Созвездие Стрельца - Берсенева Анна

– Мне-то за что? – Она пожала плечами. – Это ты меня на прогулку позвал.

– Если бы не ты, ее бы не было.

Он быстро поцеловал Тамарину руку и ушел, оставив ее с тем странным ощущением, которое она заметила в себе сегодня, – то ли с недоумением, то ли даже с тревогой.

Глава 7

Рядом с дачей Тамара увидела «Вольво». Эту машину ее муж всегда водил сам. Она обошла дом – у веранды под соснами стояла раскладушка. Олег спал, завернувшись в плед. В теплую погоду он всегда выносил раскладушку на воздух сразу же, как только приезжал сюда – говорил, что Махра действует на него как идеальное снотворное. Из командировки приехал на два дня раньше, почему? Ну, потом можно будет спросить, когда проснется.

Тамара включила электроплитку, стоящую на веранде. Себе она готовила редко и самое простое, но продукты для обеда на всякий случай в холодильнике держала, поэтому срочно что-нибудь придумать не составляло для нее труда.

Куриный бульон теперь варится быстро. Не то что тридцать лет назад, когда она готовила свой первый семейный обед и не могла взять в толк, почему варит суп уже два часа, а курица остается жесткой, как башмачная подошва. Щавель для зеленых щей вчера собрала на лугу. Яйца деревенские. Сметана тоже из деревенских сливок, не такая, как у Инги, но все равно отличная, фасоль спаржевую из деревни же принесли, половину курицы потушить вместе с фасолью, морковку молодую…

Кулинаркой Тамара себя не считала, потому что не испытывала от приготовления пищи необходимого вдохновения, которое заставляло бы ее выискивать какие-нибудь необыкновенные рецепты, изобретать новые блюда и радоваться плодам своих усилий. Она готовила без напряжения и почти не задумываясь все, что умела с молодости, получалось вкусно – чего же боле? Олегу всегда было безразлично, что он ест, в начале их семейной жизни она расстраивалась даже, но потом поняла, что в житейском смысле это удобно. А собственный ее гедонизм был нематериален.

Раскладушка скрипнула – значит, проснулся. Муж спал неподвижно, как камень, Тамару всегда это удивляло.

– Привет, – сказала она, подойдя к перилам веранды. – Почему не предупредил, что раньше возвращаешься?

– Привет. А зачем? – ответил он.

– А вдруг у меня еды не было бы?

– Но есть же.

Он потянулся так, что даже на расстоянии нескольких шагов было слышно, как хрустнули суставы, сел на раскладушке. Она ушла к плите, пока он одевался. Через пять минут Олег поднялся на веранду и поцеловал Тамару в щеку. Его щека примялась от подушки, волосы на виске тоже, от этого и весь он выглядел каким-то помятым.

Время их тяги друг к другу прошло, но Тамара не могла сказать, что жалеет об этом. Все, так или иначе, проходит, и уже то, что отношения не превратились за тридцать лет, очень разных лет, во взаимную ненависть или раздражение, а лишь стали ровными, ушли на задний план жизни каждого из них, – совсем неплохо.

– Суп вкусный, – сказал Олег, доев зеленые щи. – Спасибо. – И, заметив Тамарину улыбку, спросил: – Почему смеешься?

– Так. Ты никогда не замечал, что ешь.

– Старею.

– Ну уж! Для мужчины у тебя вообще не возраст. Если бы ты стал политиком, то молодым считался бы.

– С политикой, к счастью, пронесло. До сих пор себя хвалю. Во что б я сейчас превратился, если бы в Думе, например, сидел?

– Как ты съездил? – спросила Тамара.

Она же пятнадцать лет назад и отговорила мужа от политической карьеры. Это стоило ей немалых усилий, потому что карьера эта представлялась тогда Олегу очевидной, да такой, наверное, и была, и деньги с ней связаны были большие. Но что об этом теперь напоминать? Пусть думает, как ему нравится.

– Нормально съездил, – ответил он. – В Томске жара.

– Красиво там сейчас, наверное.

– Да, красивый город.

– Там Эрдман в ссылке когда-то был, драматург. Писал оттуда, что студентов в Томске много и днем на главной улице кажется, что идешь по школьному коридору в большую перемену. Интересно, сейчас тоже так?

– Да, молодежи много, – кивнул Олег. – Университетов штук семь, кажется. Инженеров выпускают толковых, я недавно на работу взял.

Он сидел за столом, а Тамара стояла у плитки и раскладывала по тарелкам рагу. Слова, которые они говорили друг другу, ничего не значили. Но и за словами этими, и вне слов тоже не было ничего значительного, ничего такого, что не умещалось бы в них. Просто ничего не значащие слова, и все. Может, так не только бывает, но и должно быть. Может, у всех так. Тамара не особенно об этом задумывалась.

– Я тебе звонил, но телефон у тебя выключен был, – сказал Олег, накалывая на вилку тушеные стручки фасоли.

– Я в Неголово ходила. С Пашей Вербининым. В лесу плохая связь.

– А!.. Хотел Маринку сюда привезти, но она сказала, сама на выходные приедет. Как у нее дела?

– А ты у нее самой не спросил, что ли?

– Я во время приема позвонил, она не могла разговаривать.

– Дела у нее… Не знаю. Может, плохо, а может, и хорошо. С одинаковой вероятностью.

– Оцени однозначно. – Олег поморщился. – С новым другом не заладилось?

– Ну да, – кивнула Тамара. – И как это оценивать?

– Оценивать это надо положительно, – сказал Олег. – Ты что, хотела, чтобы твои внуки от какого-то урода родились?

– Маринка считала его красивым.

– Я не о внешности.

– И при чем здесь вообще мои хотенья? – пожала плечами Тамара. – Она его любила. Может, и сейчас любит. Во всяком случае, ей этот разрыв тяжело дался.

– Ничего, забудет.

– Ей не шестнадцать лет.

– И хорошо. В шестнадцать лет от несчастной любви только и следи, чтобы из окна не бросилась. Я сегодня в самолете газету взял, черт знает что у подростков в соцсетях творится. Специально шестнадцатилетних детей на самоубийство подговаривают, это как? А в тридцать у Маринки уже голова на месте. Переживет и счастлива будет.

– У нее и в шестнадцать голова была на месте, – напомнила Тамара. – Даже слишком. И где оно, ее счастье?

На этот вопрос Олег не ответил. Да она и не ждала ответа, потому что его не было.

– Когда ты на работу? – спросила Тамара.

– Послезавтра.

Она хотела спросить, останется ли он ночевать, но не стала. Странно спрашивать об этом мужа. Останется – значит, останется. Уедет – значит, уедет.

Тамара убрала со стола, налила горячей воды в пластмассовый таз. В нем она мыла посуду на своей веранде, а потом споласкивала ее под общим краном на поляне. Водопровод был летний, с холодной водой, а в душе, устроенном рядом с домом, вода нагревалась солнцем. Кроме того, Тамара ходила в баню к бабе Зине, у которой брала в деревне молоко. Для бабы Зины баня являлась неиссякаемым источником дохода, и она готова была ее топить хоть каждый день.

– Никогда этого не пойму, – сказал Олег, глядя, как Тамара моет посуду.

– Чего не поймешь?

– Как ты с твоим перфекционизмом можешь жить в таких условиях.

Устроить в доме водопровод и канализацию было невозможно, потому что все здесь уже много лет существовало необъяснимым образом: дачные домики числились аварийными, а может, и вообще уже не существующими, земля, которую занимал парк, непонятно кому принадлежала… Выяснив это, Олег прекратил попытки цивилизованно обустроить летнюю жизнь своей жены. Тем более что она не выказывала недовольства этой жизнью.

– Смотря что считать перфектным, – пожала плечами Тамара.

Уточнять, что она имеет в виду, Олег не стал. То ли понятно ему это было, то ли неинтересно.

Тамара постелила мужу в комнате: он не любил бодрящей ночной прохлады, поэтому никогда не ложился на веранде, где она спала с открытыми окнами при любой погоде.

В августе темнело почти по-осеннему. Тамара ополаскивала посуду при свете фонаря. Когда она вернулась на веранду, свет в комнате был уже выключен. Наверное, Олег принял таблетку, он всегда это делал, если приходилось менять часовые пояса.

Тусклый фонарь освещал противоположную сторону дома, а здесь, на веранде, сквозь стеклянные квадратики видны были звезды и созвездия. Порывисто и твердо целил в бесконечность Стрелец. Венера сияла, как драгоценный осколок какого-то огромного и таинственного тела. Уже задернув шторы, а потом и закрыв глаза, Тамара все еще видела этот порыв и это сияние то ли в памяти своей, то ли в воображении.