Колобков, я тебя съем! (СИ) - Рэй Вера

-Ну чего еще? – не понимала я.

-Вы точно читали трудовой договор? – опять этот допрос. Ладно, завтра прочитаю, а то ведь не отстанет, выпечка неблагодарная.

-Угу… - опять солгала я.

-Тогда Вы должны быть в курсе, что рабочий день давно закончился. А я даже немного обиделся, подумав, что Вы ушли «по-английски»…

-Эээ нет… Я всегда ухожу по-черновски! Меня либо выгоняют, либо насильно за дверь выставляют, - усмехнулась я.

-Что ж… Сегодня предлагаю уйти по-колобковски! – мягко улыбнулся мне Колобок. – Давайте я Вас до дома подвезу, на улице уже темнеет, небезопасно…

-Хах, ну да… Таким дрыщам, как ты, пешком ходить, конечно, небезопасно. А меня все пацаны на районе знают… Так что бояться мне нечего и некого…

-Ээээ, - мужчина выпучил глаза. – Что значит, все пацаны на районе знают? Лисса, Вы проститу… - чего? Этот идиот совсем того? Резко ущипнула его за малюсенький сосок, который игриво выглядывал сквозь прозрачную ткань белоснежной рубашки.

-Надеюсь, ты наперед начал извиняться, и просто перепутал «у» с «и»?

-Да-да, простите, простите! – завизжала эта бородатая барышня.

-Сам ты проститутка, идиот недоразвитый… - обиженно фыркнула я. Накинула на плечи рюкзак, и мы вместе с Колобком покинули кабинет. – Пацаны – кореша мои, мы с ними, можно сказать, одни сухари сушили и грызли. Жалко, они мне были друзьями… А потом один из них влюбился в меня, представляешь? Я тогда вообще страшненькая была, вся в веснушках, кожа прыщавая. Но это не помешало Вадьке в меня втюриться по уши…

-Ну а Вы что?

-А я что… - с сожалением выдохнула. – Закончилась наша дружба, вот что…

-Неужели Вы против любви? – ошарашенно поинтересовался он. Так, я не поняла… У кого там шокотерапия, у меня или у него? Что-то я слишком разоткровенничалась с ним. Обычно я не позволяю себе перед кем-то изливать душу… Да и нет перед кем.

-А как я могу быть против того, чего не существует… Любовь – это выдумки поэтов, не более…

Мы уже покинули пределы здания, в котором находился офис Колобка. За разговорами не заметили, как миновали автомобиль Лёнчика и пошли пешком в направлении места моего проживания. Благо, жила я недалеко. 

-Лисса, а как же бабочки в животе? Непреодолимое желание увидеть человека, быть с ним… А как же поцелуи, в конце концов?

-Люди слишком романтизировали свою зависимость от другого человека…

-То есть, Вы называете это обычной зависимостью? Что-то вроде зависимости от сигарет или алкоголя…

-Да, именно… Отправь алкоголика на лечение, где нет ни капли алкоголя, и уже через пару месяцев он выйдет совершенно здоровым. Отбери у человека другого человека, и уже через несколько месяцев он даже и не вспомнит о своей «любви».

-Нет, Вы не правы, Лисса… Вспомните, раньше люди годами не видели своих возлюбленных, писали письма, признаваясь в своих чувствах. Годами ждали желанной встречи…

-Ну да, конечно… Я тоже могу многое сказать или написать, но чувств то нет…

-Постойте, Вы хотите сказать, что никогда не влюблялись? – он истинно удивлялся. А я не понимала, что в этом странного.

-Нет… Любовь не для меня.

-А поцелуи? Неужели Вы ничего не чувствовали…

-Фу, фу, фу… Увольте, Леонид. Это самая большая мерзость, которую придумало человечество. Обмен слюной и микробами… Я же говорю, люди чрезмерно романтизировали свои фантазии.

-Лисса, Вы когда-нибудь целовались? – я рассмеялась.

-Я не девственница, если Вы об этом…

-Лисса, а я Вас и не спрашиваю о сексе… Вы когда-нибудь целовались?

-Ну нет, и что?

-А вот что! – эта наглая морда попыталась ко мне приблизиться, чтобы поцеловать. Он совсем того? Машинально вздернула колено, ударив Лёнчика между ног. Вот черт! Вот черт!

-Ааааа, дура... Как же больно.

-Сам виноват… -  прошипела я. – Прости, пригласить тебя к себе, чтобы наложить компресс, не могу. Да и вообще, я тебя сегодня предупреждала, что будешь ужинать яйцами всмятку.

-Господи, за что мне все это… - в который раз за сегодня простонал Леонид, а я, оставив его практически на четвереньках, побежала в направлении дома, в котором я жила. Походу, я окончательно облажалась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Хотя, кто его знает… Может он чертов мазохист? Может ему нравится, когда с ним пожестче. Так стоп! Он пытался меня поцеловать?

Так-так-так… Цель уже совсем близко. Он, похоже, уже в меня влюблен по уши. Вадька тоже пытался меня поцеловать, когда говорил о своих чувствах. А я, оказывается ого-го, раз всего за день смогла «охмурить» мужика. И непросто мужика, а мою «цель».

Глава 11.

Как только пересекаю порог квартиры, улыбка сходит с моего лица. Опять эти серые стены, опять «прекрасный» вид мусорных баков из окна, из-за которых я даже летом не могу нормально открыть окна. Устала жить в нищете, устала мыться из чайника, потому что в который раз отключили горячую воду.

А еще, хоть я пытаюсь врать сама себе, устала от одиночества…

Говорят, веселые люди, которые постоянно стараются смеяться, – на самом деле самые грустные. И на личном примере я могу со стопроцентной уверенностью заявить, что это истинная правда.

Я не люблю людей, и на это есть свои причины. Я ненавижу мужчин, потому что я боюсь влюбиться, на это тоже есть причины. Но еще больше я ненавижу одиночество… Потому что всегда, с самого детства я была совершенно одна…

А еще я ненавижу смотреть в зеркало… Но постоянно, словно последний мазохист, делаю это, вспоминая те страшные дни… Вспоминаю, чтобы не давать себе слабину… Чтобы не позволить довериться человеку… Чтобы не дай Бог на моем теле не появилось новых шрамов…

Снимаю дырявые джинсы, скидываю с себя белую футболку, которая посерела, набравшись офисной пыли. Остаюсь в одном нижнем белье… Смотрю в зеркало, опять насилуя свою душу.

Чуть ниже шеи – ровный круглый шрам, это от сигареты. В районе пупка – длинный шрам от колотой раны. А на боковой части моего тела «красуется» огромный шрам от ожогов. По всему телу есть многочисленные шрамы, которые я получила во время драк, когда мы с пацанами защищали нашу территорию.

Жизнь меня никогда не жаловала, а особенно меня не жаловали люди. И из каждого моего шрама выросла невидимая колючка, каждая из которых защищает меня от опрометчивого поступка, защищает меня от того, чтобы доверять… От того, чтобы любить…

Возможно, когда-то я была счастливой… Где-то далеко, в глубоком-глубоком детстве, когда только появилась на свет. Хотя уже тогда мне определенно не хватало материнской любви, материнского тепла. Просто я не помню те дни, поэтому я убедила себя, что хотя бы тогда мне было хорошо.

Одно из первых моих воспоминаний – мамин собутыльник тушит о меня сигарету. Я до сих пор помню ту ужасную боль, которую мне пришлось вытерпеть. Главное, - непонимание, за что, почему, зачем?! А потом было несколько «трезвых» маминых дней. Я любила эти дни… Она клялась, что любит меня, покупала мне сладости, уверяла, что обязательно исправится, уверяла, что пройдет лечение… Ради меня…

Только после этого опять наступали «пьяные» дни. Очередные собутыльники, от которых я научилась прятаться в тумбочках или под столом. Тихонько плакала, надеясь, что очень скоро наступят мамины «трезвые» дни. Но чем старше становилась я, тем больше мама пила и тем реже эти дни наступали.

Я научилась убегать из дома, чтобы не видеть эти жуткие пьяные рожи. Убегать незаметно, чтобы никто из соседей не нажаловался, что я беспризорничаю. В интернат, куда меня однажды отправила служба опеки, я возвращаться не хотела. Почему-то там меня не полюбили… Хотя, знаю, почему именно – уже в том возрасте я научилась хамить и стоять за себя, чтобы защититься от внешнего мира.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мне было тогда лет 13, и я понимала, что небезопасно оставаться в квартире с пьяными мужиками… Поэтому я всякий раз убегала… Это были «голодные» дни…

Хорошо, что я подружилась с местными пацанами… Правда, они ни за что бы не приняли в свою компанию девчонку. Поэтому я прятала под кепку свои длинные, но неухоженные волосы цвета скошенной пшеницы. Мы играли в футбол, грызли семечки, я была в доску своей. И никто не подозревал, что я не такой же пацан, как и они. Естественно, со мной никто не сюсюкал, меня могли толкнуть, пнуть, я же была «пацаном».