Сфера разума - Семен Слепынин

Директор департамента хотел усадить меня за стол — знакомый мне по прежней жизни детектор лжи. Но мистер Ванвейден, скривив красные губы, сказал:

— Дурацкий примитив. Он так же врет, как этот тип.

— Ладно, — согласился Мурлыкин. — Веди его к главному экрану.

Меня посадили перед огромным, почти во всю стену экраном, от тускло-свинцовой поверхности которого веяло пугающим холодом. Я смотрел на него с неприязненным чувством. «Он все знает, — думал я. — Он сейчас вывернет меня наизнанку и все им расскажет».

Похожий на гнома низкорослый человечек суетился, нажимая кнопки, но экран не загорался.

— Опять не работает, — недовольно проворчал Мурлыкин.

— Сложная неисправность, — заискивающе юлил гном. — Нам не справиться. Согласился помочь Непобедимый. Сейчас придет.

— Сам Непобедимый! — воскликнул директор. — Будем ждать.

К моим рукам, к груди и вискам пиявками присосались датчики. Потом меня привязали к креслу и стали ждать. Немного погодя по залу прошелестел, как ветерок в камышах, почтительный шепот:

— Непобедимый… Непобедимый…

Я повернул голову в сторону двери и застыл с разинутым ртом… Дядя Абу! Откуда он? Из каких закоулков памяти вынырнул этот добряк и любимец детворы? Где мог я его видеть? «Вздор, — убеждал я себя. — У меня начинаются галлюцинации».

Таинственный посетитель с усмешкой оглядел рабски согнувшихся изгнанников. Увидев меня, он удивленно вскинул брови и… подмигнул. «Опять мерещится», — мелькнула мысль. Незнакомец подошел к экрану, повозился минуты две и удалился, сопровождаемый подобострастными поклонами.

Экран засветился, и Аристарх Фалелеич Мурлыкин восхищенно прошептал:

— Маг, просто волшебник.

А я все еще не мог опомниться и сидел с глупо разинутым ртом. Мурлыкин хмуро усмехнулся и обратился к своему помощнику:

— Понюхай на всякий случай. Уж не пьян ли?

— Дыхни! — грубо приказал мистер Ванвейден. Он склонился, понюхал и заявил: — Притворяется. Можно начинать.

На экране поплыли зеленые круги, заколыхались оранжевые полосы. Все это слилось в многоцветное волнующееся облако — в наглядную картину моей «гаденькой души». Горькие слова эти вспомнились потому, что облако было какое-то скользкое, с неясными расплывчатыми краями. Глядя на него, директор департамента удовлетворенно потирал руки.

— Видишь? — улыбаясь и показывая на экран, обратился он к мистеру Ванвейдену. — У него аморфная нравственность… Приспособленческая! Это хорошо.

Нечто подобное я где-то уже слышал не раз, к подобным оскорблениям почти привык. Вскоре я мысленно поблагодарил своих конвоиров. Их злая шутка неожиданно сыграла спасительную роль, пришлась при проверке весьма кстати. Ужас перед ЦДП с большой силой всколыхнул инстинкт самосохранения, и тот до сих пор не улегся, рисуя на экране четкие линии. Директор Мурлыкин умело расшифровывал их и, не стесняясь в выражениях, давал обидные для меня пояснения.

— Что характерно для него, так это трусость и преувеличенное представление о своей особе. Чтобы сохранить свою шкуру, он будет исправно служить нам. — Обернувшись ко мне, он с усмешкой спросил: — Будешь служить сатане?

— А что мне остается?

— Верно. Ничего тебе больше не остается, — искривив губы, злорадно ухмыльнулся мистер Ванвейден.

— Внешне он умеет вести себя как порядочный человек, — беспощадно продолжал директор департамента. — Но внутри-то! Видишь? Прекрасная картина. Нравственный вакуум! Полное отсутствие ненужных идеалов и моральных устоев.

— Тоже верно, — осклабился мистер Ванвейден. — Перед нами законченный подонок.

Это уж слишком! Я дернулся в кресле, но быстро совладал с собой и успокоился. Вернее, просто сник. «Я такой и нужен», — метнулась тоскливая мысль.

— Подонок? — добродушно рассмеялся Мурлыкин. — Преувеличиваешь. Никак не можешь простить вчерашнее. Помню, как он метко плюнул в тебя. Что поделаешь, поведение исторических персонажей непредсказуемо и опасно. Но так же непредсказуемы, игривы скачки их мышления и воображения. И в этом творческая полезность людей, их эвристическая ценность для нашего прогресса. Они способны на любую дьявольскую выдумку. И не только в технике. Без них не было бы сейчас ни нас с тобой, ни нашего любимого Гроссмейстера. Иной раз люди выдумают такое, чему и сами потом не рады.

«Это уж точно», — подумал я, удивляясь, откуда нахватался эрудиции кот-оборотень, этот ветхозаветный нечистый дух.

Экран погас, и я с облегчением вздохнул: проверку выдержал.

— Не радуйся, — хмуро усмехнулся Мурлыкин. — Осталось самое главное: установить твою идентичность с историческим Пьером Гранье.

— Трудное это дело, — сказал мистер Ванвейден. — Сейчас Память работает с перебоями. Для начала вызову стол и стулья.

Загадочная Память работала и в самом деле из рук вон плохо, с большим трудом и неохотой выбрасывая вещи из исторического прошлого. Правда, стол она материализовала новый и крепкий, сверкающий коричневым лаком. Но что за стулья! Старые и колченогие, они будто выхвачены из захламленного, затянутого паутиной сарая. Один из стульев под грузным Ванвейденом треснул и развалился. Мистер Ванвейден тяжело поднялся и, чертыхнувшись, со злостью пнул обломки.

— Приведи референта по идентичности, — усмехнулся Мурлыкин. — У нее получается лучше.

«А дракон-то с ленцой», — отметил я, глядя, как Ванвейден нехотя, вразвалочку зашагал в приемную. Вернулся он с Элизабет.

— Все материалы по Пьеру Гранье, какие удалось взять из Памяти, здесь, — Элизабет подняла миниатюрную дамскую сумочку, в которой могли уместиться лишь зеркальце и пудреница.

«Небогато», — подумал я, забыв, что сумочка принадлежит ведьме. Элизабет раскрыла ее и вытащила внушительную по размерам партитуру оперы «Раймонда» — мое юношеское заносчивое подражание Сен-Сансу. Оперу забраковали, но партитура каким-то чудом сохранилась в архивах театра. И вот ее материализовавшаяся копия здесь.

— Не надо, — Аристарх Фалелеич отшвырнул партитуру.

Ее края на лету начали дымиться, исчезать. Но полностью дематериализоваться она не успела: мистер Ванвейден подхватил ее и положил на пол. Книги, газеты, журналы — все, что за ненадобностью отбрасывал директор, его помощник ловил и аккуратно складывал.

— Зачем это? — удивился директор.

— В случае, если этот тип не пройдет проверку, он будет прекрасно гореть на бумаге.

— Дельно, — одобрил Мурлыкин.

С возрастающим страхом взирал я на дьявольскую сумочку, из которой Элизабет выхватывала, как из бездонной ямы, все новые и новые кипы бумаг. Понемногу кое о чем начал догадываться. И я проникся благодарностью к Элизабет: пытаясь как-то помочь мне, она нарочно вносила в проверку хаос и неразбериху.