Затмение сердца - Елена Васильевна Габова

детский сад ходили, потому что наши мамы раньше работали на одном комбинате. В группе наши кровати стояли рядом, и я смотрела на его ресницы, на которые обращали внимание все без исключения тётеньки, и завидовала их длине и пушистости. И однажды, когда он спал, я подёргала эту мягкую щёточку ресниц, чтобы понять, можно оторвать её от самого Захара или нет. Он проснулся, я быстро отдёрнула руку, а он уставился на меня тёмными глазами, лежал и молча глазел, а я испугалась, что он на меня пожалуется воспитательнице и что меня сейчас накажут, и заревела.

…Когда кончился посёлок, мы резко свернули на просеку под высоковольтной линией. Здесь были картофельные поля, и Захар стал рассуждать, что это очень плохо, очень вредно – картофель под током.

– Конечно! Участок у людей шесть соток, что там поместится? Для картошки там места нет, вот и сажают здесь, под излучением.

– А у нас поле рядом с городом, – похвасталась я. – Меня заставляют убирать картоху после школы. И я её просто ненавижу.

– Удобно! – похвалил Захар. – Только зачем заставлять? Ты что, сама не понимаешь – помогать надо, для себя же делаешь, не для соседа.

– Можно в магазине купить, гораздо проще и лучше.

– Нет, не лучше, – не согласился Захар. – Лучше всегда своё, Покровская, запомни.

– Ты прямо как моя мама рассуждаешь.

– Твоя мама – умная. А ты – реально балда.

Потом на просеке начались какие-то завалы, поросль тут расчищали и прямо так, кучами, бросили. Мы свернули в лес, где с не обсохших после дождя ветвей срывались капли. Видать, не мы первые завалы обходили, по краю леса вилась тропка. Капли срывались за шиворот, я то и дело ойкала, неприятно всё-таки, когда деревья коварно шутят – без предупреждения льют на тебя холодную воду. Снова просека, снова лес, так мы ныряли и выныривали туда-сюда, как нитка с иголкой, и вот, наконец-то, при очередном выныривании вышли на железку.

Это была узкоколейка.

– Ветка заброшенная, никакие поезда по ней не ходят. Раньше с лесоперерабатывающего завода доски возили в город на «жэдэ» станцию для экспорта к социалистическим братьям, – подробно объяснил Захар. Говорю «подробно», потому что Кислицин немногословен, от него пять слов подряд редко услышишь, а тут – целый доклад.

– Ой, когда это было!

– До нашего рождения ещё. А сейчас тут вообще ничего не ходит.

Луна выползла на совсем уже ясное небо. Оранжевая, раскормленная баба. Никогда я такой не видела… Захар это тоже заметил.

– Глянь на неё, – он кивнул на луну. – Прямо жуть.

– И кошмар, – продолжила я расхожую фразу. – Правда, Захар, сегодня она какая-то ненормальная. Наверное потому, что после дождей. Мокрая, не обсохла. Надо обтереть её полотенцем.

– Никогда не видел такой огромной. Ну и морда. Жалко, полотенце не взяли! Это ты не позаботилась, кулёма!

Вообще казалось, на луне что-то происходило. На её крупном оранжевом лице кривилась злая усмешка.

– Н-да, – сказала я. – Луна сегодня явно не фонтан.

– Побежали от неё, чё ли? – Захар смотрел на меня с задором.

– От луны?

– Ну. От луны! Погнали!

Захар взял меня за руку, и мы рванули по шпалам.

Здорово было бежать по шпалам, держась за руку Кислицина. Я даже не обращала внимания на боль от мозоли, которую натёрла ещё в посёлке. Но я не йог, и долго терпеть не смогла.

– Подожди, – я резко остановилась. – Нога. Натёрла.

Для дальнего перехода я надела новые кроссовки. Обычно на даче я ходила в полукедах, надо было в них и оставаться, но они были предельно разбитые и максимально дачные. Не хотелось перед Захаром показываться в такой рвани. Кроссовки на вид были удобные, мягкие, а вот поди ж ты… классическая пяточная мозоль была в полном цвету.

Мы сели на рельсы. Коснулись друг друга плечами. Захар, видно, не придал этому значения и отодвинулся, а мне так хорошо и уютно было у его плеча, у его чёрных жёстких волос.

Я сняла кроссовку и блаженствовала. Ветерок обдувал горячую пятку. А луна между тем всё росла, всё надувалась, как воздушный шар, и смотреть на неё было по-настоящему жутко. Я поёжилась.

– Знаешь, Захар, такое впечатление, что на Луне только что произошёл ядерный взрыв. Война там у них, что ли?

– Так сразу и ядерный? Реально?

– А что? Нет, я понимаю, на ней никого, ничего, но как будто… Правда ведь похоже?

– Ну, похоже. Ну, чё там с твоей ногой?

Он внимательно рассмотрел мою пятку. Даже зачем-то потрогал мозоль, и я зашипела от боли. Захар посмотрел на меня с сочувствием. Ух, у него и ресницы! Прямо еловый лес.

– Давай к ней подорожник приложим, – предложил он, – только сначала мозоль надо проколоть.

– Ага, проколоть. Чем?

– У меня скальпель завсегда в кармане, – Захар вынул из кармана маленький перочинный ножик и показал. – Лезвие, штопор, шило. Вот оно-то нам и нужно, Покровская.

– Эй, ты хоть бы на каникулах меня по имени звал.

– Слушай, мне твоя фамилия больше нравится. Имя какое-то, – Захар поморщился, помотал головой.

– Чем тебе моё имя не нравится?

– Да ну его… какое-то вычурное.

– Зови, как все – Ветка.

– Ветка… это не по-людски. Ладно, давай сюда свою кочергу.

– Ой, я боюсь, ты же хирург, известный местным лягушкам…

– Ладно тебе, не дрейфь. Я знаю, ты завсегда с зажигалкой. Гони сюда.

– А у тебя, может, сигареты найдутся? – спросила я, доставая из кармана ветровки зажигалку.

– Курить – здоровью вредить. Деньги ещё на эту дрянь тратить.

– Давай зажигай. Прокалить надо шило, а то занесём тебе СПИД.

– СПИД заносится вовсе не шилом, – изрекла я и скорее почувствовала, чем увидела, что Захар покраснел.

– Не болтай, а то вообще заколю. Болтаешь глупости, а ещё большая.

Он поднёс шило к огоньку зажигалки, посчитал до двадцати и, взяв за стопу мою ножку, всадил в мозоль остриё.

Совсем не было больно. Показалась сукровица. У меня нашёлся носовой платок, я выжала из-под мозоли густую жидкость.

Подорожник рос по сторонам железки. Захар сорвал один, обтёр его о футболку, два раза лизнул, чтобы он прилип к коже и приклеил на мою пятку.

– Надевай кроссовку, я подержу лист.

Я попробовала натянуть обувь, но лист вихлялся во все стороны.

– Подожди, дай я.

Захар взялся за мою ногу повыше лодыжки, и я почувствовала его сильные руки.

– Ой!

– Чё «ой»? Больно, чё ли?

– Конечно. Полегче, чуть ногу не вывихнул.

Он плюнул на лист и присобачил подорожник к моей пятке. И помог мне надеть кроссовку. Через два шага лист всё равно сполз,