Шесть баллов по Рихтеру - Екатерина Алексеевна Каретникова

в газете написано всего пять слов на одной страничке – и все. А может, дело было не в сложности кроссвордов? Может, родителям почему-то стало не до них? Но почему? И все-таки до участка они доехали, раз сумка нашлась. А вот в дом уже не вошли.

Сосед Старик подошел к Вику со спины, и тот чуть не завизжал от страха. Старик и раньше-то выглядел не очень, а сейчас лицо у него покрылось какой-то почти черной сеткой и глаза налились кровью. Нелюдь и нелюдь.

– Чего ты, Витюнь? – просипел Старик. – Не узнал, что ли?

– Узнал, – кивнул Вик.

И подумал, что сейчас бы рвануть в дом, а не разговоры разговаривать. Он увидел зажатый в руке Старика топор, а по острой кромке лезвия расплывающуюся алую кайму. Старик проследил за взглядом Вика и усмехнулся понимающе.

– Я теперь без топора не хожу, – объяснил сосед. – И тебе не советую. И вообще. Мал ты еще, езжай домой. Как первая электричка придет, так и езжай. Я твоим мамане с папаней сразу сказал – нечего тут молодым. Нам, старичью, уже все одно. А у молодых жизнь. А они не послушались. Ты хоть слушай!

Вик постарался хотя бы казаться спокойным.

– А почему молодым надо уходить? – спросил он.

– Потому что пришли дожди, которые смывают всё. И всех.

Глаза у Старика стали прозрачными и безумными. Он посмотрел на Вика, подавился воздухом и начал тяжело кашлять. С каждым новым звуком Вику казалось, что сейчас из Старика вылетят внутренности. Но они не вылетели. Видно, Вик тоже начал заражаться безумием.

– Вам, наверное, к врачу бы нужно, – сказал он, чтобы разбавить то невыносимое, что окутало их обоих.

Это была нормальная фраза нормальных людей.

Старик махнул рукой и вдруг перестал кашлять. Будто отмахнулся от приступа, и тот послушно отступил.

– Какой врач, Витюнь? Какой теперь врач? Теперь от дома не отойду. А если отойду метров на сто, то в химзащите и с топором.

Далась им всем эта химзащита!

– И ты надень, – велел Старик, сгорбившись. – У твоего бати есть, я сам доставал ему. Для рыбалки. А теперь какая рыбалка? Теперь все пригодится строго по назначению.

– Это кислотный дождь, что ли? – осторожно предположил Вик, собрав в голове все воспоминания о дождях из постапа, о которых читал или смотрел кино.

– Не кислотный. Алый. Смывает всех, кто под него попал, – коротко объяснил сосед. – Кто другой начнет сказки рассказывать – не верь. Я – очевидец. Я своими собственными глазами видел. Прости, Витюнь. Их смыло, а я даже с крыльца не посмел сойти. Прости!

Старик сморщился и полез за огромным носовым платком.

– Как смыло?! – взвыл Вик. – Это ж не цунами!

– Если бы сам не видел, тоже бы решил, что…

Старик не договорил и вдруг посмотрел на небо.

– В дом! – заорал он внезапно сильным голосом. – В дом!

* * *

Вик лежал под одеялом и думал, что зря он послушался Старика. Не пошел бы в дом, понял бы на собственной шкуре, что это за алый дождь. А то только и увидел с крыльца, как толстые струи рвали воздух, а потом растекались по земле темными лужами. Лужи как лужи, только по краю каждой тянулась толстая красная не то тина, не то нитка, не то еще какая хрень. Ну и двух воробьев, забившихся в глубь куста, смыло без следа – это Вик тоже рассмотрел. И это было не просто странно, это казалось бредом. Вот сидят птички на ветке, а вот уже растворяются в струях дождя, как в кислоте.

Старик ушел, как дождь закончился, так и ушел. Велел найти плащ-химзащиту и завтра же сваливать в город. Лучше – на первой электричке.

Вик не мог представить, как он уедет, если никого не нашел. Это казалось еще большим бредом, чем история с воробьями. Бредом или плохо написанной статьей в желтой газетенке. То есть, он не думал, что бывают хорошо написанные статьи в желтой прессе. Но все-таки были уж совсем такие, что хотелось на первых же строчках закрыть глаза или перевернуть страницу.

Он ведь сперва метался по крыльцу, пока шел дождь. Хотел на самом деле выскочить, чтобы проверить, что это за струи, которые смывают всех и все, не прикрытое «химзащитой», но Старик схватил его за воротник. Схватил так крепко, что Вик чуть не свалился, а потом чуть не оторвал воротник. Нитки затрещали.

– Стой, дурак! – бормотал Старик. – Стой, не дергайся! Еще тебе не хватало… смыться.

Сначала он бормотал такую вот чушь слабым старческим голосом, но через пару минут голос налился силой, как колодец темной водой, и слова уже звучали совсем другие. Вик не смог бы их пересказать, но суть теперь жила в его мозгу огненной нитью. Нельзя погибать ни за что. Нельзя делать опрометчивые шаги за край, а хоть и по краю. Нельзя позволять панике выносить себя из реальности в гнилую трясину безумия. Нужно осторожно, проверяя все и вся, пройти путь от незнания абсолютного к знанию. Пусть не полному, но достаточному, чтобы если не вернуть тех, кто исчез, то хотя бы не допустить новых исчезновений. И остаться живым самому. Это самое главное, сказал ему Старик. Если ты растворишься, получится, что родители жили зря.

Вик лежал на кровати и думал, думал, думал. Сперва в голову лезли странные мысли о странных существах, которые, наверное, поселились над облаками и цедят теперь на них свое смертельное для людей алое молоко. Потом начал наваливаться сон. Тяжелый, душный, но ненадежный, срывающийся от каждого шороха. А потом Вик вспомнил Нору. И его почти отпустило.

У Норы была горячая шея и теплые пальцы. Она касалась его щеки губами, тоже, кстати, горячими, и на коже как будто загорались крохотные костры. Нора никого не стеснялась. Ну, вернее, когда была рядом с ним, никого не стеснялась и целовала его при всех. А потом коснулась пальцами подбородка и шеи и вдруг замерла, словно не знала, что делать дальше. Вообще-то, и он, Вик, не знал, что можно сделать на глазах у толпы знакомых с девчонкой, которую не видел два года, но о которой думал при каждой возможности. Он уже не боялся, что она изменилась, и ему будет все равно. Он уже не верил, что судьба разведет их в разные стороны, будто не сводила. Не может такого быть, если людей тянет к друг другу с безумной силой.

Он обнял Нору и прижал к себе до боли. Она опустила