Мощи Распутина. Проклятие Старца - Валтос Уильям М

Однако за четыре недели, проведенных в Миддл-Вэлли, она не только полюбила Пола, но и прониклась почти дочерними чувствами к Ивану — человеку, который был бы сейчас ее свекром. Порой, помогая Полу приводить дом в порядок после погрома, учиненного вандалами, она словно бы ощущала присутствие Ивана. В нем не было ничего угрожающего, скорее наоборот: и нечто дружелюбное и очень древнее. И еще ей казалось, что она чувствует его печаль при виде разгромленного ей дома. Старый кожаный диван — по словам Пола, любимый предмет мебели его отца — восстановить так и не удалось. Вандалы разобрали его и вынули весь поролось новый наполнитель, аккуратно разрезав обивку по швам. Поролон они зачем-то аккуратно разложили по пакетам, как будто на случай, если диван будут чинить.

Как ни странно, из остальных предметов мебели разломано было не так много.

Сильнее всего она удивилась, увидев, как вандалы к обошлись с фотографиями. Все карточки аккуратно достали из рамок и альбомов и разложили на столе, как будто стараясь сохранить все в целости. Почему-то Николь не сомневалась в том, что фотографии были для Ивана самым ценным в доме, и его дух, она знала, разглядывал их вместе с ней.

По снимкам можно было проследить всю семейную историю. Здесь были выцветшие фотографии, запечатлевшие кулаков перед бревенчатыми домами в Сибири. Пол рассказывал, что за съемку фотографы брали плату капустой или картофелем. Здесь была фотография трехлетнего мальчика в темном костюме из шерстяной ткани. По словам Пола, это единственный детский снимок отца, сделанный до того, как его семья эмигрировала в Америку. Были и фотографии церковных таинств первого причастия и миропомазания, фотографии выпускного класса и серия снимков, сделанных во время службы Ивана в армии, — на карточках времен Второй Мировой войны он был изображен на улице какого-то немецкого городка. Оттуда же и его медали, поняла она. Николь нашла свадебную фотографию Ивана и Зины, и всю историю жизни Пола в картинках: младенец с соской, улыбающийся мальчик в коротких штанишках, школьные снимки. Больше всего Николь любила фотографию, на которой Пол был еще младенцем и лежал в детской кроватке, весь, кроме круглого личика и пухлых пальчиков, закутанный в пеленки.

Все эти снимки были не только историей жизни обыкновенной семьи эмигрантов в маленьком городке — они служили ей ужасным напоминанием о том, что она потеряла. Все надежды на нормальное существование умерли вместе с Полом и были навеки похоронены под чтение молитв бородатого русского священника.

Николь спрашивала себя, что теперь ее здесь держит? Она поднялась в маленькую спальню для гостей, служившую ей убежищем две предыдущих ночи. В этой спальне вырос и жил Пол, и в ней до сих пор хранилось множество дорогих ему вещей. Только здесь она все еще чувствовала его присутствие, словно какая-то часть ее мужа осталась в его любимых вещах, как тень навсегда остается на негативах фотографий.

Она помнила, как он со слезами на глазах рассказывал, что вандалы сделали с его комнатой, и как он Несколько дней провел, расставляя все по своим местам. Как это ни поразительно, но они ничего не взяли.

Николь решила оставить эту комнату в точности такой, какой он ее восстановил: со светящимися звездами на потолке, колодами старых бейсбольных карточек, бейсбольным мячом с автографом малоизвестного игрока на полке и ящиками, где лежали пара ржавых коньков, форма бойскаута, потрепанные комиксы (все как один коллекционные издания) и детские игрушки. «Такие комнаты есть у всех русских, — сказал он однажды. — Никогда ничего не выбрасывай: все когда-нибудь может пригодиться».

Здесь была история его жизни. И каждый предмет вызывал в Николь ответные воспоминания. Она обнаружила, что успокаивается, прикасаясь к любимым вещам супруга. Этот ритуал она начала наутро после его смерти. Николь двигалась назад во времени, от новых вещей к старым, подобно археологу, прослеживая жизнь Пола до детских лет. Прошлым вечером она добралась до последнего ящика, где были собраны самые древние предметы: детские игрушки, погремушка, зубное кольцо и даже аккуратно сложенное одеяние, в котором его крестили.

Но нигде она не нашла ни записей, ни клочка бумаги, который намекнул бы ей на содержимое банковской ячейки.

И вот теперь исследовать было нечего, все ящики и коробки, которые могли рассказать ей что-то о прошлом мужа, поведали все свои истории.

Значит, решила она, пришло время узнать, какие секреты таит в себе банковский сейф.

12

Расследование гибели Даниловича привело Ростка за столик в зале для некурящих местного отделения Американского Легиона[7]. Был разгар рабочего дня, и остальные места пустовали, не считая компании мужчин, смотревших бейсбол по телевизору. Напротив Ростка сидел Роман Керенский, штатный историк Американского Легиона в Миддл-Вэлли. От его носа шла пластиковая трубка, подсоединенная к портативному кислородному баллону, который стоял сбоку от него. Легкие Романа были поражены эмфиземой, и от старика осталась только хрупкая оболочка того крепкого мужчины, которым он когда-то был.

Ладонью обхватив пивную бутылку, Керенский не спеша рассказывал об убийстве двух других восьмидесятилетних стариков, когда-то живших в Миддл-Вэлли. Эту историю я услышал от жены Флориана Ульянова, — говорил Керенский. — Она живет в трейлере в городе Кингман, штат Аризона. Флориан когда-то работал инженером железных дорог, но давно был на пенсии. Они, что называется, жили «снегирями»: лето про-. водили в горах Аризоны, а зиму — в Мехико, — Керенский тяжело дышал и периодически умолкал, чтобы перевести дыхание. — Однажды его жена, вернувшись из магазина, обнаружила Флориана мертвым. Череп был проломлен, все пальцы на правой руке отрезаны. Вскрытие показало, что пальцы удалили, когда он был еще жив. Это случилось за три недели до так называемого самоубийства Ивана Даниловича.

Росток подождал, пока Керенский глотнет пива и слижет пену с губ.

— Из-за проклятой эмфиземы я вынужден был бросить курить, но все еще могу насладиться отменным пивом.

Поправив пластиковую трубку, он продолжил:

— Так вот, вы, конечно, можете назвать совпадением, что Флориан и Иван умерли с разницей в три недели. Но за пятнадцать дней до смерти Флориана обнаружили тело Бориса Черевенко, которого кто-то утопил в подвале его собственного дома в Окале, штат Флорида. Борис жил один. Когда сосед нашел его труп, из горла у бедняги торчал водопроводный шланг, и вода еще лилась. К тому времени уровень в воды в подвале достиг метра. Все пальцы на правой руке Черевенко были переломаны, а костяшки раздроблены, словно убийца колотил по ним молотком. — Керенский описывал сцену ровным голосом бывалого ветерана, повидавшего гораздо более жестокие убийства, чем любой полицейский.

— Думаете, их смерть как-то связана с гибелью Ивана? — спросил Росток. Сам он уже успел прийти к такому, выводу, но хотел узнать, что еще известно Керенскому.

— Именно, черт возьми, — ответил Роман. — Дело в том, что все они росли вместе. Здесь, в Миддл-Вэлли. Эти трое были приятелями, и не теряли связи друг с другом. Флориан знал об убийстве Бориса, он рассказал о нем своей жене, и она клянется, что слышала, как он разговаривал об этом по телефону с Даниловичем.

— Я могу узнать, когда был сделан звонок. Только мне нужно будет связаться с полицейским участком Кингмана. Как думаете, у полиции этих двух городов есть хотя бы один подозреваемый?

— Если верить жене Флориана, никаких конкретных людей нет, — Керенский грустно улыбнулся. — Полиция штата Флорида считает, что Бориса убил беженец-гаитянин. Или доминиканец. В том районе полно беженцев, которые часто попадаются на жестоких убийствах.

— Короче говоря, полиция не имеет ни малейшего понятия, кто совершил преступления. А что насчет сломанных пальцев на правой руке?

— Копы думают, убийцы пытали жертв, чтобы узнать, где спрятаны деньги.