Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди

Я опускаю веки и вспоминаю залитые солнцем рощи лимонных деревьев, поляны, усеянные ромашками, колышущимися на ветру, и румяную босоногую девчонку, которой я когда-то была. Я носилась по полям и лугам, дикая и свободная, прежде чем рак заковал меня в цепи, сделал меня своей рабой, лишил меня сил и изменил мою жизнь. Как бы я хотела снова вернуться в то время, стать такой хоть на один день! Я бы сполна воспользовалась этим шансом, испила бы каждую секунду этого счастливого времени! Отвесила бы боли пинка и велела бы ей убираться вон, да не возвращаться раньше полуночи! Я скучаю по той Эми. Еще до того, как я удалила из своей жизни все зеркала, я перестала узнавать себя в этой бледной худой женщине с синеватыми мешками под глазами, больше похожей на призрак, чем на существо из плоти и крови. Не к этой Эми я привыкла! Не такой я была в глубине души, и не эту Эми полюбил Роберт Дадли десять лет тому назад.

Я предаюсь мечтам, сидя у камина, а тем временем мои волосы сохнут, превращаясь в роскошную копну золотых кудрей. В реальность меня возвращает мягкий голос Пирто.

– Пора одеваться, милая моя, – говорит она.

Нянюшка помогает мне встать, мое лицо искажает гримаса боли – я пытаюсь заглушить крик, который слышен одной только мне. Наступит ли тот день, когда я не буду больше кричать и попросту окаменею, словно статуя, в немом протесте против этих нестерпимых мучений? Хотя такое оцепенение и кажется мне порой настоящим благословением, меня все же до ужаса пугает перспектива утратить способность двигаться и вообще что-либо чувствовать. Иногда мне кажется, что мои ощущения слишком остры, но жить, ничего при этом не чувствуя, – это все равно что превратиться в живой труп, чего я так сильно страшусь.

Все так же бережно Пирто снимает простыню с моих плеч. Я уже знаю, что за этим последует, а потому поднимаю подбородок и смотрю прямо перед собой, сосредоточившись на чернильной тьме за окном, – хоть я и боюсь заблудиться в ней и потерять свою душу, это все же лучше, чем опустить взгляд и увидеть свою гниющую плоть. Несмотря на то что я только что искупалась, я уже чувствую зловоние тлена, усиливающееся, когда опухоль снова начинает плакать безобразными гнилостными слезами. Это неправильно, это – нечестно! Разве должно человеческое тело разлагаться еще до смерти? Некоторые не уделяют должного внимания содержанию себя в чистоте, но я всегда была очень опрятной, однако теперь, независимо от того, сколько часов я проведу в ванне и какими духами воспользуюсь, меня всегда преследует запах смерти.

Краешком глаза я замечаю какое-то подозрительное движение. Я оборачиваюсь и вижу, как Пирто тянется к огромному глиняному сосуду с пробкой в горлышке, в котором хранится специальная смесь порошков, оставленных мне доктором Бьянкоспино. Если развести этот раствор в воде, то получается густая паста с ароматом лайма, болиголова и белладонны, которую чужеземный доктор со сноровкой прославленного художника наносил тонкими мазками на мою грудь в надежде совершить невозможное и скрыть уродливую, воспаленную и покрасневшую плоть и будто обуглившиеся мертвые ткани. Высыхая, это снадобье становилось будто каменное, и грудь моя напоминала мраморное изваяние, словно я была Галатеей Пигмалиона, вопреки мифу превратившейся в статую уже после того, как в течение недолгого времени, отпущенного ей богами, побыла живой женщиной из плоти и крови.

Я отлично помню эту историю. Много лет назад, в первые дни моего замужества, когда я видела своего супруга гораздо чаще, чем сейчас, Роберт иногда сочинял стихи и то и дело отпускал умные замечания, ссылаясь на классическую литературу, но я никогда не понимала его высказываний. Видя мое озадаченное лицо, он хмурился, называл меня невеждой, иногда даже повышал голос, а то и в гневе покидал наши покои, сетуя на то, что говорить со мной – все равно что вести заумные беседы с овцой. И тогда я попросила своего поклонника и первого возлюбленного, Неда Флавердью, сменившего своего почтенного батюшку на посту дворецкого моего отца, послать кого-нибудь в Лондон за книгой мифов для меня, которая была бы не слишком сложной, доступной для понимания, написанной, скажем, для детей. С тех пор каждую ночь, дожидаясь возвращения мужа, я садилась с книгой в руках у камина, в то время как отец мой устраивался подремать в кресле напротив, а кошки, Оникс и Кастард, сворачивались клубочками рядом со мной. Я читала истории о древних римских и греческих богах и богинях, мой язык заплетался, когда я пыталась произнести их необыкновенные имена. Но было уже слишком поздно. К тому времени как я узнала, кто такие Афродита, Персефона, Артемида и Афина, Роберт уже преклонил колени перед рыжеволосой богиней из рода Тюдоров, которой он восхищался и которую обожал со всей присущей ему страстью, подстегиваемый честолюбием и жаждой воистину королевской награды.

– Только не эту! – закричала я, напугав Пирто, которая вздрогнула от неожиданности и чуть не выронила склянку из рук. – Возьми другую, ту, что с липкой, как мед, жидкостью, ее знахарка прислала…

На лице моей дорогой Пирто явственно читались смущение и неуверенность в том, что так и следует поступить.

– Но я думала…

– Нет, Пирто, только не это! – взмолилась я, и на моих глазах снова появились слезы.

Увидев это, нянюшка вздохнула, неохотно ставя сосуд на место, и потянулась за другим снадобьем, в целительных свойствах которого она откровенно сомневалась. Возможно, не зря.

На самом же деле я попросту никому не доверяю, даже самой себе. Я не доверяла доктору Бьянкоспино, когда он впервые пришел меня осмотреть. Будучи «необразованной деревенщиной», как Роберт презрительно именовал всех нас, я верила зловещим слухам об итальянцах и их особенном искусстве варить зелья и изобретать смертельно опасные яды, всяким историям об отравленных перчатках и платьях, о беспощадных отравителях, настолько сведущих в своем нечестивом ремесле, что для достижения цели им достаточно было смазать ядом всего лишь лезвие ножа и разделить трапезу со своей жертвой, и вечер неизбежно закончился бы для нее гибелью. Я боялась, что его подослали убить меня. Он был таким загадочным, таким экзотическим и необычным, равно как и его акцент, и явная смесь итальянских и арабских кровей, заметная благодаря его оливковой коже. Он лишь сказал, что его прислал некий доброжелатель, которого мне незачем страшиться, кто-то, до кого дошли тревожные слухи о моем недуге и намерениях моего супруга и кто просто хотел, чтобы я поправилась, получив необходимое лечение. Он сказал, что мне следует отбросить все сомнения и подозрения насчет того, что за его попытками вылечить меня кроется желание лишить жену королевского конюшего жизни. «Этот дар – от всей души, мой повелитель действовал из лучших побуждений, иначе меня бы тут не было, моя госпожа», – убеждал он меня.

Он заверил меня, что к моему супругу не имеет никакого отношения, но и имени человека, приславшего мне чужеземного лекаря, не раскрыл, объясняя это тем, что поклялся молчать.

– Мадам, я лишь должен исцелить вас, если это будет в моих силах, а не играть в загадки, – с улыбкой журил меня он, когда я в очередной раз пыталась отгадать имя своего таинственного доброжелателя.

Но потом, изменив обычной своей подозрительности, я доверилась ему. Его мастерство превосходило таланты всех английских врачевателей и знахарок, что я видела в своей жизни. Похороненная в глубине моей души способность верить людям начала оживать, выкарабкиваться из могилы, в которую я ее упекла. Когда из Лондона доставили простенький на вид сверток, на котором не значилось никакого имени, посыльный отказался сообщить, кто же сделал мне столь щедрый подарок. Развернув бумагу, я увидела огромную книгу в кожаном переплете. Украшавшие ее позолоченные уголки, как мне показалось тогда, излучали какой-то зловещий свет. Выяснилось, что сей серьезный научный труд, в подробностях освещающий все тонкости изготовления ядов, был написан рукою моего итало-арабского лекаря – доктора Кристофера Бьянкоспино. Читая его, я чувствовала, как кровь стынет у меня в жилах. На страницах этой книги я видела такие ужасы, которые до сих пор являются мне в ночных кошмарах! Но еще больше я испугалась вложенного меж листов пергамента длинного рыжего волоса, казавшегося пятном крови на белоснежной бумаге, – теперь я точно знала, от кого получила этот зловещий подарок. Это была моя соперница, мой враг – сама королева Елизавета. Но я окончательно запуталась и никак не могла взять в толк, пытается она меня предостеречь или попросту запугать, подтолкнуть к тому, что я в конце концов и сделала – отослала доктора Бьянкоспино прочь, чтобы тот смог вернуться к привычным своим черным делам, которые ему пришлось оставить, дабы заняться грамотным лечением моей персоны.

После того как я получила книгу ядов с его, доктора Кристофера Бьянкоспино, именем на титульном листе и прочла кошмарные истории, бесконечную хронологию человеческих страданий, беспристрастно, во всех подробностях описываемую на каждой странице, я не могла больше видеть ни его, ни лекарств, что он мне оставил. В некоторых из них – как я теперь уже знала наверняка – содержались ядовитые растения, о которых он писал, такие как аконит, мандрагора, болиголов, дурман-трава, белена и белладонна, сонная одурь, не имеющая ничего общего с красотой, несмотря на свое название, хоть я и слышала, что итальянки бесстрашно используют это растение при изготовлении косметики и даже закапывают его соком глаза, отчего у них увеличиваются зрачки. Я же содрогаюсь от одной только мысли о подобной решимости, иногда мне кажется, что в погоне за красотой женщины заходят слишком далеко.