ППГ-2266 или Записки полевого хирурга - Николай Амосов

Старшая операционная сестра — Зоя Родионова. Немножко нервная белозерская девушка, но в работе быстрая, и руки хорошие. Тамара у нее — главный помощник. Есть и еще одна — маленькая худенькая белянка, пришла в Сухиничах с Любочкой — Маша Полетова. Бригада отличная. У них тоже все готово. Лампа над операционным столом 500 ватт! Перевязочная, правда, маловата. Начальник ходит в новом халате, щёки надул, важный. Не то что на дороге, под дождем. Хотя, впрочем, он и там был важный. Умеет. В пять утра, наконец, загудели огромные санитарные автобусы, и все выскакивают на мороз. Быстро разнеслось — в сортировке, на кухне, даже, наверное, на конюшне:

— Привезли!

— Привезли!

Все сразу пошло, как по писаному. Разгрузка, горячий чай, сортировка, раздевание. Вот они, раненые из-под Москвы. Они устали и измучились в летучке, хотя прибыли к нам из армейских ППГ — настоящих полевых. Ранены два-пять дней назад. Половина лежачих, но раненых с шинами Дитерихса не видно — их отобрали прямо на станции. По карточкам — ранения средней тяжести и просто легкие. А как они уже одеты, это московские раненые! Нет, немец нам не страшен. Если страна сумела так одеть солдата, значит, самые тяжелые дни уже миновали. Раздевание оказалось сложным. На каждом бойце шинель, шапка, подшлемник, ботинки с двумя портянками — байковой и суконной, рукавицы теплые. Ниже — ватный костюм: фуфайка и штаны. Еще слой — теплое белье. У некоторых под ним еще простое белье. И шарфы, не форменные, домашние — «из подарков», говорят. Женщины — раздевальщицы радостно похохатывают:

— Как кочаны капусты!

— Как на фронте дела?

Спрашивать этого не следует. Раненые — всегда пессимисты. Мы уже имеем опыт. Но, оказывается, нет, и у раненых психология изменилась.

— Немец жмет... страшное дело!

— Ну, а вы?

— Мы-то? Мы стоим. Стоим, уперлись. Мужики не любят громких слов. Никто не сказал: «Стоим насмерть».

— Как потери?

— Не очень большие. Зарылись в землю.

— Воевали летом?

— Больше свеженькие. Почти все свежие. Из эшелонов и прямо в оборону.

За два захода привезли сто тридцать пять человек. Все раненые обработаны, и большой хирургии от нас не требовалось. Но все же оперируем: рассекаем раны, если сделаны только «пятачки»11, удаляем осколки и пули, когда их удается нащупать... Пунктируем грудь — чтобы отсосать гемоторакс. Как жаль, что у нас нет рентгена! Заканчиваем перевязки около десяти вечера. Не быстро, но терпимо. Все довольны. Поработали для обороны столицы.

Прошли праздники. Идут жестокие бои под Москвой. Сталин замечательную речь произнес, провел парад. Все это так здорово, что и сказать нельзя. Только бы выстояли! Как это у него сильно сказано: «Враг не так силен, как его изображают... Еще полгодика, может быть, годик, и гитлеровская Германия лопнет под тяжестью своих преступлений... Пусть вдохновляют вас в этой войне мужественные образы наших великих предков...» Всех русских героев перечислил от Невского до Кутузова. Сумел вдохнуть уверенность в победе. Похоже, что наступление немцев остановлено. Каждый вечер слушаю мотив: «Идет война народная...» На всю жизнь запомнится.

Мы учимся лечить огнестрельные переломы. Аркадий Алексеевич Бочаров приходит к нам чуть не каждый день и показывает вторичную обработку ран и, главное, гипс.

Началось это 6 ноября днем, когда он зашел в перевязочную, где мы с Канским налаживали сооружение из гипса и металла — мостовидную повязку при переломе голени.

— Бросьте вы это, Николай Михайлович! Давайте я сделаю как нужно. По-современному.

И сделал. Рана была хорошо обработана, он наложил гипсовую повязку прямо на рану, как на закрытый перелом. И как наложил — с блеском! Сам сделал гипсовые лонгеты, сам загипсовал, отмоделировал — получилась легкая, красивая повязка. Написал на ней дату чернильным карандашом, нарисовал рану и перелом, полюбовался секунду и сказал:

— Вот как надо!

Мы приступили с детскими вопросами, с примитивными сомнениями — он начал нам объяснять, как маленьким. Глухая гипсовая повязка — вот метод, который сделал переворот в лечении переломов на войне. Проводники его в Советском Союзе — учитель Бочарова Сергей Сергеевич Юдин и юдинцы. Мы имеем возможность учиться из первоисточников. У меня всего два года стажа — нет собственных хирургических убеждений, нет даже настоящей книжной эрудиции. Меня-то легко убедить, а вот Бочаров жалуется на «доцентов» — они не приемлют гипс, и ему трудно с ними. Поэтому и мотается из госпиталя в госпиталь, «учит показом». А мне жалуется: «Такие они консерваторы... и неучи притом». Я польщен! Доверие! Мы не консерваторы, точно.

Итак — да здравствует глухой гипс! Оказывается, — до чего я неграмотен! — писали в хирургических журналах после финской о глухом гипсе. История у него давняя и источники русские! Отец нашей хирургии, Пирогов, применял его на Кавказе — загипсовал раздробленную пулей ногу и получил эффект. Юдин возродил метод во время войны с белофиннами. Он соединил три важнейших элемента: радикальную хирургическую обработку, сульфамиды и глухую гипсовую повязку. Результаты — отличные... Говорят, за границей этот метод называют «русским». Преимущества для лечения переломов очевидны: обломки не могут сместиться, правильно и быстро срастаются, раненый может ходить, наступая на ногу, — нет атрофии мышц. Но для раны сомнительно. Не верю, что микробы погибают в гное, который медленно просыхает через гипс. Техника повязки очень важна. Юдинцы применяли лонгетно-круговую, строго стандартизованную методу, ее легко освоить. Мы уже обучились накладывать повязки на голень, предплечье и плечо. Первым гипсую я сам, потом — Канский, потом сестры. Нужно иметь штатного гипсовальщика. Канского на это дело жаль, он важен как универсал. Недостатки у этого метода тоже есть. И, в частности, для войны. Нужна отличная первичная обработка раны. А кто, где и когда будет ее делать? Нет времени, нет хирургов, нет условий. Еще: трудно наблюдать раненого под гипсом. Раны не видны, А вдруг флегмона, гнойные затеки, газовая, сепсис?.. Нужны квалифицированные хирурги и опыт.

Из резерва прислали группу медиков — все они вышли из окружения. Нам дали операционную сестру, и она сразу заболела. Подумалось: «То-то будет работник». Это Лида Денисенко. Высокая, худая, белокурая... довольно красивая. Очень скромная... Стыдно ей, что голова кружится и ходить не может. Студентка третьего курса пединститута в Смоленске. Кончила курсы медсестер во время финской, но тогда на войну не успела, а сейчас — как раз. Медсанбат. Лес. Подвижная оборона. Больше ездили, но несколько раз оперировали сутками, раненые умирали. Знаменитая Соловьева переправа через Днепр в сентябре. Потеряли все машины, погибли люди. Дали новое имущество, дивизию пополнили. Снова работа. В октябре — прорыв немцев на Вязьму. Приказали: «Из окружения выходить мелкими группами». Оказалась в лесу с подругой, немцы рядом, слышна их речь. Их подобрали наши солдаты. Очень хорошие ребята, с ними и выходили тридцать дней. Страх, голод, холод. Немцы, обстрелы, предатели в деревнях. Потеряли двух человек убитыми. Обносились, обессилели. Наконец, попали к партизанам, и те перевели через фронт. Эмоции. Досталось девке. Героизма не проявила, но комсомольский билет в поясе вынесла. И в гимнастерке пришла с треугольничками. Спросил Лиду, кем у нее отец работал в Смоленске. Она засмеялась, потом сказала:

— Первым секретарем обкома... Пока на курсы не послали перед войной. Теперь даже не знаю где. Сказали, на Ленинградском фронте.

Вчера «В последний час»: наши взяли Ростов! Однако сегодня оставили Тихвин — к Череповцу близко... Но почему-то нет ощущения тревоги.

У нас что-то вроде хирургического праздника: обработали и загипсовали «бедро», то есть перелом бедра. Фамилия раненого — Смагин, кадровый старшина, артиллерист, воюет от самого Бреста. На подступах к Москве осколком фугасной бомбы оторвало левую руку и раздробило правое бедро. Привезли к нам на самолете, не по профилю. Но не отправлять же его — очень тяжелый. Губы пергаментные, температура под сорок, а он шутит с сестрами. Видно, парень сильный. Гранулирующая культя плеча и грязная вялая рана на передней поверхности бедра... Аркадий Алексеевич посмотрел и посоветовал наложить глухую гипсовую повязку. Мне стало не по себе. У парня септическое состояние, а мы его замуруем. Но авторитет Бочарова велик. Он послал за ЦУГ-аппаратом12 в другой госпиталь, его принесли через полчаса. Приготовили набор гипсовых лонгет, все, что полагается. Дали эфирный наркоз, взгромоздили на ЦУГ-аппарат — я его тоже в первый раз вижу. Сооружение сложное, пожалуй, самим не сделать, а без него нельзя. И раненого уложить на него непросто, нужен наркоз. Бочаров сделал разрез на задней поверхности бедра для стока гноя и наложил высокий глухой гипс — от сосков до кончиков пальцев. Парень проснулся и, несмотря на озноб, все равно шутил. Такие должны поправляться. Воля к жизни.