Тотем. Проклятый - Дэвид Моррелл

Он повернулся к ней.

— Слушай, прости ради Бога.

— Что? Ты что, обращался ко мне?

— Этот сон уже случался. Он… В общем ничего. Извини. Я тебя напугал?

— Да.

— Я себя напугал. Поэтому я и еду в Сиэттл.

Он пристально смотрел на нее. Она бездумно протянула руку и взяла его ладонь. Не понимая, зачем и почему она это сделала. Но этот жест успокоил Данлопа. Видимо, именно этого он и дожидался. Она держала его, и через некоторое время он заснул. Фиби смотрела, как его колени вначале поднялись вверх, затем опустились вниз и тогда выползла и забилась в этом углу. Она смотрела в окно, наблюдая за восходом солнца, и наконец, увидела горы.

Они неясно вырисовывались и казались огромными. Поезд понесся вверх, добрался до линии снегов, и ледяные вершины оказались настолько близки, что Фиби просто физически ощутила потребность там походить. Посмотрев в сторону Данлопа, она увидела, что он, моргая, смотрит на нее.

— Я видел сны?

— Ты не помнишь?

— Нет.

— У тебя был кошмар.

Он, похоже, сделал для себя какой-то выбор.

— Где мы находимся?

— В горах.

— Это я вижу. Но где именно? В каком штате?

— В Вайоминге.

Он продолжал молча смотреть на нее.

Поезд шел теперь вниз. Фиби выглянула, увидела долину, горы вокруг и город посередине.

Она думала. Если поезд остановится, она сойдет.

Данлоп выкарабкался из постели. Умылся и побрился. Оделся, и она, глядя на него, поняла, насколько оказалась права. Усилие.

А поезд шел по пригороду. Замедлил ход — город раскинулся перед ним, проплыла мимо надпись — ПОТТЕРЗ ФИЛД. И поезд еще больше замедлил ход.

Фиби потянулась за чемоданом, и тут Данлоп сказал:

— Я выхожу здесь.

— А как же Сиэттл?

— Никак. Что-то здесь есть… В общем выхожу.

Она смотрела, как он берет чемодан, магнитофон и камеру.

— Вот мой билет. Можешь остаться в купе.

Он вышел. Она пошла за ним по коридору — окна на другой стороне выходили на древнюю станцию и не менее древний вокзал. Через вторую дверь они вышли на платформу.

Поезд почти остановился, и Данлоп повернулся к Фиби.

— Слушай, я… А, ладно, увидимся.

Он наклонился. Ее щека. Он ее поцеловал.

Они улыбнулись друг другу, и он толкнул дверь тамбура. Его чемодан, магнитофон и фотокамера были крепко прижаты к груди, когда он шагнул на гравий, которым была выложена вокзальная платформа, Фиби смотрела, как он исчезает за углом. Она улыбнулась, правда, слегка угрюмо. И теперь хмурилась совершенно открыто, продолжая смотреть на этот злосчастный угол, за которым он так деловито скрылся, словно уже бывал здесь.

16

Город почти не изменился. Конечно, тогда была зима, улицы были засыпаны снегом, дул холодный ветер, понижая температуру до шестидесяти ниже нуля. Но его глаз все также остер, и он хорошо помнил, как сошел тогда с поезда и завернул за этот вот угол. Через квартал показалась — как он и предполагал — главная улица с аккуратными двухэтажными домами, выкрашенными в белый цвет и щурящихся на солнце, — сияют. Улица была широкая, — и он это помнил, — след давнишних оленьих троп. Тут же показались плакаты, зазывающие на родео, сельскохозяйственные и всякие коровьи выставки, магазины с вычурной ковбойской одеждой, кабаки с названиями типа «Конец Тропы», «Пограничный Столб». Да, он помнил Поттерз Филд, все верно. Это было последнее место, в котором он чувствовал себя здоровым.

Поттерз Филд. Он думал о зиме и тех фотографиях, что он здесь сделал, последних, после чего его уведомили, что «Лайф» заканчивает свое существование. Одни из лучших его работ, да здесь никто бы лучше и не сделал, хотя работало в то время немало и талантливых журналистов. Но Данлоп не понимал, что он теперь здесь делает. Ведь ему было нужно в Сиэттл. Нет, правда… Он это обещал самому себе. Конечно, он нарушал огромное количество различных обещаний, но на сей раз он решил твердо. Он пошел к Джеки, рассказал ей о своих планах, но она заявила, что он чокнулся, и это, принимая во внимание его сегодняшнее поведение, наверное, было правдой. А ведь он даже сумел убедить ее в том, что если ему удастся вылечиться от запоев, то они попытаются наладить свою жизнь.

Так почему же, черт побери, он сошел здесь с поезда? Ведь смысла в этом не было никакого.

Он шел к зданию суда, руки оттягивал чемодан и остальные вещи, тело немело от вчерашней выпивки. И хотя лето еще не вступило в Поттерз Филд, жара угнетала, давила. Глаза болели. Данлоп, прищурясь, поглядел на горы, потея, и чем дальше он шел, тем сильнее липла к его телу рубашка. А затем и костюм стал терять форму, и он знал, проходя мимо витрин магазинов, что выглядит ровно настолько, насколько себя чувствует. А чувствовал он себя совершенно больным. Данлоп подумал, что если бы он сошел, чтобы просто пропустить стаканчик, тогда, может быть, нашлось бы какое-нибудь удобоваримое объяснение его поведению, но ведь он сошел совсем не поэтому — стаканчик он прекрасно мог и в поезде пропустить. Нет, дело было в другом, и это его озадачивало. Тут он взглянул на другую сторону улицы и сквозь уличное движение увидел здание, на котором большими квадратными буквами было выведено «Поттерз Филд Газетт», и понял, куда направлялся.

Данлоп пробирался сквозь пикапчики, грузовички, ржавые «форды» и всякую прочую нечисть к сияющему стеклянному фронтону и к ступеням с имитацией «под мрамор».

И думал о человеке, которого увидит внутри, если он до сих пор там работает, — мужчине, вес которого кажется неимоверным, пока он не начнет двигаться. Ему под пятьдесят, и там он на своем месте, он на своем посту уже долгие годы и распоряжается своей властью с умом, которому бы позавидовали многие сенаторы и конгрессмены, потому что этот мужчина мог оказаться очень, очень опасным, — если он все еще там.

Звали его Парсонз.

17

— Мы встречались в декабре. Семьдесят первого.

— Да, что тогда произошло, помню. Но вас — нет.

— Я делал репортаж о том событии.

— Да? И все-таки не понимаю.

— Я приехал, чтобы написать продолжение.

И Данлоп подумал, что, вполне возможно, это на самом деле истинная причина, по которой он приехал сюда.

— Но кому это сейчас будет интересно?

— Тела, болезнь… Что произошло с остальными?

Парсонз откинулся в кресле и прищурился на Данлопа из-за необъятных щек.

— Теперь дошло. Ничего, если я буду откровенен?

— На это я и надеюсь.

«На что ты там еще надеешься?»

— Вы хотите снова начать все сначала. Вытащить на свет всю хреновину.

— Хреновину?

— Ни для кого не секрет, что люди во всем винят нас. Но, черт побери, не наша вина, что лунатики решили покорить горы. Если кто-то погиб, это не наша проблема. Но люди-то, обыкновенные люди, что думают? Те, которые там, в городе? Отверженные? Они осели тут и продолжают мутить воду.

— Но я не для этого приехал.

— Для чего же тогда?

Данлопу самому бы хотелось узнать, для чего.

— Итак, это произошло. Кто может сказать, кого следует за все винить? Вы правы. Они должны были знать, что не смогут выжить в горах.

Все эти замерзшие тела, раскиданные по заснеженным лесам и склонам, когда люди двинулись в долину, чтобы позвать на помощь, их руки и ноги отъедены волками и койотами, бараки, как из фильма ужасов о концентрационном лагере: детишки воют, голодные, а взрослые с гниющими, отмороженными подошвами зажимают носы и уши. Данлопа передернуло.

— Что же вам тогда нужно?

— Вот это и нужно. Есть современная ферма Брука, понятно? Есть богач, Куиллер. У него некие идеалы. Ему кажется, что он типа трансценденталиста. Отвергает земные ценности. Он привел сюда свой караван, основал здесь свой лагерь и объявил, что собирается жить здесь в согласии с природой.

— Проклятые уроды с высшим образованием.

— Не все.

— Не имеет значения. Черт, они считают себя такими, понимаешь, умниками. А не знали того, что каждый здешний шестилеток понимает на подсознательном уровне. Хочешь покорить природу? А она тебя убьет.

— Вот об этом и будет мой репортаж, — осенило Данлопа. — Потому что продолжения никто не писал. О том, как они ‘получили урок. И что же случилось с ними дальше. А кстати — что?

— Здесь больше ни одного не осталось.

— Что?

— Они дотянули до весны. Один мальчишка с фермы решил к ним присоединиться. Когда об этом узнал его отец, он побежал в горы, чтобы привести сына обратно домой. Увидев, что там происходит, он слегка чокнулся, взял ружье и пристрелил парня. Нет, больше там никого нет.

Данлоп, не мигая, смотрел на него.

18

Двое мальчишек мчались по пустырю. Они весь день проторчали в школе, но знали, что сегодня пятница, а завтра будут мультики, а через две недели начнутся летние каникулы. Они смеялись, радостные еще и потому, что дома им дадут по куску пирога, а потом они смогут поиграть в бейсбол. Мяч и перчатки они притащили из школы, и теперь один бежал впереди, а другой за ним, и они перекидывали мяч друг другу.