Декабрист - Максим Войлошников

На следующий день из Бессарабии подошел князь Георгий Кантакузин с восмьюстами всадниками. Греки стали стекаться толпами под трое знамен Ипсиланти, из которых одно было трехцветным, на другом развивался крест, обвитый лаврами, с текстом «сим знаменем победиши», на третьем был изображен возрождающийся Феникс.

Известия о восстании достигли Одессы. Поднялось всеобщее волнение. В Одессе со времен екатерининских операций в Архипелаге скопилось множество эмигрантов. Старшее поколение их еще помнило, как они дрались с турками под знаменем адмирала корсаров Ламбро Качиони. Дух свободы воспылал. В лавках, на улицах, в трактирах — везде собирались толпы греков. Они продавали свое имущество, покупали сабли, ружья, пистолеты. Сотни греков просили паспорта для выезда за границу к родственникам: на самом деле они ехали в войско Ипсиланти. Понтийских греков, выходцев с малоазийского побережья Черного моря, называвших себя «ромеос» в память о Византийской империи, у Ипсиланти собралось до четырех тысяч. Но были и уроженцы Эллады — из мятежной Мореи, некогда прозывавшейся Спартой, был прислан бывалый клефт-разбойник, эпирот, капитан Формаки.

Между тем Ипсиланти вызвал к себе угрюмого Василия Каравью.

— Что желаете, генерал-эфор? — спросил нежинский грек слегка развязно.

— Возьмешь две сотни людей и поезжай в порт Галац. Там, говорят, есть турки — разделаешься с ними, отрежешь крепость Брэилу от Дуная.

— Будет исполнено, князь, — Василий небрежно отдал честь и отправился готовить поход на порт Галац в дельте Дуная.

Генерал вызвал худощавого энергичного Пенда-Деку, своего помощника, в юности бежавшего из Турции (он получил воспитание в Москве, где его заметил Каподистрия):

— Ты езжай с Василием, присмотри за ним. Затем найди средство известить турок о резне.

— Все выполню, ваше высочество, — ответствовал Пенда-Дека.

После этого Ипсиланти отдал приказ готовиться к торжественному приему и балу в честь греческой революции.

Петр Ломоносов вернулся в Скуляны через несколько дней, чтобы взять новую партию оружия и боеприпасов для восставших. Первым делом он встретился с полковником Пестелем, нетерпеливо ожидавшим известий с того берега. От Пестеля как раз выходил подполковник Иван Липранди, как пояснил первый, занимавшийся почти тем же делом, что и он, но только в канцелярии наместника Новороссии графа Воронцова. Липранди очень интересовала обстановка в приграничных княжествах.

— Как ваше продвижение? — спросил полковник, здороваясь и пригласив Петра сесть.

— До сей поры стоим в Яссах, — сказал отставной майор, устало опускаясь на стул. — У нас уже настоящий двор, практически мы короновались греческой короной, титулы раздаем.

— Это общая слабость греков — любовь к мишуре. Они привыкли обманывать словами, и словами же обманываются сами. Надеюсь, что храбрости им это не убавит. — При этих словах Петр состроил кислую гримасу.

— Мы бездействуем. Только Василия Каравью послал брать Галац. Судя по всему, предстоит резня.

— Турки слишком долго угнетали православных, эксцессы неизбежны — это издержки восстания, — Пестель неопределенно качнул головой, а Петр вспомнил окончание беседы Ипсиланти с Юшневским.

— Да эти православные — сами разбойники, каких поискать. Один молдавский бандит Кирджали чего стоит… Да и сам князь… Велел арестовать валашского банкира Андра и потребовал от его семьи огромный выкуп…

— Ну, на войну нужны деньги, — ничуть не возмутился Пестель. — Правда, у него их и так немало — пять миллионов франков собрала «Этерия», да мы ему сколько всего передали… Пошло бы впрок… По мне, так ему бы двинуться безотлагательно на Бухарест, пока до Стамбула вести не дошли… Пришло известие из Валахии: Владимиреско собрал около семи тысяч людей и собирается идти на Бухарест. Если князь не двинется, он может опоздать. Молдаване и валахи не любят жадных греков. Жадные фанариотские [6] господари и сами их грабили, и позволяли это делать своим соотечественникам-торгашам. А так называемые русские консулы — суть те же греки: они должны были бы являться нашими политическими агентами при господарях, а на самом деле были у них на содержании. Да и своих-то бояр молдаване хуже турок ненавидят.

— Впрочем, Ипсиланти — все же греческий князь и боевой генерал, с этим не поспоришь. И если он первым войдет в Бухарест, Владимиреско вынужден будет присоединиться. Однако если он опоздает… то, не факт, что войдет вообще.

— Думаете, генерал послушает меня?

— Говорите с ним от моего имени.

— Хорошо… Да, вот еще. Он прокламацию выпустил для греков, вот русский перевод. — Петр достал из-за обшлага и протянул Пестелю листок. Полковник впился глазами в бумагу.

— …Необходимо единство… враг слаб… свобода греков… Боже, зачем это?! «Державная сила могучего государства окажет нам помощь»! — Пестель ударил кулаком по коленке. — Он нас компрометирует! Дивизия Орлова все равно останется стоять в Кишиневе, покуда война туркам не объявлена официально! Если листок дойдет до государя, он велит немедля порвать с восставшими! Ай да генерал! Чтоб его!

— Будем надеяться на лучшее.

— Ну, с богом.

Получив в арсенале очередную партию семнадцатимиллиметровых армейских ружей и патронов к ним, Ломоносов снова переправился на молдавский берег. На переправе его попутчиком неожиданно оказался тот самый подполковник Липранди. На другом берегу возвращения майора ожидали мобилизованные у местных жителей телеги-каруцы с огромными колесами, на которые он и нагрузил оружие. В Яссах их пути с Липранди разошлись, и встретились они лишь десятилетие спустя.

Сдав оружие на склад повстанцев, Петр отправился во дворец к Ипсиланти.

— Генерал-эфор отдыхает, — попытался остановить его свирепый арнаут, стоявший на часах. Но отставной майор молча взглянул на него с высоты своего роста, отодвинул в сторону небрежным движением руки и вошел, плотно затворив за собой дверь.

Через минуту послышались два мужских голоса, общавшиеся на повышенных тонах. Затем Ипсиланти вышел, нервно застегивая одной рукой мундир, и велел позвать своих приближенных — братьев, князя Георгия Кантакузина, Катагони, Сафьяноса, Формаки. Бодро и возвышенно князь объявил им:

— Господа, не время дремать — завтра мы идем на Бухарест!

— Ура! — закричали все, и их крик подхватили вооруженные добровольцы во дворе.

Петр держался скромно, на первые роли не лез.

Пока готовилось выступление, пришли вести из Галаца. Двести греков убили полтораста турок, шестьдесят из них были сожжены в доме, где они пытались скрыться. Ипсиланти одобрительно кивнул, получив это известие.