Эдуард Стрельцов. Трагедия великого футболиста - Андрей Сухомлинов

Постановление Пленума Верховного Суда СССР «О судебной практике по делам об изнасилованиях» обращало внимание на то, что при рассмотрении дел этой категории суды должны обязательно устанавливать, являлось ли применение насилия средством к достижению цели по преодолению сопротивления потерпевшей. Только при наличии этого обстоятельства действия виновного могут рассматриваться как изнасилование. В связи с чем судам рекомендовано отличать физическое воздействие на потерпевшую в ходе изнасилования или покушения на него от других преступных посягательств, затрагивающих, например, честь и достоинство потерпевшей, неприкосновенность ее личности, оскорбление и тому подобное.

А теперь еще раз вспомним ситуацию. Вместе были двенадцать часов, проявляя друг к другу обоюдные симпатии, ничто не предвещало какого-либо конфликта. Поведение потерпевшей и всего окружения ввело в заблуждение Стрельцова по поводу ее отношения к нему. Действия потерпевшей Стрельцов расценил как кокетство, естественную стыдливость, а ее сопротивление как мнимое. Плюс ко всему не опровергнутое субъективное мнение о причине и цели нанесенного удара потерпевшей по лицу.

Не забудем и о наличии на даче большого количества людей, внимание которых не было привлечено к комнате, где находились Стрельцов и Марианна. Вот и получается, что с учетом психологической ситуации, поведения участников события, добросовестного заблуждения Стрельцова происходящим, изнасилование не доказано. Это как минимум. Таково мое твердое мнение. И я в нем далеко не одинок. Многие мои коллеги его полностью разделяют. Те же, от кого зависела судьба Стрельцова, получив, видимо, установку «свыше», не отягощали себя многотрудным добыванием доказательств по делу, не терзались в поисках единственно правильного решения. Они на скорую руку «накатали» пару страниц приговора и упекли парня на двенадцать лет в «места не столь отдаленные».

Теперь про потерпевшую. Как бы хотелось футбольным фанатам представить ее с самой плохой стороны!

20-летняя девчонка, чертежница подмосковного НИИ, из простой рабочей семьи. Ее познакомили с кумиром, и не просто с кумиром, а с кумиром № 1 в спорте № 1. Это ведь все равно, что оказаться рядом с кинозвездой или народным героем. У девчонки, конечно же, закружилась голова. От счастья, от мыслей о своем будущем, может быть, с ним, со Стрельцовым.

И вот они в одной комнате. Как вести себя в той ситуации? Кто посоветует? Привлеченный ее обаянием, он проявляет мужское домогательство. Она сопротивляется, кусает его за палец, от неожиданности и боли он бьет ее по лицу. Происходит половой акт. Она возмущается, но не скандалит, не обвиняет его, не уходит, хотя, если бы это произошло против ее воли, уход ее естественен. Они до утра остаются вместе, в одной постели. В объятиях друг друга, после всего случившегося они снова «предаются любви». На этот раз уже добровольно с ее стороны. Необъяснима девичья психология, сложны обстоятельства случившегося. Тем более решать дело нужно было по закону, а не по конъюнктуре, с добром в сердце и мудрым знанием жизни. И, конечно же, с учетом всего того, что обычно принимается во внимание.

Без конца меня спрашивают: а где сейчас потерпевшая? Что с ней? Встречался ли я с ней?

Отвечаю. У меня есть ее адрес и я знаю, где она живет. Но к ней я не ездил и с ней не встречался. Отвечаю сразу на вопрос: почему? А зачем с ней встречаться? Что это даст? Ну, допустим, скажет она через сорок лет, что все было по-другому, по согласию.

Ну и что дает такое признание? Ничего это не дает. Все, что нужно было сказать, она сказала тогда, в 1958 году, и в ходе следствия, и в ходе суда, и на основании тех ее показаний, согласующихся с другими показаниями, доказательствами, признанием обвиняемого выносились и приговор, и кассационное определение. Так что работать нужно только с документами уголовного дела, составленными в 1958 году.

Что же касается отношения потерпевшей к Стрельцову, то она его простила еще 30 мая 1958 года. Правда, прощение это, говоря словами следователя, действительно оказалось как мертвому припарка.

Предвижу и чувствую злобные и недовольные выпады оппонентов в мой адрес:

— Заступаешься за Стрельцова. Заботишься о нем. А если бы дочку твою так?

Ответ у меня готов:

— А если бы сына твоего так? На двенадцать лет, из-за непреднамеренной ошибки двух молодых людей?

Не было учтено и многое другое из того, что обычно принимается во внимание. Так, за два месяца до рассматриваемых событий у Стрельцовых родилась дочь.

Мать его была инвалидом.

Он был кавалером ордена «Знак Почета».

Он являлся Олимпийским чемпионом, был заслуженным мастером спорта СССР.

Но, несмотря на все это, смягчающих обстоятельств в личности Стрельцова ни следствие, ни суд не нашли.

Кстати, о личности. За свою следственно-прокурорскую жизнь я видел достаточное количество характеристик в уголовных делах: хороших, плохих, противоречивых, пригодных для рубрики «Нарочно не придумаешь». Но такого исследования личности, как по делу Стрельцова, я не встречал ни разу: характеристик на Стрельцова в следственном деле нет вообще. Ни одной.

Вдумаемся, восстановим вехи биографии Стрельцова. После седьмого класса — рабочий. С ранней юности — футболист. В заводской команде, в «Торпедо», в сборной страны. Автор многих виртуозных голов, зачастую решавших исход встреч. Кумир болельщиков и любимец команды. И ни о чем этом ни строки в уголовном деле. Ни одной характеристики!

Дело дошло до того, что судья А. Гусев во время досудебной подготовки вызвал мать Стрельцова и попросил ее принести хоть какую-нибудь характеристику в суд. Уж не знаю, почему его мать не пошла на ЗИЛ или в «Торпедо», видимо, предполагала, что это бесперспективная затея. Пошла она к соседям, где они ранее жили, в Перово, и те подписали коллективную характеристику на Стрельцова, утвердили ее у управдома. Вот содержание этой характеристики: «Дана гр. Эдуарду Стрельцову от жильцов дома № 2 по ул. 1-го Мая гор. Перово. Проживая в нашем доме с его основания до выезда на новое место жительства, мы, жильцы, очень близко знали Эдуарда Стрельцова. Он был скромным, вежливым юношей и никогда не было замечаний со стороны жильцов дома. Был очень вежлив со старшими». Далее следует двадцать подписей и печать управдома.

Значит, уже не скажешь: «Ни одной характеристики!» Одна в деле все-таки есть. А на следствии, изучая личность обвиняемого, а этого требует закон, следователи и прокуроры обошлись без характеристик. С задачей изучения личности они справились весьма оригинально. Приобщена справка о взысканиях, наложенных на Стрельцова за последние годы, из которой следует, что Стрельцову объявлено три взыскания за грубую игру в футбол на поле и два взыскания за нарушение спортивного режима — пьянку.

Подшиты в дело три заметки из газеты «Московский автозаводец», фельетон от 2 февраля 1958 года из «Комсомольской правды» (автор С. Нариньяни) «Звездная болезнь», где Стрельцов критикуется за плохое поведение в быту, и подшита еще одна статья из «Комсомольской правды» — «Еще раз о звездной болезни», авторы Н. Фомичев и И. Шатуновский.

В последней статье авторы 22 июня 1958 года, еще до судебного решения, называют Стрельцова «уголовным преступником», «социально опасным элементом» и «лицом, на которое не распространяются советские законы». Это уже прямое нарушение Конституции СССР. Даже той — старой, «сталинской».

Не забыли подшить в дело и справку о заработной плате, чтобы суду было видно, что Стрельцов, попросту говоря, «зажрался». Допросили нескольких человек из числа руководства, которые в страхе за свою репутацию официально, в протоколах с личными подписями, на пяти — восьми листах каждый, рассказали о личности Стрельцова.

Особенно «усердствовали» секретарь парткома завода А. Фатеев, заместитель председателя заводского комитета профсоюза Н. Платов, журналисты газеты «Московский автозаводец» А. Новичков и В. Устинов, врач С. Егоров, начальник команды В. Ястребов, тренер В. Горохов, руководители заводского спорта С. Кулагин и В. Соколов.

Допросы вела лично Э. Миронова. Она выяснила все — от причин разлада в семье до легкого венерического заболевания. И опять-таки — ни одного хорошего слова.

А в это самое время рабочий класс страны собирал подписи и тысячами отправлял их в Москву Н. Хрущеву и Р. Руденко.

Аркадий Иванович Вольский, в то время трудившийся в литейном цехе ЗИЛа, рассказывал, что эти письма на заводе писали по цехам. Свои письма Р. Руденко послали два Героя Социалистического Труда и три депутата Верховного Совета СССР, работавшие тогда на ЗИЛе.

Даже в воинских частях солдаты и офицеры писали письма наверх с просьбой: если нельзя прекратить дело, то хотя бы учесть заслуги Стрельцова. По закону все письма по уголовному делу приобщаются к нему. В деле Стрельцова этих писем нет. Возникает вопрос: где они? И почему не приобщены к делу? Ответ простой: эти письма надо рассматривать как документы, смягчающие ответственность. А именно такие в этом деле не нужны. Ведь задача поставлена: посадить, и надолго! Хоть бы для проформы приобщили к делу копию орденской книжки, свидетельство о рождении дочери, справку об инвалидности матери, копию удостоверения заслуженного мастера спорта СССР, справку о том, что является чемпионом Олимпийских игр. И хотя закон требовал собирать обстоятельства, не только отягчающие, но и смягчающие вину, ничего этого сделано не было.