Штурм Грозного. Анатомия истории терцев - Владимир Коломиец

Степан Щедрин, избранный совсем недавно атаманом, четко отдавал команды. Чем спокойнее и медленнее он говорил, тем торопливее бегали и суетились отъезжающие. Путь предстоял длинный, все нужно было захватить, ничего не забыть.

Большинство уезжающих вздыхали, что им не придется больше вернуться обратно. И только друзья Степана – Гладков, Курдюков – восторженно подбадривали земляков:

– Пусть теперь ловят нас, пусть догоняют. Не бывать на нас боярского хомута!

Ранним утром, когда солнце бросило первые розовые лучи, обоз тронулся. Длинный поезд растянулся по нераскатанной дороге. Родичи шли рядом с телегами, причитали, плакали, прощались, некоторые падали, потом отставали. Лошади, на которых ехала семья Степана Щедрина, тащили возок по размытой, исковерканной дороге через, казалось бы, непроходимую засеку, но проводники чутко находили тропу, обходы и пролазы.

Через несколько дней пути сумрачная чаща кончилась, и показалась прогалина. Потянулись кое-где засыпанные еще снегом равнины, деревни. Деревянные колеса телег раскатывались на поворотах. Лошади то шли шагом, то рысью догоняли передних. Возчики покрикивали на лошадей.

Степан ехал в середине обоза в крытом возке, обшитом рогожками, запряженном двумя конями. По бокам рысили по два караульщика с пищалями за плечами и с бердышами на поясе. За телегой шла его оседланная лошадь. Степан изредка отдавал распоряжения, и тогда конный стражник мчался либо в голову, либо в хвост обоза. В возке сидела его жена Настя в шабуре, туго подпоясанном красным кушаком. Голова ее была закутана так, что виднелись только черные глаза. На облучке сидел их пятнадцатилетний сын Федор.

– Но-но, – покрикивал он на лошадей, размахивая хворостиной.

Лошади потряхивали головами, но продолжали идти обычным шагом.

Иногда Настя начинала причитать:

– Потащил ты нас, Степан Андреевич, невесть куда. А по степи поедем, как бы татарва в полон не взяла.

– Нашего ерша еще не поймали, – шутил Степан.

– А ежеле поймают?

– Пусть сперва попотеют. Татары будут рыскать, когда трава подымется.

Обоз шел не останавливаясь.

– Потом отдохнем, – говорил Степан, – Подальше отойти надо.

Когда по пути встречались деревни, обоз огибал их лесными дорогами, чтобы никто не встретился.

– А то разблагостят, – говорил Степан.

В сторону от тропинок внутри леса нельзя было сделать и несколько шагов. Валежник, упавшие стволы деревьев лежали грудами, гнили. Новые поросли пышно выбивались между трухлявыми стволами и стояли непроходимой стеной.

Иногда леса кончались. В оврагах кое-где еще держался снег, а по равнине уже желтела прошлогодняя трава.

Дон, по-над которым они двигались к «переволоке»[14], набухал. Подтаявший лед темнел полыньями. Кое-где на берегу обнажились желтые песчаные прогалины.

Когда они добрались до Волги, десять стругов стояли рядом по берегу, на деревянных катках, и плотники во главе с Егором Бардошем, доканчивали работу, законопачивая пазы и заливая их смоляным варом.

Ждать пришлось недолго. Как только большой лес прошел, струги были спущены на воду, и рязанцы стали грузиться.

На первых стругах погрузились семейные казаки с бабами и детьми. На передней части они разослали сенники, мешки, тулупы, поставили свои сундуки. На других стругах погрузились остальные казаки. Скарба у них было немного. Выставили охрану и тронулись в путь.

Степан, не любивший оставаться без дела, присоединился к двум рулевым, которые под руководством Егора Бардоша управляли громадным веслом-потесью, сделанным из целой столетней сосны. Это весло служило рулем.

Волга в этот год, как никогда, сильно разлилась. Перед Астраханью она представляла из себя огромное озеро, среди которого островками едва угадывались крыши домов и верхушки деревьев.

Но струги шли вперед без весел, одним сплавом. Вверх тоже редкие суда проходили на веслах или под парусами.

В шестом часу поднялась буря, и струги поставили на якорь. К вечеру непогода усилилась. Волга бушевала, волны яростно бились о берега. Потоки дождя обрушились на струги. Казаки, проклиная татарский город, встретивший их дождем и бурей, дрогли, прикрываясь кто чем мог. Ходить было невозможно. Ветер сбивал с ног.

– Ночь предстоит злая, – говорили на стругах. – Вон, как рвет Волга.

– Это, наверное, татарские демоны нагнали на нас бурю и ливень? – сказал кто-то уныло.

– А может, это указывающий нам хороший знак, – послышался голос бодрее.

– Демоны, не иначе, не хотят впускать нас в свои земли.

А буря и ливень неиствовали над рекой.

– Что будем делать? – задавали друг другу казаки, собравшиеся у атамана. Одни предлагали переждать непогоду, другие – рискнуть и попробовать проскочить. Решили не дожидаться.

– В такую погоду и татарская стража, поди, попряталась, – заключили старики.

– Лишь бы в устье войти, а там ищи-свищи, – говорили они, терзая Бардоша – сможет ли тот в такую погоду найти нужную тропу.

– Действительно, здесь Волга имеет десятки устьев, и не дай Бог зайти в неверное. Можно затеряться между островами в камышах или завязнуть на отмелях, – задумчиво объяснил Егор. – Но я постараюсь.

Перед утром снялись с якорей. Канаты ослабли, и вода закипела у бортов. Течение реки понесло струги вниз по реке.

– Приготовить весла, – отдал команду Степан, хотя весельники уже по команде Егора расположились на своих местах.

Струги сносило к противоположному от города берегу. Погода стала меняться, ветер затихал. Коренастый рулевой вместе с Егором налегал на руль и, щурясь, пристально всматривался в даль. На грани поверхности реки и туманной дали с нависшими серыми тучами протянулась тонкая полоса камышей. Там многочисленными руслами вливалась в Каспийское море великая река Волга.

– Мель! Струг царапает дно! – прокричал рулевой.

– Дай правее, входим в протоку, – распорядился Егор.

Берег, заросший камышом, стал отдаляться. На равнине показались всадники в долгополых шубах и остроконечных меховых колпаках. Они повернули к реке, въехали в воду и остановились на отмели, потрясая короткими копьями, выкрикивая непонятные слова. Коротконогие кони, с толстыми шеями и длинными гривами, храпели и фыркали, обнюхивая проносившуюся воду.

Но струги уже вошли в нужную протоку и вскоре исчезли из вида. Весельники длинными тонкими шестами промеряли глубину. Течение реки проносило холодные валы и на них вертевшиеся соломинки и сухие ветки. Огромные стаи болотных птиц проносились над густыми камышами.

– Я вижу море! – закричал наблюдатель.

– По веслам, – зычно отдал команду Бардош и стал четко задавать ритм гребцам.

Весла пенили мутную зеленоватую воду, равномерно поднимаясь и опускаясь на ее поверхности.

– Приглядись, атаман, к воде, – обратился Бардош к Степану. – Мы идем уже не по Волге, а по соленому морю – по Каспию.

Над ними стали виться чайки.

– Гребите! Гребите! Мы спускаемся в море, – прокричал обрадованный Степан.

Гребцы напряглись изо всех сил, то наклоняясь вперед, то откидываясь назад, почти падая на спину.

– Отверни правее! – скомандовал рулевому Егор. И тот вместе с напарником налегли всем телом на длинный руль, слегка заворачивая струг в сторону.

А за ними, словно в боевом строю, торопясь, чтобы не отстать, следовали остальные суда.

Часть вторая

Казаки на Тереке

Ты откуда, удалой добрый молодец, Ты коей земли, коей орды?

Как тя путь зовут по имечку, Величают по изотчине?

Глава I

Первенцы свободы

Нежелавшая подчинения Москве казачья ватага, пройдя по Дикому полю к переволоке на Волгу, спустилась в Каспий и оттуда вошла в Терек.

Сюда, как в былые времена на заставу богатырскую, стекались разные люди. Стекались все, кто, чуя в себе силушку великую, хотел показать свою удаль молодецкую, добыть себе чести и славы.

Стекались сюда те, кто искал себе спасения от холопства невольного, от прикрепления к земле, к тяглу, к помещику.

Московское государство начинало зажимать в крепкие тиски своих граждан, возлагая на них тяжелые обязанности перед государством – обязанности, не соответствующие правам. И вот, кто хотел избавиться от этих тисков, от тяжести податей, налогов и от произвола дворян да бояр государевых, кто жаждал вольной, свободной жизни, бежали на берега запольных[15] речек.

В устье Терека, куда, прячась от Москвы, добрались рязанцы, располагалось разношерстное поселение – Тюмен. Жил там всякий люд: русская вольница, бежавшая с Волги, татары казанские и астраханские, армяне, персы, кабардинцы, кумыки.

– Селитесь в нашей слободе, – предлагали волжане, – здесь Терек не подтопляет.

– У нас места много, – предлагали татары и персы.

Казаки, выбрав место, где было не так сыро, расположились особняком.