Маяк в тумане - Сергей Сергеев-Ценский

- Вот же я поднялся, - так говорил Обернихину Дрок, - человек один ну, может, вы его и знаете, - Заворотько печник совет дал, чем помазать... Ну, неуж-ли ж для коровы какого средства нет?

- Подоила ее я утром, полную доенку дала, ну, правду сказать, шумы много было, - объясняла Фрося торопясь, а ветеринар перебивал вдумчиво:

- Какой же это такой "шумы"?

- Ну, по-русскому называется "пена"...

- Ага!.. Та-ак...

- А потом еще в кастрюлю бутылок пять дала... И ничего, на пойло кинулась с жадностью... Я ей и то молозиво ее отдала всю доенку, бычку и в кастрюле довольно, - и молозиво она выдула.

- Зачем давала? - строго сказал Обернихин. - Не нужно было давать...

- Ну, у нас же все бабы так привыкли, - и ничего...

- Глупо!.. Очень глупо...

- И сено потом трескала... А в обед пришла доить, тут уж она только три бутылки дала, и смотрю - на носу у ней пот холодный... Потом к вечеру уж легла вот...

- Помещение у вас для коровы скверное, - важно сказал Обернихин. Хлева должны быть утепленные, отчего скотина прибавляет молока вдвое...

- У нас зима теплая и так, - и оглядел Дрок весь сарай, который он делал так старательно, одна на одну внаполз набивая доски.

- А это что такое: кровь у нее под хвостом? - вдруг спросил Обернихин, тыкая носком сапога в податливое вымя Маньки.

- Да ведь после стелу же! - удивилась Фрося и добавила с опасением: Мне то страшно, а вдруг это стельная горячка у нее?

Она просительно посмотрела на впалый мутный глаз ветеринара, глубоко ушедший под выпуклую надбровную дугу, и глаз этот прошелся безразлично по ней, смерив ее от головного старого линялого платка до щедро унавоженных калош на босу ногу, а потом тонкие, плоские, как блинцы, не моложе как сорокапятилетние губы чуть шевельнулись:

- Все может быть... Может, и горячка стельная...

- Так ведь если ж горячка родильная, прививку скорей нужно делать! весь так и подался к нему скрюченный в пояснице Дрок, который почувствовал, что от этих слов ветеринара опять "вступило".

- Выдумывают тоже! - отвернулся Обернихин. - Каки-е тут прививки?..

И в полутемном уже вечернем сарае около самой его двери, двигавшейся не на петлях, а на скрученной втрое жженой проволоке, скрестились четыре пары глаз: две пары острых, пронизанных и просветленных смертельным испугом, глаза Дрока и Фроси, и две пары тусклых и равнодушных, безучастных к тому, что было около, - глаза поднявшей голову Маньки и ветеринара Обернихина, который услышал слабое призывное мычанье рыжей телушки и, еще раз пнув Маньку в вымя, спросил:

- А это взревело там - тоже от нее приплод?

Потом он поправил кубанку, запахнул бурку и медленно двинулся от сарая.

- Средство же какое-нибудь пропишите, - старался поспеть за ним, держась левой рукой за поясницу, Дрок.

- Завтра будет видно, какое ей средство, завтра об это время, отозвался Обернихин и пошел неожиданно очень подбористо, делая широкие шаги, и бурка его развевалась при этом торжественно и неумолимо.

Дрок спросил Фросю:

- Что же он признал в ней?

Фрося ответила оторопело:

- Да ведь ты слыхал сам иль нет?.. Горячка стельная!..

И оба пошли снова в сарай, сели на корточках около Манькиной головы и поочередно щупали ей рога, насколько горячи, и ноздри, насколько они холодны и сухи.

- Мань!.. Мань, а Мань!.. - с расстановкой, искательно, с боязливой лаской в голосе сказала Фрося. - Или ж это тебе в голову вдарило, что я тебе, злодейка, доенку молозива дала?..

- Ма-анька! - закричал вдруг Дрок, схвативши ее за оба рога, как он это сделал раз, когда залезла она по брюхо в зеленую пшеницу. - Мань-ка, че-ерт!.. Ты что же это с нами делаешь?.. Вставай, стерва!.. Вставай, ну, вставай, черт!.. Вставай!..

И, сидя на корточках и не зная еще, сможет ли разогнуться и подняться сам, он тряс за рога корову, однако корова только вздохнула шумно и перебрала медленно лопушистыми ушами.

- А может, у нее тоже ревматизм? - попробовала утешиться Фрося, но Дрок, заметив подошедшего в это время Кольку, крикнул ему ожесточась:

- Гляди!.. Иди гляди, как корова наша подыхает!

Колька привычно поспешно спрятал в щелки глаза, открыл мелкозубый слюнявый рот и залился плачем.

К утру Манька действительно издохла. Войдя к ней часов в пять с фонарем (еще было темно), Дрок услышал, как выдохнула она с жужжащим глухим звуком, как из пустой бочки, последний воздух, уже вытянув ноги прямо и уложив голову покорно и покойно.

Рыжая телочка стояла, испуганно вдавившись боком в стенку сарая, и широкие глаза ее показались Дроку прозрачно-голубого цвета.

Проходивший часа через три в школу мимо хаты Дрока тщедушный, но неутомимый Веня крикнул Егорке и Ваньке, своим ученикам:

- Ребята, кирку и лопату бери!.. Вчера клыки мамонта нашли, пойдем откапывать!

Дрок спросил глухо и строго:

- Это какого такого мамонта?

- А это... вроде слона лохматого, - беспечно ответил Веня.

- Сло-на-а?.. Коровы бы дохли, а слоны бы водились?..

Дрок стоял скорченный, но, не вступись Фрося, он много мог бы наговорить ничего не понявшему Вене: глядеть на людей ему было трудно теперь: рябило в глазах.

IX

Дул норд-ост.

На пристань шли и шли шальным пьяным приступом кипящие трехметровые волны; двухтавровые балки раскачивались, пристань скрипела.

Около, через речку, которая заметна была только зимою, когда шли ливни в горах, перекидывали новый железобетонный мост, хотя вполне исправен был деревянный старый, стоявший рядом, шагах в двадцати от впадения речки в море. Кучи пустых цементных бочонков нагромоздились тут же, и ветер стремился вырвать из них серую бумагу. В косматом от туч сизом небе сверкали крыльями и визжали голодные чайки. Вразнобой стучали обухами топоров плотники, делая настил для бетонной массы.

На толстом, сыром, краснокором сосновом бревне сидел Дрок рядом с татарином Сеит Халилем. Халиль был дрогаль, старик с очень морщинистым лицом, но с дюжими еще плечами. Глаза слабо были заметны, и Дрок не мог разглядеть и теперь, как никогда раньше, карие они или серые, но загнутый нос его был огромен.

- Ишь, рвет, черт губастый! - говорил о ветре Дрок, со злостью следя, как нагибались напротив, во дворе грека Гелиади, средних лет кипарисы.

- Тепер да меньше стал!.. А вчерась - ай-ай-ай, что он делал!

Сеит Халиль совсем сморщился, остались только нос да шишка подбородка.

- Я об этом и говорю, что овчора ночью он сарай мне раскрыл! - блеснул глазами Дрок. - Пьять пудов табаку загубил! Понял?.. Как линул дожж, так и... туда к черту!

- Це-це-це!.. Гм... Пять пуд!.. Табаксоюз тепер что давать будешь?

Шапка Халиля была дырявая; от зеленоватой, вытертой добела, лопнувшей подмышками теплой куртки пахло топленым бараньим салом. Он стал вдруг очень таинственным, когда подвинул свою голову к голове Дрока и сказал тихо:

- У меня лошадь купи, а?.. Тыридцать урублей дашь, айда, бери! Сто десят сам платил, правду тебе говорим...

- На черта мне лошадь зимой? - отвернулся от него Дрок.

- Как это, на черт, на черт?.. Тебе карова здох, сена остался!

- Ну?.. А твоя лошадь чтоб мое сено сожрала?

- Када купишь, не мой лошадь будет, твой лошадь будет: он мерин...

Мерин этот, белый, шершавый, с подстриженной гривой и куцым хвостом, запряженный в старые дроги, стоял тут же и оглядывался на Халиля, точно подозревал его в какой-то гнусности, а между тем Халиль его расхваливал, как умел:

- На гора куды хочешь, - айда!.. Он такой, кнут ему не надо, сам да идет!

- Что, другого одра приглядел, - купить хочешь? - спросил Дрок, зная, что лошади у Халиля долго не держались.

- Верна! - радостно ударил его Халиль по колену, и тут он поднял редковолосые брови, весь просияв, и в первый раз заметил Дрок, что глаза у него серые, даже совсем белесые, что редко встречается у татар.

- Не купишь ты, другой человек не купит, никто не купит, айда гоню его на яйла, нехай там пасется...

И Халиль сунул грязную старую руку Дроку, сел на дроги, крикнул, подобрав вожжи, и вот белый шершавый мерин, точно желая показать Дроку, что он совсем не такой одер, как тот думал, с места пустился скакать, как оглашенный.

Лошадей все продавали за бесценок, это знал уже Дрок; он думал раньше, не купить ли лошадь, теперь он видел, что не стоит, но почему не стоит, было не совсем ясно.

Два брата, плотники Денис и Никита Подскребовы, тоже стучали тут топорами, а техник, со значком на фуражке, считал толстые вершковые доски, в стороне лежавшие штабелем. Дрок прошел по старому мосту, серчая на этот крепкий новый лес, и думал о своем сарае, раскрытом бурей.

- Что лодыря гоняешь? - крикнул ему Денис.

Боль в пояснице прошла у Дрока, но осталась какая-то недоверчивость к ногам, и неуверенно поворачивалось тело, поэтому Дрок только повернул голову к Денису и перебрал нижней челюстью раза два, но ничего не ответил, прошел.

Он вышел узнать, нельзя ли получить страховые за корову. От ветра надвинул он старый суконный картуз на самые уши, а руки держал спереди, засунув их в рукава, как в муфту.