Убийство на дуэли - Антон Бакунин

Спустившись на скошенный вторым укосом луг и немного походив по нему, мы вместе с доктором без особого труда отыскали барьеры — две воткнутые в землю ветки.

— Вот здесь оно и произошло, — сказал доктор.

— Покажите, где стоял князь, а где Толзеев, — попросил Бакунин.

— Толзеев вон там. Князь напротив, у того барьера.

— А секунданты?

— Секунданты и я с той стороны.

— Спиной к лесу?

— Да.

Таким образом, князь Голицын стоял спиной к изгибу луга, где он поворачивал прямо к реке Воронке.

У него за спиной оставался и овраг, заросший кустарником, и еще два оврага. Толзеев стоял спиной к той части луга, которая, сужаясь, уходила к голой холмистой гряде, замыкавшей километрах в двух горизонт.

Если кто-то и выстрелил Голицыну в лоб — а по-иному и быть не могло, — укрыться он мог только на лесистом склоне за спиной Толзеева. Бакунин достал из кармана револьвер и передал его мне.

— Вот что, Николай Николаевич, отойди-ка вон туда, повыше, шагов сто, поднимись по склону — только так, чтобы видеть меня. И как только я сделаю выстрел, тут же выстрели в воздух.

Я выполнил просьбу Бакунина и, пройдя вперед сто шагов, поднялся между деревьями по склону. Бакунин встал на то место, на котором, по словам доктора, стоял князь Голицын. Увидев, что я занял указанную мне позицию, Бакунин достал второй револьвер, махнул мне рукой — я приготовился, поднял руку вверх, и как только Бакунин выстрелил, тотчас нажал на спусковой крючок. Один за другим грянули два выстрела, отдавшиеся громким гулким эхом. Я спустился на луг и подошел к Бакунину и доктору.

— Вы слышали два выстрела? — спросил Бакунин доктора.

— Два, — ответил доктор.

— А в тот раз?

— А в тот раз — один.

— А эхо тогда было?

— Было.

— Но ведь и тогда было два выстрела. Может, вы второй выстрел приняли за эхо?

— Как же можно, — покачал головой доктор. — Выстрел был один.

— Хорошо, расскажите все подробно. С самого начала. Вы приехали в коляске с Толзеевым?

— Да.

— Голицын приехал позже или раньше вас?

— Съехались у заставы. И поехали вместе. Коляска князя впереди, мы следом. Ехали другой дорогой. Ехали долго.

— А что же, поближе не нашлось подходящего места?

— Уж не знаю. Только, помнится, Карпищев говорил, место определено было заранее. Я не спрашивал, но вроде как место определил сам князь. Они — кучер их — вроде как дорогу знал, ехали не останавливаясь, не приглядываясь.

— Хорошо, рассказывайте дальше. Только постарайтесь поподробнее, ничего не пропуская.

— Ну, значит, ехали… Следом за коляской князя. Ну и вот, приехали, коляска князя остановилась. Князь и секунданты его — молодой человек и граф Уваров — вылезли из коляски. Молодой человек вроде как секретарь князя. А что второй — граф Уваров, это мне Карпищев шепнул. Мы тоже остановились, вылезли из коляски. Молодой человек, секретарь князя, сказал: «Здесь». Ну, спустились, вот как и мы, на луг.

— Секундочку, а кто спускался первым?

— Секретарь князя.

— А за ним?

— Сам князь. А за ним граф Уваров.

— А Толзеев?

— Толзеев позади всех.

— Это точно?

— Прекрасно помню — позади всех. Граф Уваров сказал, мол, надобно поставить барьеры. Второй наш секундант, Кучумов Петр Федорович, пошел к деревьям — вон туда, принес две ветки, граф Уваров воткнул одну ветку — вот она еще торчит, — отмерил тридцать шагов. Условие было — на тридцати шагах. Отмерил и воткнул вторую ветку — второй барьер, значит…

— Сколько времени было? — спросил Бакунин.

— Времени? Приехали мы — я внимание обратил — в половине четвертого. А пока собрались, наверное, четыре.

— Когда разметили барьеры, где стоял Толзеев и где князь Голицын?

— Толзеев вон там, а князь вон там, — доктор указал рукой.

— Ну хорошо, дальше. Только как можно подробнее.

— Значит, разметил граф барьеры, ветки воткнул. Секунданты стояли вот здесь, где мы сейчас стоим. Карпищев, значит, и говорит: «Нацо бы о примирении спросить». Он, как мне кажется, переживал за Толзеева — друзья они. Все были уверены, что Толзееву несдобровать. Как мне потом Карпищев говорил, он, Толзеев то есть, стрелять не умеет, не приходилось до этого случая. Вызвал его князь в понедельник. В среду — дуэль. Так он во вторник отправился к господину Протасову научиться стрелять, но где там за один раз научишься — разве что попробовать.

— Вот как? — Бакунин насторожился. — А кто такой господин Протасов?

— Заведение. Обучаются все желающие. Из револьвера стрелять, а кто хочет — из винтовки. И даже из пулемета. Сейчас у него народу много — в основном, кто намеревается в добровольцы.

— И что же, он за плату обучает?

— Раньше за плату обучал — господ офицеров. А как началась война — бесплатно. Из патриотических побуждений. Сам он отставной офицер. Личность уникальная.

— М-да, — задумчиво протянул Бакунин. — Хорошо. Значит, Карпищев предложил спросить о примирении?

— Да. Граф Уваров пожал плечами. Второй — молодой, секретарь — он какой-то вроде как отсутствующий, меланхолический юноша. Карпищев и говорит: «Предложить противникам помириться — это обязанность секундантов согласно правилам». Тогда, значит, граф пошел к князю, а Карпищев к Толзееву — Толзеев-то совсем рядом стоял. Я слышал, как Карпищев сказал Толзееву: «Как секундант я обязан спросить вас, Лаврентий Дмитриевич, согласны ли вы примириться со своим противником?» Толзеев выглядел как будто растерянным. Он покачал головой, мол, нет, но посмотрел в сторону Голицына. Князь стоял подальше, я не слышал его слов, но по лицу было видно, что ответил отказом, причем решительно. И тогда и Толзеев сказал: «Нет, нет, никаких извинений». Потом граф и Карпищев вернулись обратно и граф сказал: «По правилам надобно осмотреть оружие».

— Голубчик, вот здесь поподробнее.

— Граф достал револьвер князя и продемонстрировал, что он заряжен. Револьвер, из которого стрелял Толзеев, был у Кучумова. Он тоже показал его графу.

— Скажите, доктор, вы ведь стояли совсем рядом?

— Да.

— Вы успели разглядеть револьвер, из которого стрелял Толзеев?

— А что его разглядывать? Самый обыкновенный револьвер. У Толзеева своего револьвера не было. Кучумов по просьбе Карпищева этот револьвер ему на время и предоставил.

— Граф осматривал, заряжен ли он?

— Да, осматривал.

— Вам не показалось, что револьвер великоват, может, чуть больше обычного?

— Самый простой револьвер.

— А вы сами хорошо стреляете?

— Особо похвалиться не могу, но владею.

— Хорошо, рассказывайте дальше.

— Ну, дальше — известное дело. Граф скомандовал: «Прошу противников в исходную позицию. На счет три сходиться. Раз, два, три». Князь двинулся к барьеру. Шел он медленно, спокойно. Руку с револьвером опустил. Толзеев же торопился. Широко так шагал, руку с револьвером вытянул вперед и все целился. Князь и пяти шагов не успел сделать, а Толзеев уже подошел к барьеру, прицелился и выстрелил. И вдруг видим — князь взмахнул эдак руками, и словно его кто ударил — опрокинулся.

— Князь упал на спину?

— Да, на спину.

— Второго выстрела вы не услышали?

— Нет. Второго выстрела не было. Как только князь упал, мы все тут же бросились бежать к нему. Подбежали, видим: князь лежит, руки раскинул, рубаха на груди кровью набухла. А во лбу… Во лбу дыра, и кровь маленькой струйкой сочится. Мы все застыли как вкопанные. Как же так могло получиться? Пока мы стояли, подошел Толзеев. Увидел — глаза вытаращил, револьвер уронил, смотрит на нас: «Господа, господа», — бормочет. Оно, конечно, дуэль дело такое. Каждый может и промахнуться и попасть. Но чтоб вот так — двумя пулями… Такое и в голову не придет.

— Ну, а потом?

— Я осмотрел князя. Одна пуля раздробила ему ключицу. Вторая — в лоб, мгновенная смерть. Отнесли князя в коляску. И поехали назад в Петербург.

— Толзеев что-нибудь говорил?

— Нет. Очень поражен был произошедшим. Ехали молча. Никто не ожидал. Уже когда приехали в город, Толзеева отвезли к нему в гостиницу, Карпищев спросил меня, кто должен сообщить в полицию. Как врач сообщить, конечно, должен был я. Я и сообщил. На другой день. Составили протокол.

— Скажите, а у кого остался револьвер, из которого стрелял Толзеев?

— У Кучумова. Это ведь его револьвер.

— Ну что ж, — закончил расспрашивать Бакунин, — идемте в автомобиль.

Мы поднялись наверх по той же тропинке, по которой спускались, и сели в автомобиль.

— А кстати, — обратился Бакунин к доктору, — какая в тот день была погода?

— Прекрасная. Солнечный теплый денек. Ветреный только очень.

— Скажите мне еще, любезный, — Бакунин на секунду задумался, — а вам не показалось что-нибудь странным?