Невменяемый скиталец - Юрий Иванович

— Не помню. Но мне кажется, что я когда-то был драконом и умею летать…

Уракбай протяжно и сочувственно вздохнул, осознавая всю глубину полного сумасшествия сослуживца и затем терпеливо, в течении получаса твердил одну и ту же фразу:

— Нельзя никогда и никому кроме меня рассказывать, что ты был драконом!

Не хватало ещё только наткнуться на родственников погибших при трагедии, а ещё хуже — на самих воинов, выживших после тяжких ранений. Те могут взбелениться при таком утверждении, не посмотреть на то что перед ними ущербный сослуживец-инвалид и не сдержаться от неконтролируемой мести. А что разбушевавшемуся ветерану заколоть мужчину, который сознанием не старше трёхлетнего ребёнка? Так что опекаться безопасностью своего попутчика следовало непрестанно.

Но и тут вдруг выяснилось несколько весьма интересных моментов. В том смысле что у ничего не помнящего ветерана на подсознательном уровне всё-таки остались уникальные боевые навыки.

Однажды Уракбай пришвартовал их импровизированный, переоборудованный из рыбацкой фелюги и постоянно модернизируемый кораблик к пристани маленького городка, и поспешил на берег. Предстояло выяснить место и время предполагаемого выступления. Тогда как присматривать за инвалидом и казной остались матросы. Старый по прозвищу Крюк, проверенный неделей плавания, и новый по имени Жоаким, нанятый накануне. Как оказалось, новичок втёрся в доверие Дельфина с далеко идущими планами, но это стало ясно только после того, как со стороны реки к борту фелюги причалила лодка с тремя гребцами бандитской наружности. Совершенно не обращая внимания на сидящего на носу судна изуродованного Зарината, нападающие набросились на верного матроса, пытаясь его оглушить, а то и убить. Потому что кривые ножи так и замелькали в воздухе. Несмотря на некую субтильность и внешнюю ленивость Крюк оказался отменным драчуном, но справиться сразу с четырьмя противниками и не надеялся с самого начала. Поэтому ожесточённо отмахиваясь подвернувшимся под руку бугшпритом, он стал орать диким голосом, призывая на помощь кого угодно. К сожалению, пирс в это время обезлюдел полностью, чем и собирались воспользоваться бандиты. Но на отчаянный крик неожиданно отозвался бывший десятник. С раздражённым мычанием он вдруг набросился на злоумышленников с тыла и сказал решающее слово в скоротекущем сражении.

Когда Дельфин вернулся из города, то с выпученными глазами обозрел полный разгардияш на верхней палубе, равнодушно восседающего на прежнем месте сослуживца и суетящегося с бинтами Крюка. Матрос к тому времени перевязал лёгкий порез на руке своего спасителя и останавливал кровь на своих двух ранах. Но как только увидел своего работодателя, разразился такой восторженной речью, что даже признанный оратор заслушался:

— Что здесь было! Настоящее побоище! Оказывается, этот новичок поджидал своих подельников, а как ты только отправился в город, явно подал им условный сигнал. Потом они все четверо бросились на меня, намереваясь прикончить и мне только чудом удалось сразу не пасть под их ударами. Орал я от страха, честно признаюсь, во всю мощь своих лёгких. И уже выдохся, прощаясь с жизнью, когда вдруг наш Заринат вмешался. Да как! С бешеным рычанием просто сминал, ломал ручищами этих бандитов и выкидывал за борт! Бесподобно у него получалось! Ни суда, ни дознания, ни вопросов, ни ответов! Лодка этих горе-пиратов отошла от нашего борта и стала дрейфовать по течению, но вслед за ней устремился только один! Ты представляешь: остальные не выплыли! Да и как бы они это сделали с поломанными костями? Но! Тот единственный так и не доплыл тоже: стал заваливаться на бок, да так и булькнул на глубину. Теперь все четверо кормят своими телами раков! А твой друг преспокойно вернулся на место и дальше сидит как…, - теперь уже слово «истукан» показалось матросу кощунственным и он на ходу исправился: — Как мудрец.

Оба подошли к неподвижной фигуре и Крюк заботливо поинтересовался:

— Рука не болит? — и совсем не обиделся, что в ответ не раздалось даже единственного слова. Но вот Уракбай не на шутку разволновался. Погладив своего сослуживца по плечу, поймал его бессмысленный взгляд и ласково похвалил:

— Заринат — молодец! Заринат — очень сильный и смелый! Заринат — герой!

Некоторое время тот усиленно размышлял над услышанным, затем радостно улыбнулся:

— Заринат — сильный! Очень сильный! — и без всякого перехода нахмурился и злобно прорычал: — Жоаким — плохой! Очень плохой!

— Правильно! Молодец! Ты у меня всё понимаешь! — словно заботливый отец Дельфин обнимал бывшего десятника за плечи, поглаживал по отрастающим волосам на голове, а сам мысленно удивлялся:

«Странно, что он запомнил имя этого Жоакима. Ведь всего разок вчера я к тому обратился, да пару раз сегодня утром. Он до сих пор моего имени не запомнит и на Крюка всю неделю никак не реагирует. Но самое главное: откуда в нём столько силищи? Нет, выглядит он конечно в последнее время всё лучше и упитанней, усиленное питание нам обоим идёт на пользу, да и ростом судьба не обидела. Но насколько мне помнится, десятник Заринат никогда особо не блистал своей удалью и не отличался особой силушкой. Во всех соревнованиях и дружеских единоборствах он всегда в стороне стоял, да только посмеивался. Неужели скрывал свои умения? И никто ничего не знал? Странно… Да и ранение его основательно подпортило, ведь сколько дней словно кукла поломанная валялся на койке. После такого люди годами восстанавливаются, используя интенсивные тренировки. У меня так до сих пор нога болит и все мышцы сводит только при одном упоминании ожогов. А этот? Играючи и Крюка спас, и денежки нелёгким трудом заработанные. Да-а! Настоящий похас с…клыками! Ха! А если его силу и для общего дела употребить? Надо будет мозгами поразмыслить…»

Когда они спаренными с Крюком усилиями навели порядок на кораблике, взгляд интенсивно продолжающего размышлять капитана наткнулся на большую подкову для похаса. Для чего она висела среди подобных себе на внутренней стороне борта, он и понятия не имел, но вот хвастовство некоторых знаменитых силачей припомнилось. Затем проскочила и другая шальная мысль:

«Вдруг и у него получится! Надо только правильно ему объяснить…»

Нащупав в одном из карманов заранее приготовленные и почищенные лесные орехи, которые неполноценный умом сослуживец обожал поглощать чуть ли не корзинами, Уракбай приблизился в неподвижной фигуре и уселся прямо перед ней. Затем с пыхтением и порыкиванием стал пытаться согнуть произведение неизвестного кузнеца. На второй минуте бывший десятник уже внимательно и заинтересованно следил за опекуном, на третьей стал посматривать на игрушку с завистью и просительно протягивать ладошку. Ну а на пятой, после десятка раз повторенного мягким голосом приказа; «Сломай подкову!», получил вожделенную игрушку в свои руки. Чуток покрутил её во все стороны, потом схватился удобнее, напрягся и…согнул толстенную подкову так, словно она сделана из прогнившего железа. После этого поднял горделиво голову и спросил: