Я, Яромир Гулливер - Михаил Семенов

Георгиевской церкви в 13 веке — сказал Курдаков — этот мальчик был с ним близок, помогал Яромиру в тех странствиях, да, и выручал не раз.

Загадку Дворища одним из первых почувствовал Николай Рерих. Бывал тут не раз. Изучал археологию края. Объехал всю область, тогда — губернию. Завершил тот вояж на Валдае, в удивительном месте бьющего ключа-реки из карстового разлома. Написал очерк- пророчество «Неиспитая чаша». Чета Рерихов были рождены Посвященными, чудесным образом нашли друг друга и прожили долгую наполненную откровениями жизнь. Их мысли и идеи доступны ныне каждому. Кого-то настораживают, кому-то пока не прояснены. Ждут, как неиспитая чаша, приятия раскрытыми, осветленными душами. За этим пока и заминка.

Слова Курдакова о св. Фёдоре не выходили у меня из головы.

Думалось, что история каждого города наполнена преданиями и легендами. Чем древней город, чем отдаленней временной горизонт событий, тем удивительней персонажи и их дела. Сегодня в них остаётся только верить. Хотя, кто-то способен чувствовать сердцем, прикасаться душой. Одна из легенд средневекового Новгорода, о которой расскажет каждый экскурсовод, зафиксирована в житиях русских святых, ведь их участники канонизированы навек. Это Блаж. Николай Кочанов, Хр. ради юродивый и Блаж. Фёдор Новгородский, Хр. ради юродивый. Пересказывать их жития нет смысла, каждый сможет прочесть. Так получилось, что листая том «Русские святые», собранные монахиней Таисией, тот, что посоветовал Курдаков, к своему удивлению я обнаружил подтверждение — действительно, Блаж. Фёдор «погребён у церкви св. Георгия на Торгу (Ярославом дворище). На могиле была воздвигнута часовня. Новгородские купцы всегда считали его своим покровителем». Следов часовни сегодня нет, разве, контуры фундаментов, место это никак не отмечено, да и покровителем той блестящей средневековой купеческой торговли ныне почему-то предлагают св. Параскеву, жившую в турецкой Анатолии.

Со временем, проходя мимо этого места, я ощутил в душе симпатию и какую-то близость с этим святым, представил его еще отроком, мальчиком Федей, потом юношей с чистой распахнутой душой. Он был из богатой семьи, получил хорошее образование, жил тут на Торговой стороне, где-то рядом. Что определило его выбор стать нищим юродивым, раздав после смерти родителей все добро и капиталы? Убежденность, отчаяние неразделенной юношеской любви или что-то другое? Уже не узнать. Жития фиксируют его частые моления в церкви Фёдора Стратилата, тут неподалёку.

Одно из городских поверий советует просить Фёдора Стратилата о помощи в поиске потерянного. Все просто: надо подойти к его абсиде и тихонько попросить. Сработает или нет каждый поймет сам. Бывало помогал. А что считать потерей, тоже решаете сами. Кто-то ищет ключи, колечко или часы. А кто-то, как у Вертинского:

«Самой нежной любви наступает конец,

Бесконечной тоски обрывается пряжа…

Что мне делать с тобой, с собой, наконец,

Как тебя позабыть, дорогая пропажа?!

Но ответит тебе чей-то голос чужой:

"Он уехал давно, нет и адреса даже…"

И тогда ты заплачешь: "Единственный мой!

Как тебя позабыть, дорогая пропажа?! "

Как-то раз Курдаков в одной из поездок по области вспомнил, что в военном Аракчеевском поселении села Медведь, А.К. Толстым было написано стихотворение знакомое всем советским школярам с «Родной речи»:

«Колокольчики мои,

Цветики степные!

Что глядите на меня,

Темно-голубые?

И о чем звените вы

В день веселый мая,

Средь некошеной травы

Головой качая?…

Возникла идея отметить это, увековечив на памятной доске. Доску сделали, но укрепить на фасаде офицерских казарм тогда не позволили без согласований. Прибили к сосне на ближайшей опушке. «Послали» в Космос.

Вспомнив это, я решился тут на газоне, рядом с контуром часовни, самовольно в темное время тоже установить памятную доску «своему» Фёдору. Простую, укрепив на двух стальных трубах, вбитых в землю. Кто-то счел бы это хулиганством, но, подумал я — святой заступится, как иначе. Тот и заступился, решив как положено «по-божески». Вот уж где промысел! Ровно через неделю именно на этом месте город установил памятный знак добровольцам народного ополчения. Ведь и «мой» Федя тоже был в каком-то смысле добровольцем, избрав свой нелегкий путь, тот, что обозначал божественные контуры человечности своим современникам, может, сегодня и некоторым нам.

В завершении Жития сообщают:

«В первый февральский день 1392 года блаженный Феодор был особенно радостен и светел. «Чему веселишься, Федя?», — спрашивали горожане, и он отвечал со счастливой улыбкой: «Прощайте меня, далеко ухожу от вас!». К вечеру святой отошел в вечность. Начался отсчёт его нового служения людям— предстательства пред Богом, небесного покровительства».

Считается, что души людей живы пока о них помнят живые. Проходя мимо этого места, я, кажется, каждый раз соприкасаюсь со своим Федором, ощущаю теплые волны. Похоже, один. Но и этого достаточно. Мысленно обращаюсь: «Блаженный Феодор, спасибо за заступничество, моли Бога о нас!»

Однажды святой приснился. О Полистьеве, его странствиях в веках обещал поведать, но прежде просил не забыть добровольцев, тех безымянных, что почти все полегли защищая в 41-м город. Кто помнит о них ныне? — ушли и не вернулись. Они тоже святые. Каждый. И память о них станет достойной поминальной свечой. Полистьев был рожден в 43-м, почти в окопе того Сталинграда, он помнил об этом всегда, трепетно ступая и по этой земле, пропитанной гарью и их кровью.

4. Рождение Яромира

Каждое лето для деревенской молодежи было радостным и помнилось долгие годы как время в заповедном окоеме родного края, любви ближних, надежд и мечтаний о счастье. Валдайская довоенная, смиренная в колхозном укладе, советская деревня раскинулась на раздолье Валдайской возвышенности. Край озерный, текли ещё полноводные и чистые реки, не задушенные бездумным тотальным осушением болот и торфяников — питающих их водных «аккумуляторов». Кругом, куда не глянь — ухоженные поля. Вечером — звон бОтало и приветственный рёв возвращающихся с пастбищ коров, затем, после дойки — звуки гармошки и живого пения. Утром — перекличка петухов. И даже сохранялись традиционные совместные праздники «из прошлого» за общим составным столом на поляне, всегда в дни бывших «престольных» у каждого села. За столом много пели, а после — танцы под аккомпанемент гармониста, обычно кадриль. Парни присматривали невест, да, многие их выбрали уже с детства, ещё в школе или по-соседству. Так было и у Павла. Его Варя жила неподалеку, давно согласилась стать Яковлевой, принять его фамилию, соединить два их рода, не примирившихся, как Монтекки и Капулетти с времен Гражданской и коллективизации. Варя жила с матерью и дедом в небольшой наклонившейся избенке в два окна. Их бывший просторный, рубленный двухэтажный с мезонином дом, построенный еще отцом со своим братом,