Щука с золотыми сережками - Николай Александрович Асанов

— Разве можно одному справиться с таким хозяйством! — Профессор обвел рукой кабинет. — Мне Маша помогает. Одного меня пыль давно бы задавила. У меня дел не меньше, чем у вас с Петей.

— А кто это Маша? — с опаской спросил Саша, прислушиваясь к тишине, царившей в квартире.

Профессор рассмеялся:

— Это моя сестра. Но ее сейчас нет дома. Так что с этой стороны, товарищ Голубков, вам не угрожает никакой опасности.

— Саша и в общежитии всех девчонок боится, — подтрунил Петя над другом.

— И вовсе не всех!

— А Лену боишься?

— Ну, так ведь то же Лена!

— Это ничего, — утешил его профессор. — Я сестры тоже боюсь. Как начнет порядок наводить, хоть из дому уходи!

Саша засмеялся и вдруг почувствовал, что он здесь совсем освоился.

С интересом оглядел он кабинет ученого. На полках, опоясывавших стены кабинета и поднимавшихся до потолка, стояли книги. Книги заполняли и углы комнаты, они лежали на столе, на стульях, на пианино. Даже на плоской деревянной спинке кровати лежало несколько книг.

В комнате было много чучел рыб. На самых верхних полках они упирались своими плавниками и горбатыми спинами прямо в потолок. Таких рыб Саша и не видывал. Он догадался, что рыба длиной в два метра, уткнувшаяся носом в угол, и есть тот самый осетр, о котором говорил Викентий Иванович на лекции. Осетр был очень похож на допотопное чудовище. Костяной его панцырь блестел, как бронзовый. Острым носом осетр как будто стремился проткнуть стену, чтобы сейчас же уплыть из комнаты.

На полу, у стены, на деревянной подставке покоилась белуга. От носа до хвоста ее было метра четыре. Саша прочел надпись на медной дощечке, прибитой к подставке.

Белуга — Huso-Huso. Поймана у Астрахани

18 апреля 1949 года. Вес 1102 килограмма.

А на подоконниках в аквариумах плавали еще более занятные, живые разноцветные рыбы: одни — с огромными вуалеобразными хвостами, другие — мелкие и яркие, похожие на пятнышки солнца, третьи — почти прозрачные, словно из желатина, и сквозь их тельце просвечивали внутренности вместе с проглоченной пищей. Все эти рыбы то и дело тыкались носами в стеклянные стенки, будто пытались получше разглядеть неожиданных посетителей этой тихой комнаты.

— Занятно? — спросил Викентий Иванович, наблюдая, с каким вниманием мальчики разглядывают все эти диковины. — Так что же вас интересует, молодые рыболовы? Может быть, хотите ознакомиться с картой водных ресурсов страны?

Он достал с полки рулон свернутых карт и разложил одну из них на столе. Ребята увидели зеленые равнины, испещренные голубыми линиями, точками и пятнами.

— Со спиннингом, друзья мои, лучше всего ехать на Оку. — Викентий Иванович показал на извилистую голубую линию южнее Москвы. — Там настоящая охота! В прошлом году, помню — в августе, я за одну вечернюю зорьку поймал восемнадцать щук да трех судаков, и меньше пяти килограммов ни одной рыбы не было!

Саша и Петя переглянулись. Больше ста килограммов рыбы за один вечер? Да им хоть бы килограммов десять выловить!

— А крупных щук вы когда-нибудь вылавливали? — спросил Петя.

— Конечно. Не таких уж крупных, килограммов на тридцать… Да ее и трудно взять, крупную-то особь. Крупную рыбу ловят сетями, и то она часто уходит.

Разговаривая, он поглядывал на ребят с некоторой хитрецой, словно хотел сказать: «А ну, рассказывайте, какие такие вопросы у вас есть ко мне? Меня вы не проведете…»

Саше показалось, что он понял мысли профессора. Досадуя на нерешительность Пети, он спросил:

— Петя, а ты говорил Викентию Ивановичу о своей покупке на базаре?

Петя вздохнул. Видно было, что он боится лишиться последней своей надежды на крупное научное открытие, которое, казалось, уже было у него в руках. Но так как профессор ждал, то он робко приступил к тому, зачем он, собственно говоря, сюда и пришел:

— Скажите, Викентий Иванович, неужели Петр Первый никогда не метил рыбу?

— А для чего ему нужно было этим заниматься? — удивился профессор.

— Вы сами сказали: царская забава!

— Петру пришлось заниматься такими важными делами, что ему было не до забав. Вы же знаете, он построил первый русский флот, организовал регулярную армию, раздвинул границы государства… Нет, я думаю, Петра царские забавы не прельщали! — заключил он.

С каждым словом профессора Петя становился все грустнее и грустнее. Викентий Иванович, видимо, заметил это и участливо спросил его:

— Вас, я вижу, все еще занимает вопрос о долголетии щук? Поверьте мне, юноша, это совсем неинтересно!

— Как же неинтересно! — взмолился Петя. — Ведь если бы в наши дни удалось поймать щуку, которую метил Петр Первый, у нас была бы возможность проверить старые записи. Вы же сами рассказывали, что таких щук вылавливали. Вы говорили, что щука Фридриха Барбароссы…

— Нет-нет, — Викентий Иванович сделал отрицательный жест рукой, — щука Барбароссы — это сказка! Действительно, в одном немецком музее хранился скелет исполинской щуки, и все верили этой сказке. Но когда ихтиология стала наукой и рыбоводы принялись исследовать этот костяк щуки, оказалось, что в скелете значительно больше позвонков, чем бывает у щуки, да и позвонки-то эти разного размера. Уж на что немцы мастера делать всякие подделки — раньше говорили, что они даже луну в Гамбурге выковали и обезьяну придумали, — только ученых обмануть не так-то просто. Вопрос о щучьем долголетии остался открытым. Впрочем, для ихтиологии это не имеет никакого значения. Хотя, конечно, для общей биологии это может быть интересным.

— А если мы докажем, что Петр метил щуку? — вдруг спросил Петя.

— Чем вы доканаете это, молодой человек?

Петя развернул гравюру, которую все время держал в руке:

— Вот, смотрите!

— Что это такое?

Профессор взял гравюру и принялся разглядывать ее, поворачивая во все стороны. Затем положил гравюру на стол, вытащил из ящика письменного стола лупу и еще раз, уже через лупу, подробно рассмотрел детали рисунка. Петя только помаргивал глазами да косился на Сашу, словно хотел сказать: вот, мол, как надо исследовать старинные документы!

Наконец профессор выпрямился, взглянул на Петю и спросил:

— А почему вы думаете, что на этой картинке изображен Петр Первый и что он метит рыбу?

— Ну как же, поглядите! — настаивал Петя. — Ясно же, что здесь изображен Петр Первый: и рост его и костюм… А что у него в правой руке? Он бросает за борт корабля щуку. Я не знаю, может тогда было поверье такое, вроде как бы жертва морю. Я читал, что, например, в Венеции дожи бросали в море золотые кольца. Может быть, и у нас было в те времена какое-нибудь поверье? Почему