Тайны архивов. НКВД СССР: 1937–1938. Взгляд изнутри - Александр Николаевич Дугин

Протокол с моих слов записан правильно и мне прочитан.

ЛЕБЕДЕВ

Допросил:

УПОЛНОМ[ОЧЕННЫЙ] 4 ОТДЕЛА СПО ОГПУ СКУРИХИН

ДОКУМЕНТ № 2.28

ЗАМ[ЕСТИТЕЛЮ] ПРЕД[СЕДАТЕЛЯ] ОГПУ — тов. ЯГОДА

по агентурно-следственному делу «ГНЕЗДИКОВЦЫ»

23 октября 1933 г.

СПО ОГПУ вскрыта и 21 октября 1933 года ликвидирована террористическая группа среди технических работников, проживающих в общежитии Комиссии Содействия Ученым (КСУ).

Направляю показания арестованного руководителя тер[рористической] группы ЛЕБЕДЕВА Степана Лукьяновича, 1908 года рождения, беспартийный, бывший пограничник войск ОГПУ, вахтер «Союзкино».

На предварительном допросе ЛЕБЕДЕВ сознался в том, что подготовлял террористический акт над тов. СТАЛИНЫМ.

При выполнении теракта ЛЕБЕДЕВ решил использовать оружие, данное ему как вахтеру «Союзкино».

Лебедев имел в виду использовать свое положение вахтера «Союзкино» в Гнездиковском переулке, совершив теракт в один из приездов вождей на закрытый просмотр кинофильма.

Вовлеченные ЛЕБЕДЕВЫМ в тер[рористическую]группу БУСЕ И. А. — установщик паровых котлов КСУ и КЛЕМЕНЬЕВ И. А. — сторож КСУ задержаны.

НАЧ[АЛЬНИК] СПО ОГПУ Г. МОЛЧАНОВ29

ПОМ. НАЧ[АЛЬНИКА] СПО ОГПУ М. ГОРБ30

ДОКУМЕНТ № 3.31

ЗАМ[ЕСТИТЕЛЮ] ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ОГПУ тов. ЯГОДА

26 октября 1933 г.

В дополнение к протоколам ЛЕБЕДЕВА С. Л. (аг[ентурная] разр[работка] «Гнездиковцы») о подготовлявшемся теракте на Гнездиковском переулке направляем дополнительный протокол ЛЕБЕДЕВА от 25 октября 1933 г.

НАЧ[АЛЬНИК] СПО ОГПУ Г. МОЛЧАНОВ

ПОМ. НАЧ[АЛЬНИКА] СПО ОГПУ М. ГОРБ

ДОКУМЕНТ № 4.32

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

Лебедева Степана Лукьяновича

25 октября 1933 г.

В дополнение к своим предыдущим показаниям сообщаю, что совершение террористического акта над членами правительства, бывающих на закрытых просмотрах картин в главном управлении кино-фото-промышленности — по Гнездиковскому переулку — не представляло и не представляет никакой трудности. В частности, я находился от того места двора, где останавливаются машины с членами правительства, не более, чем в ста шагах. Таким образом, пока члены правительства выходят из машин, их можно было догнать и стрелять в упор. Была и вторая возможность совершения теракта с Б. Гнездиковского переулка, откуда расстояние до машин не более 50 шагов. В этом случае можно было совершить теракт, не заходя во двор, т. к. можно стрелять через прутья железной ограды. Время приездов членов правительства мне было известно — это между 10 и 11 часами вечера.

Мысль о совершении террористического акта над товарищем СТАЛИНЫМ у меня особенно укрепилась после моего разговора с БУССЕ, который на мое сообщение об отъезде СТАЛИНА в отпуск заявил: «Хорошо бы его (т. СТАЛИНА) застрелить».

Это меня уверило в том, что БУССЕ известный мне по его высказываниям как явный враг Сов[етской] власти, не только говорит, но и может помочь мне в совершении теракта. На КЛЕМЕНТЬЕВА я меньше надеялся, но знал его также как врага Сов[етской] власти, разделяющего мои взгляды и ведущего контрреволюционные разговоры. Протокол с моих слов записан правильно и мне прочитан.

ЛЕБЕДЕВ С.

ДОПРОСИЛ:

УП[ОЛНОМОЧЕННЫЙ] 4 ОТДЕЛЕНИЯ СПО ОГПУ СКУРИХИН

Какие же выводы можно сделать после изучения приведенных документов?

Во-первых, оперативные материалы 1933 года были сброшюрованы в отдельное архивное дело лишь 21 октября 1938 года, то есть вся эта информация о покушении на Сталина пять лет находилась «под сукном» в чьем-то сейфе или в рабочем столе без какого-либо движения.

Попробуем выяснить, в чьем же столе лежали без движения эти несколько страниц важнейших для того времени документов.

Оперативник Скурихин, допрашивавший в 1933 году «руководителя террористической группы» С. Л. Лебедева, сделал все, что мог и что должен был сделать: доложил о вскрытии заговора против Сталина своему непосредственному руководителю, начальнику секретно-политического отдела НКВД Г. Молчанову, который, в свою очередь, поступил точно так же, по инструкции.

И отрапортовал о «ликвидации террористической группы» заместителю Председателя ОГПУ Г. Ягоде.

Однако, от всесильного Г. Ягоды не поступило никаких письменных указаний, вероятно, при этом от него последовали какие-то устные распоряжения: забыть, замять, «приглушить» это дело.

Возможно, у Ягоды для такого решения были какие-то свои соображения?

Но об этом мы узнаем позднее…

КАТЫНЬ

Загадка Катыни

Первую версию трагических событий в Катыни, где были расстреляны польские офицеры, можно назвать официальной политической версией сегодняшнего дня.

Как возникла эта версия? Поможем Читателю, как и было обещано во введении, самостоятельно ответить на поставленный вопрос, опираясь на бывшие ранее недоступными архивные документы. Назовем их очередной раскрытой тайной наших архивов.

Итак, отправляемся в Российский государственный архив новейший истории и открываем одно из дел, документы которого свидетельствуют о неизменной, до 1989 года, позиции советского руководства по катынской трагедии — как отмечалось на Нюрнбергском процессе, вина фашистской Германии в уничтожении польских офицеров считалась официально признанным фактом33.

Совершенно неожиданным можно назвать появление 6 марта 1989 г. служебной записки заведующего международным отделом ЦК КПСС В. Фалина, в которой он подчеркивает, что «…Год назад [нам] был передан «Секретный доклад об участии польского Красного Креста в работе по эксгумации захоронений в Катыни под Смоленском, произведенной в период апреля — июня 1943 г.», который подводит к выводу о виновности НКВД в уничтожении польских офицеров…»34.

Проходят дни, готовятся новые документы, но, судя по всему, объективность секретного доклада польского Красного Креста от 1943 г., который составлялся под прямым руководством немецких офицеров, не подвергается никакому сомнению. И 27 марта того же года в ЦК партии появляется новая служебная записка: «В польской печати открыто утверждается, что в гибели польских офицеров повинен Советский Союз, а сам расстрел имел место весной 1940 года… Правда, вина за катынское преступление возложена на «сталинское НКВД», а не на Советское государство […]

Вместе с тем, нашим представителям не дано полномочий рассматривать по существу веские аргументы польской стороны […]

Видимо, нам не избежать объяснения с руководством ПНР по трагическим делам прошлого. Время в данном случае не выступает нашим союзником. Возможно, целесообразнее сказать, как реально и кто конкретно виновен в случившемся, и на этом закрыть вопрос. Издержки такого образа действий в конечном счете были бы меньшими в сравнении с ущербом от нынешнего бездействия»35.

И вскоре, 31 марта 1989 г. на заседании Политбюро ЦК КПСС было принято решение: «…1. Поручить Прокуратуре СССР, Комитету государственной безопасности СССР, МИД СССР, Государственному правовому, Международному и Идеологическому отделам ЦК КПСС в месячный срок представить на рассмотрение ЦК КПСС предложения о дальнейшей советской линии по катынскому делу»36. (выделено мной — А. Д.).

Вот таким образом готовилась политическая мина замедленного действия, осколки которой долетают до нас и сегодня. Может быть, одна их главных причин столь поспешных и необдуманных решений — визит в СССР тогдашнего польского руководителя В.