Актриса - Александр Минчин

Что было на десерт, я по сей день не помню. Так в жизни я не напивался никогда. Из-за стола я уже сам подняться не мог.

Последнее, что помню, это Аввакум и Шурик-акробат, ведущие меня под руки с обеих сторон. Я качаюсь и качаю их. Для этого сильно надо было качаться…

Первому остановившемуся Аввакум сует бумажку, а потом говорит «куда». Тот хочет заартачиться, но потом вдруг неожиданно узнает Аввакума и, не веря, спрашивает:

— Вы — тот самый?

— Да, тот самый, — говорит Аввакум. — Понимаете, друг из Америки приехал, надо отвезти.

— Никаких проблем, отвезем, — говорит тот, пряча бумажку.

Я совершенно не осознаю, что происходит. Вязкое забытье. Голова моя взбрасывалась из положения «риз», и я пытался понять, не завезет ли и не разденет ли догола? В кармане пиджака была тысяча их денег и около тысячи долларов. За последние могли отвинтить голову, навсегда, и не вернуть, так как это равнялось трем годовым заработным платам.

Как я ему показал, в какой переулок и к какому дому, загадка пьяного Сфинкса. По-моему, он еще дотащил меня до лифта.

— Мамуля!.. — сказал я, падая в дверях.

Сквозь туман, вязкость, дикую головную боль я слышу голос:

— Ну, сынок, ты вчера «на бровях пришел». Я вообще не представляла, что можешь быть таким пьяным.

Я тоже!.. Я давно уже не слышал этого оборота, обычно он применялся к старому поколению. Использовать надо… Усилие осмыслить отдалось невероятной болью в висках. Что же я вчера выпил?

— Я не пил, мне наливали.

Тот же голос, как с неба, говорит:

— Звонил Аввакум, интересовался, как твое самочувствие? Сказал, на базу едет, ты у него вчера всю водку выпил.

Ах вот что я вчера пил — водку. Ой, что же это с висками, не надо говорить слово «водка».

Я пытаюсь открыть глаза — не получается. Я пытаюсь сесть, но падаю. Неужели это состояние называется — «живой»? По-моему, это называется «живой труп».

Голос продолжает бурить меня:

— Сегодня, слава Богу, суббота. Надеюсь, ты уже не будешь бегать по своим редакциям до упаду? Может, проведешь время наконец-таки с мамой? Ты живой, Алеша?

— Мертвый, — отвечаю я. — Сколько времени?

— Двенадцать.

— Мам, ты не можешь меня в душ отнести?

— Отнести не смогу — тебе уже не пять лет. Но дойти помогу.

Я стою под дико горячим душем, но прийти в себя не получается. Делаю его дико холодным.

Она заваривает крепкий клубничный чай, дает клубничное варенье.

— Звонила Вера, просила передать, что пропуск у администратора.

— Какая Вера, какой пропуск?

— Вера — актриса, а театр — драматический.

Горячий чай успокаивает чуть-чуть внутренности, но голова разламывается.

Только сейчас до меня доходит, что вечером я иду в театр.

Я пытаюсь повернуться и морщусь от боли.

— Тебе дать таблетку?

— Нет. Я не пью таблетки.

На улице приятный ветер и ходят люди. Я удивляюсь, что они ходят прямо.

На кладбище мама оставляет меня наедине с памятником. Слезы катятся из глаз. При ней я почему-то стесняюсь плакать.

Я плачу, и у меня совершенно проходит голова.

— Папка, — говорю я, — папка, — и целую памятник.

От обеда я отказываюсь, только выпиваю рюмку коньяка — за упокой души его. Коньяк вообще не пью. Но у нее ничего другого нет.

Сажусь в кресло и на какое-то время выключаюсь. К вечеру надеваю светло-бежевый костюм, белую рубашку и новый галстук. У театра — толпа и суета. Суета сует, все толкаются. В окошке администратор, извиняется, что место только сбоку на балконе, но я буду один и в первой ложе.

— Вы можете оставить свой пакет у меня.

Я благодарю и оставляю. До начала — пять минут. Мне приносят программку. Я смотрю сверху в партер. Это был единственный театр — новый в городе — с амфитеатрными рядами, восходящими вверх. Публика пытается быть нарядной. Рассаживаются, соединенные кольцами, пары.

Я напряжен. Неужели я волнуюсь из-за?.. В горле пересохло. Я хочу, чтобы она оказалась хорошей актрисой. И боюсь, что это будет не так.

Занавес открывается. Место, где я сижу, почти нависает над сценой. Время — действие происходит в девятнадцатом веке. Вера и Тая играют герцогинь. Драма с запутанной интригой в высшем обществе (а в каком еще?) французского света. Сквозь декорации из материи, мне кажется, я вижу ее. Я подгоняю действие. Через минуту она действительно появляется на сцене. Ее лоб открыт. Я слушаю знакомый и чужой мне голос. Он не похож на тот голос, ночью… Она говорит, как дама света, у нее это натурально получается. Совсем чужая, я когда-то знал ее — в этом веке. На половине первого акта я расслабляюсь, так как актеры вошли в течение, а она в свою роль. Тая — единственная, кто живет в образе, остальные играют свои роли.

Во время диалога с мужем она садится по диагонали на сцене и поднимает свой взгляд наверх — прямо на меня. Я застываю, пытаясь понять, она видит или отсутствует в девятнадцатом веке. Переводит взгляд на запутавшегося супруга и говорит:

— «Вы очень нежны ко мне, Роберт, вы очень нежны».

Ни один мускул не изменился на ее лице.

В антракте я облегченно вздыхаю и выпускаю воздух. Я сижу и рассматриваю публику, откинувшись в кресле и забросив ногу на колено. Вдруг слышу сзади:

— Смотри, как расселся. Тоже мне — американец!

Нет, ничего здесь не изменилось за тринадцать лет.

И, думаю, не изменится.

Свет гаснет, начинается второе действие. Выпархивает Вера, она играет молодую, ветреную девушку на выданье, баловницу света, на которой все хотят жениться. Она легка, кокетлива, поверхностна в этой роли. Которая ей удается гораздо лучше, чем предыдущая. Я только удивляюсь, как при ее близорукости она не боится так прыгать по сцене. Появляется Тая, и между ними происходит диалог о проблемах их времени. Интересно, о чем они говорят за кулисами?

К концу спектакля «герцогиня» Тая вызывает у меня ком в горле и намек на влажность в глазах.

Я аплодирую, стоя, когда она выходит на поклон. Зал наконец тоже встает и аплодирует, продолжая поднимать занавес и вызывать актеров. Хоть большая часть аплодисментов достается не ей, а Вере. Ведущей приме театра. Тая поднимает глаза на балкон, скользит по нему, не видя, и снова кланяется публике. Вере преподносят красные розы.

Наконец публика выдыхается. Я беру свой пакет и иду к служебному входу. Стою у пустой раздевалки и думаю, как избежать встречи двух герцогинь и одного простого грешника.

Первой появляется Вера, раскрасневшаяся, с красными розами. Мы целуемся в щеки.

— Как вам спектакль, Алексей? — спрашивает она.

Я благодарю ее за спектакль, за роль, за доставленное удовольствие, за пропуск. Говорю, что мне понравилось. И рад, что говорю правду. Не вдаваясь в детали.

Разговаривая с ней, я все время смотрю поверх ее плеча, ожидая появления второго действующего лица.

— Вы кого-нибудь еще ждете? — спрашивает с плохо скрытым удивлением она.

— Нет, нет, что вы, просто привычка озираться, рассматривать.

Ее окружают какие-то знакомые и поклонники.

— Ну, не буду вам мешать, — загадочно говорит она и так в толпе выплывает на улицу. Я смотрю на фреску, которая называется «Таланты и поклонники». Они без ума от нее. Жаль, у меня нет такого же энтузиазма…

Смотрю через стеклянные двери, не ушла ли она. Нет, она стоит, разговаривая, принимая комплименты. Вторую герцогиню мне нужно встретить одну. Я еще не знаю, что скажу. Я зол за вчерашнее… Я не хочу свидетелей.

Выхожу из служебного входа, спускаюсь по лестнице и отхожу к телефонным автоматам. Для вида беру трубку и становлюсь спиной к «талантам и поклонникам». И пытаюсь вычислить степень ее близорукости. Смотрю на служебный вход и вижу, как из него выходит девушка в белом платье, со шнуровкой на груди. Эту девушку, кажется, зовут Тая. Она не спеша спускается и задумчиво бредет вперед. Я даю ей пройти мимо. Она поворачивает в маленький парк, из которого вход в другой театр, через два шага я догоняю ее. Не доходя, сзади, говорю:

— Какая неожиданная встреча.

Спектакль после спектакля. Мой голос отчего-то взведен. Как курок.

Она оборачивается и смотрит, осознавая.

— Здравствуйте, здравствуйте. Как вы сюда попали?

— А вы меня не видели до этого?..

— Нет, я бы, наверно, поздоровалась.

Я хотел ей сказать, что со сцены во время спектакля вряд ли удобно здороваться, но не сказал.

— Случайно проходил мимо, решил…

Она опускается на скамейку и говорит в никуда:

— Я уже не думала, что когда-либо увижу вас, мой грозный друг.

— Пурква и па?[1]

— Вы разорвали вчера со мной все и всяческие отношения. Я искала пепел…

— Вы огорчили меня, очень.

— Простите, я не думала, что это вас так огорчит. Вы не против, если я закурю?