Собрание сочинений. Том 2. Отважные мореплаватели. Свет погас. История Бадалии Херодсфут - Редьярд Киплинг

— Прекрасно. А вот Енох Фуллер сделал модель «Orio», так она теперь в музее. Славная модель, скажу я вам, только Енох никому не посвящал ее…

Рыбаки могли бы говорить на эту тему еще долго, если бы Дэн не перебил их, затянув веселую песню, излюбленную рыбаками. Долговязый Джэк подхватил.

В песне говорилось про скумбрию с полосатой спиной, про треску с глупою башкой, про камбалу, которая любит плавать глубоко по дну морскому.

Дэн пел и по временам опасливо поглядывал на Тома Плэта. Вдруг толстый сапог Плэта полетел и попал прямо в Дэна. Плэт почему-то выходил из себя, когда пели или насвистывали эту песенку, и если Дэн хотел подразнить его, он всегда напевал ее. Дэн швырнул сапог обратно в Плэта. Началась настоящая война.

— Если тебе не нравится моя музыка, вытащи на свет Божий свою скрипку. Не могу же я лежать здесь целый день и слушать ваши рассуждения о свечах. Сыграй нам что-нибудь на скрипке, Том Плэт, или я выучу Гарвея своей песне!

Плэт вытащил из сундука старую скрипку. У Мануэля заблестели глаза. Он тоже достал откуда-то инструмент с проволочными струнами, похожий на гитару.

— Концерт, — улыбнулся сквозь облако дыма Джэк, — форменный концерт, точно в Бостоне!

Дверь распахнулась, и на пороге появился Диско в желтом непромокаемом плаще.

— Добро пожаловать, Диско. Ну, как погодка?

— Какая была, такая и осталась!

Не удержавшись на ногах от сильной качки, Диско не сел, а почти шлепнулся на сундук.

— Мы тут на сытый желудок вздумали петь. Ну-ка, Диско, будь запевалой! — сказал Джэк.

— Да я только и знаю каких-нибудь две песни, и то вы много раз слышали!

Между тем Том Плэт заиграл грустную-грустную мелодию; в ней, казалось, слышался плач ветра и стон гнущейся мачты. Диско устремил взгляд в потолок и запел старинную-старинную песню, прелюдию к которой только что сыграл Плэт.

Они пели про путешествие какого-то судна из Ливерпуля к Ньюфаундлендским отмелям, где вода так мелка и дно такое песчаное, что видно, как плавают рыбы. Песня была бесконечно длинная. Путешествие от Ливерпуля до Нью-Йорка описывалось добросовестно, слушатели могли себе смело представить, что сами сидят на палубе судна. По временам хор подхватывал припев. Доехав благополучно до места назначения судна, певцы попросили и Гарвея спеть что-нибудь. Гарвей был очень польщен этой просьбой, но оказалось, что он ничего не помнит, кроме «поездки шкипера Айрсона». Эту песню он выучил в школе. Казалось, она соответствовала как нельзя более месту и обстоятельствам. Но едва он успел упомянуть о ней, Диско топнул ногой и закричал:

— Не пой, милый! Это сплошная ложь!

— Какая ложь? — удивился и даже немного обиделся Гарвей.

— Все, что ты собираешься рассказывать нам, — неправда. Ложь с начала до конца. Айрсон не виноват. Отец мой рассказал мне все. Вот как было дело!

— В сотый раз повторяет он эту историю! — пробормотал про себя Джэк.

— Бэн Айрсон, милый мой, был шкипером на судне «Бетти», которое возвращалось с Отмелей. Случилось это еще до войны 1812 года. Но правда всегда останется правдой. Они встретили портландский корабль «Актив», на котором был шкипер Гиббонс. На корабле открылась течь. Дул сильный ветер. «Бетти» шла на всех парусах. Айрсон уверял, что в такую бурю нельзя рисковать, но его не послушали. Он предложил, чтобы «Бетти» не удалялась от «Актива» до восхода солнца. Не согласились они и на это и решили обогнуть мыс при какой угодно буре, во что бы то ни стало. Они пошли дальше, Айрсон, конечно, с ними. Жители Марбльхэда, куда они пришли, страшно сердились на Айрсона за то, что он не рискнул подойти к «Активу», с которого между тем на следующий день другому кораблю удалось снять несколько человек. Но они забыли, что на следующий день на море было тихо. Между тем спасшиеся с «Актива» люди распустили в городе слух о том, что население восстановлено против них, пошли к нему и стали сваливать свою вину на него. Не вступись тогда за Айрсона марбльхэдские женщины, с ним расправились бы судом Линча: вымазали бы дегтем и обваляли в перьях; однако все же Айрсона посадили в старую лодку и волоком протащили по всему городу, пока не вывалилось дно. Айрсон говорил своим мучителям, что когда-нибудь они пожалеют, что так поступили с ним. В самом деле, впоследствии истина открылась, хотя, как это часто бывает, слишком поздно — честный, ни в чем не повинный человек уже пострадал. Тот, кто сочинил песенку про Бена Айрсона, подхватил дошедшую до него нелепую и заведомо лживую историю и вторично надругался над невиновным уже после его смерти. Мой Дэн тоже раз принес эти стихи из школы, но ему здорово за них влетело. Ты не знал, что эти стихи лживые, но теперь я тебе рассказал правду, запомни ее раз и навсегда. Бен Айрсон никогда не был таким, каким его представил рифмоплет. Отец мой знавал его и до и после того случая. Так вот, друг мой, никогда не осуждай людей слишком опрометчиво.

Никогда еще Гарвею не приходилось слышать, чтобы Диско так долго и так горячо говорил. Дэн успокоил его, заметив, что мальчик не виноват, если его научат в школе чему-нибудь ненужному: учиться он должен, а разобраться в том, что правда и что ложь, не так-то просто.

Между тем Мануэль забренчал на своей расстроенной и дребезжащей гитаре и запел какую-то смешную песенку про «Невинную Нину». Кончил он ее, ударив по струнам так, что они чуть не лопнули. После него Диско удостоил почтенное собрание своей второй песенкой, на старомодный заунывный мотив. Рыбаки подпевали ему хором.

«Уже наступает май и стаял снег, — пели они, — нам пора оставить Нью-Бедфорд и тронуться в путь. Китоловы никогда не видят, как колосится пшеница. Когда ее сеют, мы уходим в море, а когда возвращаемся, находим на столе уже испеченный свежий хлеб».

Скрипка звучала так грустно, и Гарвею хотелось плакать, он сам не знал почему. Дело пошло еще хуже, когда кок бросил чистить картофель и тоже взялся за скрипку. Послышалась уже не печальная, а прямо какая-то зловещая мелодия. После короткой прелюдии он запел что-то на непонятном для слушателей языке. Толстым подбородком он прижимал к себе скрипку, а белки глаз его так и сверкали при свете лампы. Гарвей даже встал со скамейки, чтобы лучше слышать. Скрипели мачты, шумели волны, звуки песни заглушались стоном и ревом прибоя и, наконец, замерли щемящею душу жалобой.

— Бр! У меня мороз по коже пробегает от этой песни, — сказал Дэн. — Что это такое ты пел?

— Песню одного моряка, плававшего в Норвегию.

Повар не Бог весть сколько знал по-английски, но слова, которые он произносил, звучали правильно и как-то отрывочно, точно из фонографа.

— Я был в Норвегии, но ничего подобного не слышал. Впрочем, это, должно быть, какая-нибудь старинная песня! — вздохнул Джэк.

— Вот послушайте для разнообразия кое-что повеселее! — сказал Дэн, и его гармоника заиграла какую-то бойкую, бравурную песенку.

— Замолчи! — заревел Том Плэт. — Что ты хочешь — накликать на нас беду, что ли? Эту песню можно петь, только когда мы кончим рыбную ловлю. Это — Иона!

— Никакой беды не будет, если только не спеть последнего куплета. Не правда ли, отец? А про Иону мне рассказывать нечего. Я и сам все хорошо знаю!

— Какой Иона? — спросил Гарвей. — Что это такое?

— Ионой у нас называется все, что приносит несчастье. Иногда несчастье приносит человек, мальчик, иногда какая-нибудь вещь, ну, хоть ведро. Раз на одном корабле, на котором мне пришлось совершить два плавания, был нож для разделки рыбы — он приносил нам несчастье! — сказал Том Плэт. — Разные бывают Ионы. Джим Бурк был тоже Ионой, пока не утонул. Я ни за что не соглашался служить на одном судне с Джимом. На «Ezra Flood» была зеленая шлюпка, которая тоже приносила несчастье. На ней утонули четыре рыбака!

— И вы этому верите? — спросил Гарвей, припоминая слова Тома Плэта о свечах. — Ведь Бог всякому человеку посылает свою судьбу!

Рыбаки начали спорить.

— На суше — одно, на море — другое дело, — сказал Джэк. — Никогда не смейся над Ионой, друг мой!

— Ну уж Гарвея нельзя назвать Ионой, — вставил слово Дэн. — Вспомните, какой у нас был удачный улов на другой день после того, как мы выловили из моря Гарвея!

Вдруг кок поднял голову и как-то дико захохотал. Всем сделалось жутко.

— Каторжный! — выругался Долговязый Джэк. — Не смей больше так хохотать!

— Разве я не правду говорю? — сказал Дэн. — Гарвей принес нам счастье!

— Конечно, — отвечал кок, — но ведь лов еще не кончился!

— Он нам не причинит зла! — горячо вступился Дэн. — На что ты намекаешь? Он ни в чем не виноват!

— Зла, пожалуй, не сделает. А вот в один прекрасный день он будет твоим хозяином!

— Только-то! — холодно возразил Дэн.

— Хозяин! — указал кок на Гарвея. — Слуга! — кивнул он на Дэна.