Бесчувственность - Пиркко Сайсио

Туула: Бедняжка!

Милва: Вы, Туула, и вправду мне сочувствуете?

Сеппо: Туула — женщина, учти это. Женщина в полном смысле этого слова. Стопроцентная баба.

Марко: И мать, учитывай и этот факт. Мать в полном смысле этого слова. Стопроцентная мамаша.

Туула: Не слушай ты их, я вообще не понимаю, о чем они тут болтают.

Марко: О том, что если ты мать, то ты мать для всех. Материнство — это навсегда. Источник материнской нежности и состраданияникогда не иссякнет.

Туула: Что за чушь вы несете?

Милва: А вы позволяете им это делать.

Марко: Вот только сказать то же самое об отцовстве, увы, нельзя…

Сеппо: Ты чем-то недоволен?

Марко: Конечно. Но мужчины не жалуются.

Сеппо: Мужчины делают то, что им положено. И если надо жаловаться, они жалуются. Только прямо и откровенно.

Туула: Может, сменим тему разговора?

Сеппо: Пожалуйста. И о чем мы будем говорить?

Туула: Прости, Милва.

Милва: За что?

Туула: За них. Поверь, у нас не всегда так.

Милва: Да нет, что вы, это даже интересно. Я так мало видела семей изнутри…

Сеппо: Что же здесь интересного? Здесь, как видишь, разворачивается тривиальная семейная драма: птенец покидает родные пенаты и улетает в мир, а две старые вороны остаются сидеть на ветке и каркать. Все согласно законам природы. Только в нашем случае птенец почему-то решил влезть обратно в гнездо и стал буянить, чего в природе, как известно, быть не должно.

Туула: Сеппо!

Марко: Ты неправ. В природе, как только птенец покидает родное гнездо, его родители создают новую семью. Друг с другом.

Сеппо: Увы, твоя мать слишком стара для этого.

Марко: Друг с другом.

Сеппо: Я тоже стар. По-своему.

Туула: Это ужасно.

Марко: В природе, когда самец понимает, что он стар, он уходит. Покидает стаю ради благополучия других.

Сеппо: А вот и нет. В природе молодой самец занимает место старого вожака, как только он становится способным занять это место. Если вообще становится… Человеческая жизнь — это пародия на жизнь естественную: молодые самцы хнычут, умоляя стариков пропустить их вперед. И те пропускают — самки научили их такой вежливости. А потому молодые самцы такие нежные, как свежие булочки, ткни их пальцем, и они тут же оседают на месте.

Туула: Все, я пошла спать.

Милва: Не уходите, прошу вас. Меня совсем не волнует то, что они говорят.

Туула: Зато меня волнует.

Сеппо: И меня. Меня волнует, кому достанется этот мир после нас. Хотя, впрочем, какая нам разница. Наши могилы травой зарастут к тому времени, когда вы будете растить своих детей.

Марко: Может быть, мы поумнеем к тому времени.

Сеппо: Конечно.

Марко: Станем гуманнее…

Сеппо: Умнее — наверняка, а вот гуманнее — вряд ли. У вас не останется на это ни сил, ни возможности. Ваши дети будут читать Коран. Это мальчики. А девочки нацепят на себя фартуки.

Милва: И это то, к чему вы стремитесь?

Сеппо: Я ни к чему не стремлюсь. Я не мусульманин и не террорист. Но рано или поздно это придет. У этих ребят четкие цели и конкретные задачи. Их культура не терпит непослушания. Она поглотит все сомневающиеся в себе культуры. Включая гуманизм. А знаете ли вы, что такое гуманизм?

Милва: И что же это такое?

Сеппо: Гуманизм — это когда в воздухе витает слишком много эстрогенов. У мужчин начинает расти грудь, их взгляд становится отрешенным. Народ мельчает. В нашей школе был учитель истории, который всегда говорил, что народ мельчает. Мне пришлось дожить до его возраста, чтобы понять, что он имел в виду.

Марко: А что он имел в виду?

Сеппо: Именно это. Когда мужчина спрашивает разрешения на свое существование. Могу я быть здесь или, может, мое место вот там? Нас загнали в угол, и этот угол — диван с газетой. Но даже там нам уже нет места. И женщина, выставив нас за дверь, смеется над нами. Смеется с нашими же детьми.

Туула: Мы над тобой не смеемся. Если ты имеешь в виду нас.

Марко: Хотя пожалуй, смеемся, но по-доброму.

Сеппо: Вот именно. В природе и здоровой культуре женщина заботится о мальчике только до тех пор, пока ему необходимо молоко. Потом отец уводит мальчика в лес и учит его всему, что знает сам — из парня вырастает мужчина, способный победить уже своего отца. У нас же парни не становятся взрослыми, а остаются недоделками. Женщина не дает им повзрослеть, потому что она боится потерять свое положение.

Марко: То есть мама угрожает и моему положению?

Сеппо: В сущности, да.

Туула: Бабушка сказала бы «Тьфу, тьфу, тьфу»!

Сеппо: Смотри-ка. Самка проснулась.

Туула: Вот так мы и живем. Война поколений.

Милва: Наверное, вы тайно ими гордитесь?

Сеппо: Ну не очень-то и тайно!

Милва: Семья — это так интересно… Так редко видишь ее изнутри.

Марко: А когда видишь, то нужно сразу же все разрушить? Ингалятор! Мама, где ингалятор!

Туула уходит искать ингалятор Марко.

Сеппо: М-да… Такие вот дела.

Милва: Какие?

Марко: Лишь среди руин можно отыскать настоящие сокровища, да?

Сеппо: О женской жажде власти никто не может ничего сказать. О материнской жажде власти. Она опутывает своего взрослеющего мальчика сетью, как паук свою жертву. Паук-убийца. А потом парализует ее. Не дает ей двигаться, чтобы она, то есть парень, не дай бог, не вступил в противоборство с отцом. Так появляются руины. Семьи-руины и люди-руины.

Туула: О каких руинах вы говорите? Как вы любите все драматизировать и преувеличивать. Ужас!

Сеппо: Разве?

Туула: Они собираются пожениться, создать семью. А ты пугаешь их и несешь чушь про какие-то руины. Не бойтесь, дети. Женитесь и будьте счастливы! Утрите нос этой черной каркающей птице. Не надо смотреть на нас. Мы уже свое пожили, и я, и отец. Отец боится старости. Вот и бесится. По правде говоря, я тоже боюсь. Но вы молоды, вам и дорога. Идите вперед, не стойте на месте. Добивайтесь всего, чего хотите. Заводите детей и ничего не бойтесь. Пусть их будет много. Дети — это будущее. Ваше будущее. Они наполнят вашу жизнь смыслом. И речь здесь не о власти, боже мой… Детей не надо бояться. Рожайте детей. Они — хлеб насущный… Сеппо, налей всем коньяку. Мы станем дедом и бабкой. Сеппо, наверняка, будет совсем по-другому вести себя с внуками. Он будет замечательным дедом, не будет больше бубнить и пророчить всякие гадости. Внуки будут приезжать к нам летом и на каникулы, чтобы вы тоже могли пожить своей жизнью, как все современные родители. Жить как нормальные люди и не задумываться об этой бесконечной войне поколений. Представь только, Сеппо, у них все еще впереди…они могут еще вырасти людьми. А все эти ссоры и раздоры, они всегда будут, и никуда от них не денешься… Налей-ка мне еще коньяку, Сеппо… Так — о чем это я…ах, да… У вас все еще впереди, и все будет прекрасно, так что вперед! А о нас, о наших проблемах не думайте, не берите в голову…мы здесь, и мы вместе, и мы счастливы, а потому давайте сложим оружие…

Антракт

Сцена одиннадцатая

Туула сидит за стойкой бара.

Входит Милва, она говорит по телефону.

Милва: Простите. У меня дурная привычка всегда опаздывать…

Туула: … этим ты испытываешь терпение людей.

Милва: Разве? Никогда не думала об этом. Что пьете?

Туула: Кофе. Заказала какой-то латте. Так вот, значит, куда вы ходите?

Милва: С Марко? Да. Иногда.

Туула: Я раньше никогда не была в баре. Когда мы с Сеппо в школьные годы ходили в так называемый бар, это было нечто совсем иное. В баре можно было попробовать молочный коктейль, это тогда было в новинку, и банановое мороженое.

Милва: Понятно.

Туула: Да, было время.

Милва: Было.

Туула: Да.

Милва: Да.

Туула: Сеппо сейчас в Брюсселе.

Милва: Я слышала.

Туула: Вырвался. Наконец-то.

Милва: Угу.

Туула: От кого слышала?

Милва: Марко: говорил. Хотя впрочем… Сеппо сам сказал.

Туула: Вы значит поддерживаете с Сеппо какие-то отношения?

Милва: Поддерживаем. Кой-какие.

Туула: Мне сложно об этом говорить, но…