Шайтан-гора - Константин Михайлович Нефедьев

камней с Шайтан-горы, развел большой костер и повесил котел над огнем. Но в это время на двух отбившихся жеребцов напала стая волков, пришлось бросить веселую затею, а второй раз как-то не собрался. А может, и правду говорил Азналл? Вахаб тоже рассказывал, что когда-то на Шайтан-горе башкиры варили железо из камней, но только то, наверное, были железные камни, а эти самые простые, только шибко тяжелые. На самой дальней горе есть густой лесок, хорошо там отдыхать и смотреть на степь. Широкая она. Река там бежит, плохонькая речка, но коней поить можно. Место хорошее, аул ставить можно. И еще говорят, что на Шайтан-горе отдыхал со своими батырами Юлаев Салаватка. Может, это и правда…

Зайтуна заглянула в лицо Ракая.

— О чем думает твоя башка?

— Зайтуна! Степь большая, всем места хватит. Пускай русские строят свой аул, что нам, пастухам, за дело.

— Мы будем жить мирно, маленько кочевать, обижать не будем никого, а ты, Зайтуна, народишь мне двадцать сыновей. Ага!

— Уй, Ракай, болтает твой язык, — Зайтуна стыдливо прикрыла лицо руками, хотя вокруг была темнота.

Резкий свист вдруг прорезал тишину ночи. Ракай хорошо знал этот звук и, как дикая кошка, прыгнул в сторону, но оступился на левую ногу. Тонкая волосяная петля упала ему на плечи и со страшной силой затянулась. Ракай упал, как убитый. Зайтуна с жалобным криком бросилась к любимому. Ломая пальцы, она пыталась ослабить впившуюся в Ракая петлю. Со всех сторон их окружили люди с горящими факелами.

Иштубай оттащил за волосы кричащую дочь.

— Унесите ее в аул! — Два жягета бросились исполнять его приказание.

— Проклятый джадит! — злобно проговорил Иштубай, наклоняясь над затихшим Ракаем. Распустите петлю! Вот так… Нет, ты еще не умрешь! Аллах карает неблагодарных по-другому.

Ракай наконец пришел в себя. Он тяжело дышал и силился порвать аркан, стягивающий ему локти.

— Несите его в аул! — приказал бай, — и приведите эту собаку Нурхан, пусть посмотрит, какого щенка вскормила своим молоком.

Спустя некоторое время Ракай лежал на земле за юртой бая. Привели плачущую Нурхан. Увидев сына, она бросилась к нему, но плеть Иштубая отбросила ее назад. Ракай рванулся, но тонкий аркан с такой силой врезался в его тело, что он глухо застонал.

— Старый шакал, зачем ты бьешь мою мать? Бей меня, если хочешь крови!

— Подожди, пастух, сейчас твой язык скажет другие слова, — спокойно ответил Иштубай. И в самом этом спокойствии было столько страшного, что стоящие рядом жягеты отводили глаза в сторону и старались не смотреть друг на друга.

— Поднимите собаку, пусть смотрит! — приказал Иштубай.

Окровавленную Нурхан поставили на ноги.

— Теперь снимите с него одежду и привяжите к кольям, — ткнул Иштубай кнутом в сторону Ракая.

Ракай, напрягая все силы, старался порвать аркан. Четыре человека навалились на него, и вскоре он оказался накрепко привязанным к четырем кольям, вбитым в землю. К месту расправы подходили хмурые башкиры. Из юрт выглядывали испуганные лица женщин. Иштубай сбросил шелковый чекмень и остался голым по пояс.

— Будь проклят аллахом! — крикнул Ракай.

Свистнула толстая ременная плеть и упала на обнаженную спину. Даже при свете факелов было видно, как сразу же вздулась красная полоса. Ракай прекратил борьбу. Он больше не старался вырвать колья, которые держали его у земли. Ему предстояло умереть страшной смертью, но последнее, что он решил — это молчать. Пусть хоть в этом бай почувствует его силу. Все чаще свистела плеть, и все больше зверел Иштубай.

— Нет, ты будешь кричать, будешь! — ревел он. Чудовищная, ни с чем не сравнимая боль затуманила мозг Ракая. Он закусил язык и потерял сознание.

— Ага-Иштубай, он уже не дышит! — сказал один из жягетов.

Иштубай опустил кнут.

— Нет, он не может умереть такой смертью. Аллах уготовил ему другую смерть, — заговорил Иштубай, и каждый, кто слышал эти слова, опускал голову. Нурхан давно уже потеряла сознание, и ее отбросили в сторону. Один из присутствующих наклонился над нею. — В-ваа! Да она подохла!

— Аллах простит ее тяжкий грех! — ответил за отца Акжегет, который стоял рядом и нетерпеливо похлопывал себя по коленке плетью.

— Завтра аллах придумает ему другую смерть, — сказал Иштубай и, отбросив кнут, пошел в юрту. Все разошлись по своим жилищам. Около бесчувственного Ракая остались двое. Они непрерывно лили ему на голову воду. Ракай слегка шевельнулся, и они, заметив это, побросали берестяные ведра и тоже ушли в юрту.

Красный туман застилал глаза Ракаю. Голова его бессильно лежала на земле, он почти не чувствовал боли. Ему все время казалось, что он скачет на своем Каратае. За спиной сидит Зайтуна и заливисто смеется. Кто-то тихо подошел к Ракаю.

— Ракай, прости меня, — прозвучал голос. Это была Амина. Она поднесла к глазам Ракая платок и вытерла с них кровь и грязь.

— Ракай, жизнь моя, я спасу тебя, я увезу тебя в степь, сейчас ночь. У меня есть верный и преданный жягет, он сделает все, что я скажу, он поможет нам… Только прости меня, прости и… полюби… — Голос Амины прерывался от слез.

— Это ты сказала Иштубаю? — чуть слышно спросил Ракай.

— Убей меня на месте, Ракай, вырви мой язык, но он сам не знал, что говорил. Я спасу тебя, клянусь сердцем, спасу… только пожалей хоть ты меня… не гони меня, как виноватую собаку… пожалей… я такая несчастная.

— Ты злая аджала! — внятно проговорил Ракай, — ты убила и меня, и Нурхан, и Зайт… — голова Ракая упала.

Амина поднялась с земли и тихо рассмеялась, но это был горький смех.

— Я знаю, я злая, дурная баба, но в этом виноват аллах. Зачем он сделал меня женой ненавистного Иштубая… зачем он отдал мое сердце другому?.. В юрте отца я была доброй и ласковой, но мой отец хотел разбогатеть и… продал меня, как овцу. Я ухожу в степь, Ракай, Амина больше не будет женой Иштубая. Тебя могла спасти только я, но ты не хочешь… Завтра тебя не будет, и завтра ночь закроет глаза Амины. Пусть мое тело гложут лисицы и коршуны, пусть… Амина идет умирать свободной бабой…

Амина исчезла во тьме, а Ракаю снова стало казаться, что он скачет по степи на своем Каратае, только никак не разберет, кто смеется за его спиной, Зайтуна или Амина…

Иштубай долго не мог заснуть. Тревожные мысли не давали ему покоя. Люди начинают плохо слушаться его. Даже, когда он бил этого проклятого пастуха, он видел, что самые преданные жягеты чем-то недовольны. Плохо! Надо уходить на юг. Туда еще, наверное, не пришла Советская