Джордж поморщился и увидел, как все вокруг зажимают руками уши. ROCK ROCK ROCK AROUND THE CLOCK.

Ключ не подошел, провернулся в замке и выпал, ударив Малдуна по руке. «Нервы, — сказал он Солу. — Каждый раз, когда я этим занимаюсь, чувствую себя взломщиком».

Сол фыркнул: «Взлом — ерунда. До окончания дела нас еще могут успеть казнить за государственную измену. Если мы не станем национальными героями». Малдун начал пробовать другой ключ.

Они были в старинном особняке на Риверсайд-драйв и пытались проникнуть в квартиру Джозефа Малика. Оба хорошо понимали, что тут они не только ищут улики, но и прячутся от ФБР.

Из полицейского управления позвонили как раз в тот момент, когда они завершили допрос Питера Джексона, заместителя редактора. Малдун вышел, чтобы подогнать машину, а Сол заканчивал записывать словесные портреты Малика и Джорджа Дорна. Едва Питер Джексон ушел и Сол потянулся было за пятой из найденных записок, как вернулся Малдун. У него был такой вид, словно врач сообщил ему, что у него положительная реакция Вассермана.

— К нам на помощь спешат два специальных агента ФБР, — упавшим голосом сказал он.

— Ты все еще готов следовать интуиции? — спокойно поинтересовался Сол, заталкивая записки обратно в металлическую коробку.

Вместо ответа Малдун вызвал в кафетерий Прайсфиксера и сказал ему: «Через несколько минут здесь будут два федерала. Скажешь им, что мы уехали в управление. Отвечай на все вопросы, которые они зададут, но ничего не говори об этой коробке».

Прайсфиксер внимательно посмотрел на обоих офицеров и пожал плечами: «Вы начальник».

«Либо он глуп и доверчив, — подумал Сол, — либо настолько умен, что в один прекрасный день станет опасным».

Дверь плавно открылась. Входя в квартиру и нащупывая выключатель, Сол держал другую руку на рукоятке револьвера. Только когда вспыхнул свет и выяснилось, что в комнате никого нет, он облегченно вздохнул.

— Поищи собак, они должны быть где-то здесь, — сказал он Малдуну, — а я пока присяду и просмотрю остальные записки.

Беспорядок в гостиной, которая явно использовалась и для работы, и для отдыха, не вызывала ни малейших сомнений в том, что Малик был холостяком. Сол подошел к письменному столу, сдвинул в сторону пишущую машинку, поставил на освободившееся место коробку с записками и вдруг заметил нечто странное. Вся стена с этой стороны комнаты была увешана изображениями Джорджа Вашингтона. Подойдя поближе, он увидел, что на одних портретах стоит пометка «Дж. В.», а на других — «А. В.».

Странно... Впрочем, все это дело изрядно попахивало. Как те дохлые египетские ротоноски.

Сол уселся и вытащил из коробки очередную записку. Вернулся Малдун.

— Собак нет. Во всей квартире ни одной собаки.

— Интересно, — задумчиво прокомментировал Сол. — Ты говоришь, что хозяин дома слышал жалобы от других жильцов по поводу собак Малика?

— Он сказал, что все жильцы дома жаловались. Здесь домашние животные запрещены, и он за этим строго следил. Люди возмущались, почему их заставили избавиться от любимых котят, а Малику разрешается держать целую свору собак. Они говорили, что, судя по шуму, собак было не менее дюжины.

— Наверняка он очень любит своих собак, если, уйдя в бега, решил забрать их с собой, — задумчиво изрек Сол. Прыгун с шестом, прячущийся в его подсознании, начинал свой разбег. — Давай посмотрим в кухне, — предложил он.

Сол и Барни, который шел за ним по пятам, методично исследовали содержимое холодильника, кухонных шкафчиков и мусорного ведра.

— Собачьего корма нет, — подвел итог Сол.

— Я заметил.

— И собачьих мисок тоже нет. И пустых банок из-под собачьих консервов.

— И какие идеи отсюда следуют?

— Не знаю, — задумчиво сказал Сол. — Ему наплевать на то, что соседи слышат лай собак. Возможно, он из тех индивидуалистов-леваков, которые обожают ссориться с хозяином и соседями, намеренно нарушая все запреты. Поэтому он ничего не скрывал, пока ему самому не пришлось скрыться. И тогда он не только увел с собой собак, но и уничтожил все следы их пребывания в квартире. А ведь он не мог не понимать, что соседи все равно о них расскажут.