Odnoklassniki.ru. Неотправленные письма другу - Анатолий Зарецкий

«Мой пращур попал в Россию по приглашению царя Петра I из Польши. Кем он был в Польше, неизвестно, но в России пришелся ко двору. Царь прислушивался к толковым советам «польского немца» Анджея Зарецкого и очень скоро предложил тому перейти в православную веру, то есть, по понятиям того времени, стать верноподданным России.

Принявшему православие царскому советнику было пожаловано потомственное дворянство. Он стал основателем известного рода Зарецких и, по-моему, самым ярким его представителем.

За свои труды был неплохо вознагражден. Но его потомки не были столь успешными, хотя и не оставались в стороне от событий, а многие из них были достаточно заметными в обществе.

Одна из ветвей Зарецких и унаследовала то самое поместье в Рязанской области. Судя по всему, управляли мои предки-помещики своим имуществом по-хозяйски. Старые крестьянские дома, которым наверняка больше сотни лет, даже в наши дни выглядели, как построенные совсем недавно.

Рассказали мне и легенду об одном из предков, который за редкую охотничью собаку выменял у соседа-помещика красивую крепостную девушку. Он тут же даровал ей вольную, дал прекрасное образование, а вскоре, они, по обоюдному согласию, обвенчались.

Другой предок построил стекольное производство, и долгое время управлял им, выпуская не только оконное стекло, но и оригинальную стеклянную посуду, которую придумывал сам.

Был и предок, который строил корабли.

Жили мои предки чаще в Петербурге или в Москве, реже – в других городах. Но, отслужив военную или гражданскую службу и выйдя в отставку, они всегда возвращались в Моловку, где до конца жизни занимались сельским хозяйством.

Дружили мои предки с Пушкиными, Паниными и многими другими представителями известных фамилий.

Последним помещиком из этой ветви рода Зарецких был мой дедушка – Семен Зарецкий, умерший накануне революции. Мою бабушку, Татьяну Зарецкую, я видел всего два раза в детском возрасте, не догадываясь, что она осталась последней законной владелицей одного из родовых поместий Зарецких.

Такие вот в нашем роду были дворяне – мои предки».

«Но какое, собственно, дело этим странным людям до моих предков? Интересовала ли их истина, если опрашивали они явно с другой целью?

И я рассказал им некую полуправду о том, что мой отец из бедных крестьян (это полуправда, поскольку семья удачно женившегося неимущего деда уже относилась к середнякам), а вот мать действительно непролетарского происхождения (это правда). Но наш предок-крестьянин своими подвигами заслужил дворянское звание (это неправда – социальный статус этого предка неизвестен, но сомнительно, чтобы он был из крестьян). Грамота о жаловании ему потомственного дворянства, подписанная царем Петром I – экспонат исторического музея города Рязани (это правда). Одновременно со званием, моему пращуру отписали деревню Моловку с крестьянами и надел земли за рекой. От этого и назначили нашу родовую фамилию – Зарецкие (а это неправда, поскольку такая фамилия была еще до его приезда в Россию).

Крестьяне были освобождены в 1861 году, а летом 1917 года (еще до революции) умер мой дед.

Моя бабушка с четырьмя дочерьми вынуждена была самостоятельно управляться с хозяйством. Осенью того же года семью ограбила какая-то банда. Вывезли все дочиста на десятках телег. После революции помещичью землю поделили, не предоставив бывшим владельцам ничего. И бабушка вынуждена была зарабатывать на жизнь шитьем. Шила она великолепно.

А потом пришел продотряд, который изъял все продовольственные припасы, а затем взорвал и сжег их полупустое поместье, несмотря на то, что крестьяне Моловки встали на его защиту. Бабушку с дочерьми и близкими родственниками, жившими в поместье, изгнали из родных мест. Хорошо, не репрессировали, как это часто практиковалось с помещичьими семьями».

«Мои мать и отец – фронтовики. Имеют боевые награды.

Как я отношусь к советской власти? Как к любой власти. Мне не за что ее любить, но и ненавидеть нечто существующее само по себе и для себя тоже не могу. По отношению к власти, я – свободный человек.

Последнее мое заявление их добило. Но, наконец, они подошли к главному, ради чего все и затевалось. Поставленным голосом меня спросили, а готов ли я, если Родина прикажет, служить на Дальнем Востоке. На что ответил, что готов служить даже в Северной Америке.

– Почему в Северной Америке? Это же наш противник, – не унимался вопрошавший.

– Вы забыли начало своего вопроса – «если Родина прикажет», – парировал я. Ответ их устроил, оценили и юмор, сказав, что с годами не меняюсь.

– Шила из башки не устранишь, – процитировал в ответ самого себя.

– Снова в яблочко, лейтенант, – заулыбался полковник, выполнивший, очевидно, свое задание.

– Не в бровь, а в задницу, – продолжил я цитату из изъятых когда-то моих литературных упражнений, повернулся и ушел, не спрашивая разрешения.

Я вдруг понял, зачем меня вызывали».

«Догадки вскоре подтвердились. Оказалось, комиссии по распределению, кто-то сообщил, что я изъявил желание служить на Дальнем Востоке и потому отказался от места на кафедре. К моменту, когда в дело смог вмешаться Цуприй, внезапно освободившееся место успели распределить.

Меня же, по его настоянию, распределили в Среднеазиатский военный округ – в город Ленинск (станция Тюра-Там).

Итак, я в очередной раз столкнулся с человеческой подлостью. И теперь меня ждут Приаральские Каракумы.

На выпускном вечере ко мне по очереди подходили люди из руководства кафедры, чокались со мной. Некоторые, при этом, клятвенно обещали, что через год я непременно буду среди них.

Но я уже знал, что не буду никогда, потому что моими мыслями овладела «продажная девка империализма… буржуазная лженаука» – кибернетика».

«Дорогой Юра!

Я снова тебя потерял.

Последнее время чувствовал себя неважно. Практически перестал спать, потому что очень переживал, когда писал о дорогих для меня событиях.

Много написал лишнего, но все оно так и было.

Юра, дружище, пиши.

Обнимаю, Толик».

Отправив очередное, короткое послание, вовсе не надеялся на ответ. Да мне уже было неважно – будет он, или нет. Совсем другие мысли пришли в голову, когда передо мной необыкновенно ярко, как наяву, вдруг снова предстало мое прошлое. С его счастьем и горем.

С некоторых пор я не доверял свои размышления бумаге, впрочем, и любым другим носителям информации. Мои воспоминания, как и мои планы, были всегда со мной – только в моей памяти. Но сейчас, когда попробовал их изложить даже в виде коротких посланий – это вдруг оказалось мучительным испытанием. И не потому, что мне трудно было писать, а просто пришлось заново пережить чувства, которые одолевали меня в те далекие годы.

Отправляя послания, я рассчитывал на взаимную искренность человека, которого считал другом. Нас связывают школьные годы – годы детства и юности. А там невозможны компромиссы – там всегда только «белое», или «черное». И мне вдруг захотелось, невольно прикоснувшись к детству и юности, представить, как могла бы сложиться моя жизнь, если бы смог пройти ее рядом с моим другом Юрой Елдышевым.

И еще. Я вдруг осознал, что, несмотря на разочарование и боль потерь, проживаю яркую жизнь, освещенную великой любовью, которую пронес через все эти годы.

Но ответ неожиданно пришел. Для меня он стал шоком. Прочтя послание Юры, выключил компьютер и неделю не подходил к нему, переживая прочитанное. Я был буквально раздавлен, и подчас возникало непреодолимое желание стереть всю информацию и больше никогда ничего не писать.

Надо ли комментировать его послание? Думаю, не стоит. Для меня было очевидным одно – почитав мои послания, друг так не напишет.

Что ж, прощай, Юра… Ты был и останешься другом детства – этого не изменить. Но, к сожалению, сайт odnoklassniki.ru не помог мне вновь обрести в твоем лице просто друга, на что в начале переписки еще наивно надеялся. Скорее всего, это в принципе невозможно. Мы стали другими людьми, и каждый из нас уже давно идет своей дорогой. И эти дороги так разошлись в пространстве и времени, что, вряд ли когда-нибудь еще раз пересекутся.

Хотелось бы, чтобы ты все-таки узнал, что у меня нет необходимости восстанавливать дневник – я его никогда не вел. Нет у меня и альбома моих стихов. Они – моя душа и память о прошлом. Никогда ни с кем, кроме друзей и близких, я не делился воспоминаниями, особенно сокровенными. Ты стал первым, кто так подробно узнал трагическую историю моей юношеской любви. И если решился рассказать, то лишь потому, что ты мог бы это знать давным-давно, потому что все начиналось в то время, когда мы с тобой еще дружили. А слышал ли ты хоть что-нибудь от меня тогда?