Долгая зима - Джон Кристофер

– Рад, что ты пришел.

По чести говоря, сомневался…

– Во всяком случае, я пришел сюда не из удовольствия тебя видеть.

– А для чего? – спросил Дэвид с улыбочкой.

– Полагаю, нам надо выяснить кое-какие детали.

– Пусть этим занимаются адвокаты. Энди, мне и вправду жаль, что все так вышло. Возможно, тебе трудно в это поверить, но так оно и есть.

– Главное в тебе – даже не беспринципность, а безответственность, – произнес Эндрю с холодной яростью. – Ты не в состоянии понять, что у твоих действий могут быть последствия.

– Как раз в состоянии. Но я считаю, что следует спасать из развалин только то, что еще можно спасти.

– На твоих условиях?

Дэвид пожал плечами:

– На самых лучших, взаимосогласованных условиях.

– Уже несколько недель ты спишь с моей женой и продолжаешь встречаться со мной так, как будто мы остаемся друзьями.

– Никаких «как будто». У меня началось с Кэрол еще тогда, когда я тебя почти не знал – в первый же раз, когда вы пришли к нам пропустить рюмочку. Учти, что я разглядел в ней кое-что такое, чего ты за все время супружеской жизни так и не удосужился распознать.

– Ты очень откровенен насчет своей будущей жены, – с горечью сказал Эндрю.

– Да. Буду откровенен и насчет самого себя. Даже если бы ты тогда уже был моим другом, все вышло бы точно так же.

– Конечно. Ты всегда хватаешь желаемое, не считаясь с законным владельцем.

– Человек – не собственность. Мы вольны в своем выборе, Энди. Я – такой же противник насилия, как и все вокруг.

– Любящие дают друг другу обязательства. А обязательства предполагают ответственность.

– Ты слишком серьезно относишься к людям.

– Думаешь, это плохо?

– Наверное, все зависит от подхода. Когда речь шла о бессмертных душах и об опасности навечно угодить в пекло, приходилось поневоле относиться к самому себе без всяких шуток. Теперь угол зрения изменился.

– Угол зрения – еще не стандарт поведения.

– Но влияет на него. В тот самый момент, когда ты утрачиваешь веру в Ревнивого Бога и в заповеди Моисея, земля скрывается из виду, и каждый становится сам себе штурманом. Вот ты толкуешь об ответственности… Мы ответственны за себя, перед собой – вот и все. Еще за детей, которые могут у нас появиться, но это уже побочная ответственность. Когда интересы детей ставятся на первое место, это причиняет им больше вреда, чем пользы. Уж это-то я хорошо знаю: моя матушка была готова идти ради меня на любые жертвы.

– Ты прямо какой-то выродок, – не сдержался Эндрю.

– Да, причем в обоих смыслах этого слова. Наверное, этим и объяснялась степень ее самопожертвования. А еще я – реалист.

– Извини, не знал, – произнес Эндрю деревянным голосом.

– Я не пытаюсь тебя пристыдить, – усмехнулся Дэвид. – И извиняться тоже не буду. Мальчишки никогда меня не дразнили, а матушка была вполне состоятельной и выдавала себя за молодую вдову. Я находился в неведении, пока не поступил в Оксфорд. Там мне раскрыли глаза, но это не произвело на меня сильного впечатления. Тщательно все взвесив, я пришел к заключению, что в свободном плавании находятся не одни лишь выродки. Это – практика, распространяющаяся на всех.

– Однако существуют кое-какие правила, и некоторые их соблюдают.

– Возможно. Но не найдется и двоих людей, которые следовали бы одному и тому же кодексу. Да и откуда берутся правила? Вряд ли до сих пор сыщется достаточно много легковерных, готовых проглотить идею о скрижалях, сверкающих с горной вершины. Приходится выдумывать собственные правила. Да еще уважать законы страны. Но убери с улиц полицейских – и что получится?

– Кое-кто станет безобразничать. Поэтому остальным, большинству, придется создавать новые полицейские силы.

– Да. Чтобы обеспечить себе спокойную жизнь. Чтобы мирно спать по ночам. Абстрактное добро здесь ни при чем, Энди.

Ему была присуща откровенность, искренность, оставлявшая собеседника безоружным; в присутствии Дэвида становилось невозможным испытывать к нему антипатию. Он окинул Эндрю почти по-мальчишески невинным взглядом и заявил:

– Мы и дальше будем видеться, правда? И не только ради выяснения практических деталей.

Да, не только ради этого. Дэвид был единственной ниточкой, связывавшей его с Кэрол; порвать с ним означало потерять всякую возможность оставаться в курсе ее дел.

– Мак-Кей снова затеял сегодня утром старый разговор, – сказал Эндрю. – До него дошли слухи, что правительство стало относиться к «Зиме Фрателлини» более серьезно, поэтому он попросил вытянуть что-нибудь из тебя.

Пришлось воспользоваться старым предлогом, о котором уже давно не было речи, но ничего не поделаешь.

– Если наши встречи не прервутся, мне совершенно все равно, какова их причина. Что касается слухов, то, думаю, они исходят от ребят из ведомства энергетики и топливных ресурсов – хотят обезопасить себя от повторения истории 1947 года. Сейчас мы закупаем впрок американский уголь.

– Есть ли что-нибудь новенькое об уменьшении солнечной активности?

– Ничего из ряда вон выходящего. Активность продолжает падать. Американцы рассчитывают получить новую информацию с недавно запущенных спутников.

– И никто не тревожится всерьез?

– Думаю, в Совете по углю, наоборот, потирают руки.

Было большое перепроизводство, едва отделались от излишков, а теперь нахватали новых заказов. Кстати, ты заметил, как взлетели акции нефтяных компаний?

– Это все дурь, больше ничего, – сказал Эндрю и с прежней горечью продолжал:

– Холод неприятен только тогда, когда ты оказываешься в его власти незащищенным.

А так даже любопытно понаблюдать из окна уютной натопленной комнаты за озябшими прохожими на улице.

После затянувшейся паузы Дэвид ответил:

– Не думаю, что так и будет, Энди. – Он приподнял кружку, демонстрируя, что она пуста. – Ну, поставишь мне еще?

Дети приехали домой на короткие каникулы, и Эндрю виделся с ними всего два раза. Все остальное время они провели с Кэрол. Однако провожать их на вокзал Ватерлоо явились оба.

Все ученики из их частной школы набились в один поезд; в окнах мелькали лица мальчиков и юношей в возрасте от восьми до восемнадцати лет, а на платформе толпились родители. Эндрю был из небогатой семьи и поэтому учился в обычной классической школе. Когда ему было лет тринадцать, он единственный раз видел такой же забитый важничающими мальчишками состав, и теперь подивился, насколько же все осталось по-прежнему. Системе удалось восторжествовать над средой. Он не знал, счастливы ли его сыновья; оставалось надеяться, что счастливы.

– Где мое письмо заведующей? – спросила Кэрол.