Агасфер. Том 2 - Эжен Сю

Пока Жак погрузился в грустные воспоминания, Сефиза и Дюмулен после немой пантомимы подали знак гостям, которые разом закричали:

— «Бурный Тюльпан»! Требуем «Бурный Тюльпан»!

Сефиза в это время уже стояла на столе, куда взобралась ловким прыжком, и раскидывала кончиком ноги стаканы и бутылки. Дюмулен принялся за трещотку, и при внезапном взрыве веселых криков, разорвавшихся как бомба, Жак невольно вздрогнул и с изумлением огляделся вокруг. Затем он провел рукой по лбу, как бы желая отогнать мрачные мысли, и воскликнул:

— Вы совершенно правы, господа! Отлично! Да здравствует радость!

Дюжие руки подхватили и отнесли стол в конец большой залы, в которой происходило пиршество, зрители вскочили на стулья, на скамейки, на окна и хором затянули известную песенку «Студенты», под аккомпанемент которой Голыш, Сефиза, Нини и Роза начали танцевать кадриль.

Дюмулен, поручив трещотку одному из зрителей, надел римскую каску с метелкой. Так как теплое пальто он снял, то костюм был виден во всем великолепии. Чешуйчатая кираса кончалась более чем оригинальным поясом из перьев, какие обыкновенно надевают на себя костюмированные дикари, участники свиты, сопровождающей во время карнавала откормленного быка. Брюхо у Нини-Мельницы было толстое, а ножки тонкие, так что сапоги с отворотами презабавно на них болтались.

Пышная Роза, ухарски сдвинув набок фуражку, засунула руки в карманы, наклонила стан вперед и, покачивая бедрами, начала с Нини первую фигуру. Дюмулен, забавно скорчившись, стал подпрыгивать и подскакивать вперед, согнув левую ногу и вытянув правую, причем носок был поднят кверху, а пятка скользила по полу. Левой рукой он хлопал себя по затылку, а правой делал какой-то странный жест, точно бросал пыль в глаза партнеру.

Такое начало имело всеобщий успех. Зрители восторженно аплодировали, хотя и знали, что все это — еще только невинная прелюдия к «Бурному Тюльпану».

Внезапно дверь отворилась, и в комнату вошел один из слуг ресторации; поискав глазами Голыша, он подбежал к нему и шепнул что-то на ухо.

— Меня? — переспросил смеясь Жак. — Что за вздор!

Слуга прошептал что-то еще, и Голыш, заметно встревожившись, отвечал:

— Ну, ладно… Сейчас иду.

И он направился к дверям.

— Что там такое, Жак? — с удивлением спросила Королева Вакханок.

— Я сейчас вернусь… Пусть кто-нибудь из кавалеров меня заменит, — отвечал Голыш, поспешно удаляясь.

— Верно, что-нибудь забыли поставить в счет, — заметил Дюмулен. — Он сейчас вернется.

— Вероятно! — сказала Сефиза. — Теперь кавалер соло! — крикнула она заместителю Жака.

Кадриль продолжалась.

Нини-Мельница взял Пышную Розу за правую, руку, а Королеву Вакханок за левую и приготовился начать балансе, которым он всегда очень потешал публику, как вдруг опять вбежал тот же слуга и что-то сказал с расстроенным видом Сефизе. Королева Вакханок побледнела, вскрикнула и, бросившись к дверям, исчезла за ними, ничего не сказав изумленным гостям.

4. ПРОЩАНИЕ

Королева Вакханок сбежала за слугой с лестницы. У дверей стоял фиакр. В нем сидели Голыш и один из тех господ, которые часа два тому назад поджидали кого-то на площади Шатле.

При появлении Сефизы спутник Голыша вышел из экипажа, вынул часы и, показывая на них Жаку, сказал:

— Я даю вам четверть часа… больше я ничего не могу для вас сделать, милейший… Придется двинуться в путь. Не пытайтесь удрать от нас: мы не отойдем от дверец кареты.

Одним прыжком Сефиза была уже в экипаже. Страшно взволнованная, она могла произнести только эти слова:

— Что с тобой? Куда тебя?

— Везут в тюрьму за долги, — мрачно отвечал Жак.

— Тебя?! — раздирающим голосом закричала Сефиза.

— Да… за тот вексель, который ходатай просил подписать только для формы… У, разбойник!

— Да ведь у него еще оставались твои деньги?.. пусть он их зачтет!

— Ничего у него нет, он послал мне сказать через полицейского, что удержит их за неустойку!

— Так пойдем скорее к нему… попросим его… ведь он сам предложил эти деньги, через меня… Быть может, он сжалится…

— Сжалится! Маклер сжалится?.. Полно!

— Так как же… неужели ничего нельзя сделать?.. ничего?.. ничего?.. — с отчаянием повторяла Сефиза, ломая руки. Затем она начала снова: — Нет, не может быть… Можно же как-нибудь устроить… Ведь он тебе обещал…

— Ты видишь, как он держит свои обещания, — с горечью сказал Жак. — Я подписал не глядя, и он имеет право… срок пришел, сопротивляться бесполезно, мне это объяснили…

— Да не могут же тебя задержать в тюрьме надолго… ведь это невозможно!

— Пять лет, если не уплачу… а так как платить мне нечем, то дело ясно!..

— Какое несчастье! Ах, какое несчастье! И помочь нечем! — говорила Сефиза, закрывая лицо руками.

— Послушай, Сефиза, — начал Жак с грустным волнением. — Одно меня мучит, я не могу даже подумать об этом: что-то будет с тобой!

— Обо мне не беспокойся!

— Как не беспокоиться! Да ты с ума сошла… Что ты будешь делать? Мебель наша и двухсот франков не стоит, к тому же мы были столь легкомысленны, что даже за квартиру не заплатили… ведь три срока пропущено!.. значит, на мебель рассчитывать нечего… И ты останешься без гроша! Меня хоть кормить в тюрьме будут, а ты-то как станешь жить?

— Зачем горевать заранее!

— Ну, а что ты завтра есть будешь? — воскликнул Жак.

— Продам костюм, кое-какие вещицы, половину денег пришлю тебе в тюрьму, а на остальное проживу несколько дней.

— Ну, а потом?

— Потом! Ну, вот еще… Почем я знаю… Разве это можно знать?.. Увидим.

— Слушай, Сефиза, — с глубокой горестью проговорил Жак. — Только теперь я понял, как я тебя люблю… у меня сердце сжимается, словно в тисках, при одной мысли о разлуке… Меня кидает в дрожь, когда я подумаю, что с тобой будет… — Затем, проведя рукой по лбу, Жак прибавил: — Нас погубило, что мы не хотели думать о завтрашнем дне… Мы думали, что он никогда не настанет, а вот он и пришел! Проживешь ты последние крохи… меня не будет… работать ты отвыкла… За что же ты примешься?.. Хочешь, я тебе скажу, за что? Ты меня забудешь и… — Жак застонал с отчаяния и злобы. — Нет, проклятие! Если это… случится… я разобью себе башку!

Сефиза угадала, чего не договорил Жак. Она бросилась ему на шею и прошептала:

— Я… чтобы я сошлась с кем-нибудь другим?! Никогда!.. Я тоже только теперь убедилась, как люблю тебя!

— Да жить-то на что ты будешь? Жить!

— Ничего… Я соберусь с силами и стану жить с сестрой по-старому… Будем работать вместе… на хлеб-то достану… Выходить буду только к тебе в тюрьму… Увидит же, наконец, этот злодей, что взять с тебя нечего, и выпустит на волю. Я за это время привыкну к труду… Ты также возьмешься за дело и увидишь, как славно мы заживем, хоть и бедно. Ну, что же, погуляли в охотку полгода, у других и этого не было за всю жизнь. Ты еще увидишь, что все это к лучшему… Урок нам дан, сумеем же им воспользоваться. Если ты меня любишь, не тревожься. Я лучше сто раз с голоду околею, чем заведу нового любовника!