Прелюдия к большевизму - Александр Фёдорович Керенский

меня с Юго-Западного фронта, имея в виду формирование нового кабинета, основанного на принципах сильной революционной власти… Между тем, после нашего прибытия в Петербург, комбинации Керенского не было суждено осуществиться. Проблема сильной революционной власти осталась нерешенной, однако генерал Корнилов был назначен Верховным главнокомандующим, Филоненко — главным комиссаром, а я заместителем военного министра». «В некотором роде, — говорит Филоненко, — мы привлекли внимание премьер-министра к настоятельной необходимости создания сильной власти, и нас энергично поддерживал М. И. Терещенко. Частично обсуждался вопрос о формировании внутреннего „военного кабинета“ из членов правительства… Эту идею, получившую полное одобрение А. Ф. Керенского, также горячо поддержал Терещенко…» И наконец, в дополнительном заявлении Савинкова был особый пункт 4 «О безответственных советчиках», в котором говорилось следующее: «Я убедился, что и Н. В. Некрасов, и М. И. Терещенко с ведома Керенского вмешиваются в дела военного департамента». Однако и Некрасов, и Терещенко являются совершенно законными членами Временного правительства и в качестве таковых имеют полное право «вмешиваться» даже без моего «ведома» во все дела любого департамента. И они не только обладали этим правом — это был их долг так поступать, ибо члены Временного правительства несут общую ответственность за действия каждого. Кроме того, В. Н. Некрасов тогда был моим заместителем, а М. И. Терещенко являлся министром иностранных дел. Обоих близко затрагивали военные проблемы. Я советовался с ними по вопросам военной политики чаще, чем с другими министрами. Только человек, весьма не искушенный в государственных делах, может в данном случае говорить о «безответственных влияниях». «Кроме этого, — продолжает Савинков, — я убедился, что A. Ф. Керенский получает советы по государственным делам от людей, не относящихся к Временному правительству. Так, полковник Барановский и командир флагманского корабля Муравьев, а также, насколько я помню, Гоц и Сенсинов давали ему советы относительно формирования нового кабинета, в то время как господа Балавинский и Вырубов обсуждали „ультиматум“ B. Н. Львова».

Балавинский и Вырубов, как мы увидим позднее, сослужили мне весьма важную службу вечером 26 августа, и ничего более. Я также затем остановлюсь на обстоятельствах, при которых полковник Барановский и капитан флагманского корабля Муравьев выражали свои взгляды. Относительно намеков на влияние на меня Гоца и Сенсинова я могу значительно расширить список «безответственных советчиков», добавив в него представителей других политических партий (c.-д., эсеров, кадетов и других)[6], с которыми я в обязательном порядке консультировался всякий раз при реформировании правительства. Я не считаю возможным сформировать серьезный кабинет, не изучив пожелания и тенденции политических партий, призванных поддерживать правительство.

Однако когда встает вопрос не о политическом соглашении для формирования коалиционного правительства, а лишь об одной из административных мер, тогда наиболее влиятельные «безответственные советчики» остаются бессильными, даже «Гоц и Сенсинов». Например, оба они решительно протестовали от имени с.-д. партии против назначения Б. В. Савинкова заместителем военного министра, и все же он был назначен, несмотря на их возражения.

«Более того, — продолжает Савинков свои разоблачения, — полковник Барановский часто выражал свои взгляды о назначении и отставке людей, относящихся к высшему командованию». Однако полковник Барановский был главой моего военного кабинета, и его обязанность состояла в том, чтобы давать мне правильную информацию и делать выводы по военным вопросам, встававшим передо мной. Более того, одно только его мнение о штате военного департамента помогало мне более тщательно изучать каждое дело. Савинков даже внес моего восемнадцатилетнего адъютанта в список «безответственных советчиков». Что ж, в данном случае он нанес мне удар, и я не в силах отвести это обвинение.

Я намеренно задержался на этих частностях, чтобы привести пример того, как пишется история и создаются легенды. События 3–5 июля в Петрограде, прорыв фронта, правительственный кризис, сложности с разными народностями (инородцами), экономические трудности, продовольственный кризис — все это создавало проблемы, которые численно сократившемуся правительству (его только что покинули кадеты) приходилось решать сразу и одновременно.

Лично на мне лежала задача справляться со всеми этими делами: почти двадцать четыре часа, растягивая их, я должен был делить свое время между высшим государственным руководством, внутренней политикой, докладами из Министерства войны и флота, а также продолжительными поездками на фронт или в Ставку. В такое время железнодорожный вагон означал отдых — передышку, когда человек мог перестать быть премьер-министром, а просто спокойно сидеть и слушать, и когда можно было позволить собеседникам вести неофициальную, непринужденную беседу, обсуждая разные темы, ибо вне поезда мои сотрудники работали, как каторжники. И вот теперь такая железнодорожная передышка обретала историческое значение, а случай преобразовал обычные разговоры компаньонов на животрепещущие темы в политическое событие, в центре которого они оказались. И когда позже Временное правительство не действовало согласно «нашему докладу», естественно, вся вина упала на других советчиков, которые играли на «слабости» премьера. Люди, желающие править, должны уметь спокойно выслушивать других и позволять им высказывать свои мысли, потому что это позволяет человеку соприкоснуться с еще неосознанными надеждами и стремлениями представителей разных социальных кругов. Разумеется, мы не освобождали себя от работы даже в поезде. Поэтому в данном случае я внимательно прислушивался ко всем заключениям Савинкова по военным вопросам и к его беглой характеристике генерала Корнилова, поскольку в будущем им обоим было суждено занять более ответственные посты.]

Параграф 3

Председатель. Каково было ваше отношение, а также отношение Временного правительства к предложению генерала Корнилова об укреплении дисциплины в армии и возвращении порядка на фронте и в тылу? А также относительно его программы и приказов после того, как он был назначен Верховным главнокомандующим?

Керенский. Ну, понимаете ли, здесь следует рассмотреть обе стороны вопроса: суть его желаний и внешние формы, в которые он их облек. По существу, предложенный им план уже отчасти был выработан Временным правительством, и ожидалось, что он будет применен на практике в соответствии с мерами правительства, которые предусматривали координацию отношений между комитетами, комиссарами и командным составом; определение их прав и обязанностей; укрепление армейской дисциплины, восстановление и укрепление авторитета офицеров и т. д. Все это уже было выработано правительством. Единственное новшество состояло в том, что предложения стали требованиями, выдвинутыми генералом Корниловым в адрес Временного правительства, что было особо подчеркнуто. Более того, он настаивал на репрессиях, например, на смертной казни, революционных трибуналах в тылу и т. д. Часть Временного правительства ратовала за полное принятие «требований» генерала Корнилова. Я лично и большинство его состава придерживались такого мнения, что требования Корнилова, как и все предложения других командующих, какой бы высокий пост они ни занимали, могли лишь служить материалом для свободного обсуждения Временным правительством. Ибо мы в принципе не могли отклониться от принятого курса действий, который состоял в постепенном введении