Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место - Андрей Шляхов

— Вот сучье вымя! — взревел Гавреченков. — Попали так попали!

По интенсивности кровотечения и студенту пятого курса было бы понятно, что эту рану не ушить, не прижечь лазером, не заткнуть салфеткой. Нужно было удалять матку.

Так случается — планировали сделать одну операцию, а получили две. Ничья вина — слепой случай, пакостное стечение обстоятельств. Данилов порадовался тому, что пациентка спит медикаментозным сном и ничего не знает. Недолгая и корыстная радость сменилась сочувствием к женщине, которая не сможет больше никого родить, а потом стало не до чувств. Усложненная и удлиненная операция легла на анестезиолога не менее тяжким бременем, чем на хирурга.

Вначале у оперируемой, несмотря на предпринятые Даниловым превентивные меры, вдруг резко упало давление.

Затем внезапно стало нерегулярным дыхание.

Под конец операции, когда в подставленный операционной сестрой таз шлепнулась огромная окровавленная матка, на мониторе пошли экстрасистолы (внеочередные по отношению к нормальному ритму сердца сокращения сердечной мышцы). Не слишком частые — от пяти до девяти в минуту, — но тем не менее заставляющие насторожиться. Данилов мысленно проклял все на свете, пытаясь понять причину их появления: его действия не могли привести к этому. Скорее всего, у пациентки были какие-то скрытые проблемы с сердцем. Отметив в уме, что после операции надо не забыть пригласить кардиолога на консультацию, Данилов купировал экстрасистолию. На «скорой» приходилось решать проблемы и посложнее, правда, не в момент операции; одна инъекция — и внеочередные сокращения исчезли.

Налепив клейкую повязку на аккуратно ушитый разрез, Гавреченков отошел от стола и замер, ожидая, пока операционная сестра развяжет завязки его халата.

— Всем спасибо!

Азы вежливости в роддоме соблюдали все, даже записные хамы. Правда, заведующий ОПБ произносил слова благодарности как проклятие.

— Я через полчаса загляну к вам, Владимир Александрович, — сказала Данилову Федоренко.

Прооперированная была то ли ее одноклассницей, то ли соседкой — Данилов в подобные нюансы никогда не вникал, предпочитая не делить пациенток на «чьих-то» и «ничьих».

— Какой смысл? — пожал плечами Данилов, решив, что Федоренко хочет сообщить своей подопечной о произошедшем в ходе операции. — Через полчаса она вряд ли придет в себя настолько, чтобы все осознать. Я приглашу вас, когда будет можно.

— Владимир Александрович, у меня есть разговор к вам, — сделав ударение на последнем слове, сказала Федоренко.

— Ко мне? — Данилов был искренне удивлен. — Какой, Татьяна Викторовна?

— Приватный, — ушла от ответа собеседница. — Так я зайду?

— Через час, — ответил Данилов. — Пока переведем, пока документацию оформлю.

— Хорошо, пусть будет через час. Только вы не уйдете к тому времени?

— Я сегодня дежурю.

— Вот и прекрасно.

Федоренко с полминуты постояла около пациентки, пока еще лежавшей на столе, и вышла из операционной. Даже бесформенная хирургическая пижама не могла скрыть прелести ее фигуры.

Глава четвертая

ВПОЛНЕ ПРИСТОЙНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Федоренко появилась в ординаторской ровно через час — минута в минуту. Данилов отдыхал: играл в го на смартфоне. Голова работала плохо, и проклятый компьютерный интеллект выигрывал, тесня Данилова на всех направлениях.

Как удачно я зашла — вы ничем не заняты, — порадовалась гостья.

Данилов думал по-другому, но ничего не сказал: сам же просил прийти через час.

Федоренко прошлась по ординаторской, разглядывая фотографии, которыми были увешаны стены. Анестезиологи называли эту экспозицию «нашим вернисажем»; тут было все: рабочие будни и домашние праздники, прогулки и пикники, традиционные фотоотчеты из туристических поездок и торжественно-примороженные снимки с различных конференций и семинаров.

— Что-то я вас здесь не вижу, — отметила Федоренко. — Или вы еще не успели вывесить свои фотографии на этой «стене почета»?

— Я не люблю фотографического эксгибиционизма, — сухо ответил Данилов.

Во взгляде его, устремленном на гостью, сквозило неприкрытое желание поскорее закончить разговор.

— Представьте себе — я тоже! — Гостья уселась на диван, выставив напоказ свои длинные ноги, которыми гордилась так, что хирургическую пижаму надевала только в родовой зал или операционную. Сейчас же на ней был кокетливо укороченный халат ослепительной белизны, не столько прикрывающий ноги, сколько подчеркивающий их длину.

Все остальное у Федоренко тоже было красивым, кроме разве что носа. Ему полагалось быть изящным и точеным, а он получился «утиным» — широким в основании и слегка загнутым кверху, «Хороша Танька, только клювом не вышла», — говорил эстет и похабник Вознесенский, обиженный тем, что Федоренко спала только со своим непосредственным начальником и не обращала внимания на заведующих другими отделениями. Впрочем, и заведующие не то чтобы стремились биться за прекрасную даму. Так, заведующий гинекологическим отделением, хоть и был весьма хорош собой, к коллегам противоположного пола относился сдержанно-равнодушно. Заведующий отделением обсервации был унылым занудой, из тех, в чьем присутствии немедленно скисает молоко. Вознесенский был толст и уже далеко не молод. Довольно перспективным кадром был Виталий Михайлович — доцент кафедры акушерства и гинекологии, — но тот предпочитал заводить романы со студентками. Студентки, по признанию самого Виталия Михайловича, были нетребовательными и «укладистыми», то есть легко укладывались в постель, почти ничего не ожидая взамен. А зачет, поставленный несмотря на прогулы, или завышенная на балл экзаменационная оценка были приятными бонусами.

— Ненавижу эту всеобщую пытку гостей фотографиями из домашней «коллекции», — продолжила она. — Засыпаю от скуки, все так однообразно — «это мы на тяже», «это мы на базаре», «это я выбираю украшения», «это мы в местном ресторане», «это наш номер»… Тоска! Некоторые даже на встречу в ресторане умудряются приносить чуть ли не по дюжине альбомов.

Данилов вежливо кивнул. «Что ей надо?» — подумал он, но подходящего ответа так и не нашел. Самым вероятным казалось предположение, что Федоренко вдруг захотела его соблазнить, но Данилов подумал, что для обольщения у гостьи слишком деловой тон и спокойный голос. И потом, секс в ординаторской, днем, когда вокруг — уйма народу? Лучше уж дождаться позднего вечера и уединиться в пустой палате…

— Вы уже освоились у нас? — Улыбка гостьи, выставлявшая напоказ зубы ослепительной белизны, напоминала рекламу зубной пасты.

— Да, вполне, — подтвердил Данилов.

— Нравится?

— Нравится.

— Владимир Александрович… — в ординаторскую заглянула старшая сестра отделения анестезиологии и реанимации. — Ладно, я потом…

Дверь закрылась так же резко, как и открылась.

— У нас хорошо, — покачала головой Федоренко. — Непыльно и сытно. Ведь это так важно, чтобы было сытно, особенно в наше непростое время…

Тема предстоящего разговора начала проясняться. Сытная жизнь, или Доходное место.

— Все времена непростые, — улыбнулся Данилов. — Простых не бывает.

— Ой, не скажите, — махнула рукой его собеседница. — Вот моя мама при социализме заведовала отделением в железнодорожной поликлинике. Ее уважали. Были связи, возможности, был почет. А что сейчас? Вечные дрязги, жалобы, скандалы и никакого уважения. Выгоды, соответственно, тоже никакой.

— Ваша мама еще работает?

— Нет, она давно на пенсии, но не теряет связи с родной поликлиникой. Как-никак почти всю жизнь на одним месте проработала. Да, а что это мы на «вы»? Как-то не по-свойски. Мы же коллеги и почти ровесники.

Улыбка, сопровождавшая эти слова, намекала на то, что Данилов, конечно, постарше.

— Можно и на «ты», — согласился Данилов. — Так действительно проще. Тогда уж можно и отчество отбросить, хватит и одного имени.

— Разумеется. Скрепим дружбу чашкой кофе? — снова улыбнулась гостья.

— У меня растворимый, — предупредил Данилов, вставая из-за стола.

— Тут у всех растворимый. Хозяйку кондратий хватит, если мы потребуем кофе-машину или поставим плитку с джезвой. Она и курить-то на пожарной лестнице не разрешает…

— Однако все курят. — Данилов глянул на чайник — не долить ли свежей воды? — и решил, что на две чашки точно хватит. — Тебе с сахаром?

— Нет, спасибо. Я не из-за фигуры, просто сахар меняет вкус напитка.

— Я тоже так считаю, — ответил Данилов. — Хотя на работе нередко пью чай и кофе с сахаром. Насыщаю организм глюкозой.

— Я бы тоже чем-нибудь насытилась. — Федоренко погладила себя по плоскому животу. — А то даже позавтракать сегодня не успела.