Красный всадник (Уот Тайлер) - Томова Людмила Илларионовна

В свете костра опять показалась голова кузнеца. И тотчас же рядом с Эндрью Джеймс увидел свою дочь.

— Клеменс!

Он поднялся, протянул к ней руки. Девочка перескочила длинную дымящуюся головню, бросилась к отцу и прижалась к его груди.

— Ты свободен, отец! — Клеменс улыбнулась. — Как я рада! Я искала тебя, я пошла в отряд, хотела найти тебя. Питер тоже собрался со мной. Но ему пришлось остаться с матерью: когда тебя увели, она слегла. Но ничего, ничего. Теперь все скоро кончится, все будет по-новому, ведь правда?

— Вы будете более правы, мисс, если скажете, что все только начинается, — галантно произнес Джон Стерлинг.

Клеменс оглянулась на него, посмотрела на дядю Пейджа. И все, глядя на ее пушистые волосы, на ее юное, оживленное лицо, невольно заулыбались.

— Ну вот и хорошо, что начинается, — сказала она, — очень хорошо! Раз все хотят этого, значит это верно, раз все идут вместе, значит так нужно. Значит иначе нельзя. Вот смотрите, сколько здесь наших эссексцев!.. И я с вами пойду. Нет, нет, не возражай, отец, я с вами. Я тоже хочу увидеть короля, я тоже хочу рассказать его величеству о нашей жизни.

— Садись, Клеменс, — сказал Джон Пейдж. — Ты, наверное, ничего не ела. — Он протянул ей ячменную лепешку и кусок жареного мяса.

— Я сама вас угощу. Братья Пейдж и тетушка Бекер передали вам… Вот, пожалуйста, берите.

Клеменс достала из глубокого кармана широкой полосатой юбки кусок яблочного пирога и три круглые булочки. — Ешьте, ешьте… — Она подсела к костру и, обхватив руками острые коленки, следила за всеми блестящими, любопытными глазами.

Джон Пейдж разделил пирог и две булочки, одну булку возвратил Клеменс и сказал:

— Спасибо, девочка. За свою доброту услышишь много ласковых слов от женихов в Валентинов день[35].

— Иди сюда, дочка, — Джеймс провел Клеменс к повозке, поднял дочь и опустил на мешки с сеном. — До Валентинова дня еще далеко, а пока поспи, ты устала. — Он облокотился о край повозки, вглядываясь в туман. Там светились огоньки костров.

— Побудь здесь, отец… Не уходи. Если бы ты знал, что у нас было в деревне! Если бы ты видел… — Клеменс подложила под щеку кулачок. — Какая ночь теплая! А воздух свежий… Послушай, что я тебе расскажу… Как только вас увезли тогда, все фоббингцы собрались и пошли в Брентвуд, к комиссару[36]. С ними побежал Питер. Они сказали: мы не станем платить больше ни одного пенни. Там были еще из других деревень. Из Керрингэма пришли крестьяне с луками. Долго они говорили с комиссаром, а потом взяли и забросали контору камнями. Как ни грозил комиссар, а пришлось ему удирать. Тогда из Лондона прислали комиссию с самим королевским судьей. Но наши схватили королевского судью и заставили поклясться на библии. И он поклялся никогда больше не приезжать со своей комиссией. А потом такое началось! Потребовали у судьи назвать присяжных, составлявших новые налоговые списки, и всем присяжным отрубили головы. А судья сбежал. Домой после этого никто из крестьян уже не вернулся. Все пошли к королю. Нужно же рассказать о своих обидах и отомстить за них лордам. Когда я узнала это от Питера, я догнала отряд…

…Клеменс уснула. Медленно таял туман. Костры догорали, на смену им высоко загорались звезды. Между созвездиями осторожно пробирался тоненький серпик молодого месяца.

Джеймс, задыхаясь, бежал вверх по крутым ступеням. Ему казалось, минула целая вечность с тех пор, как звук сигнального рожка поднял отряды осаждавших, с тех пор как он, Джеймс, рванулся вперед по шатким, прогибающимся доскам через ров, держа в одной руке копье, а в другой — лестницу. Узкий конец лестницы тащил бегущий впереди Джон Пейдж. Потом они хватались за колючие ветви тутовника, прижимались к замшелым стенам, спасаясь от летевших с башни стрел, устанавливали лестницы, закидывали веревочные петли на каменные зубцы крепости. С трудом преодолев стены, они спустились вниз. И сразу схватились врукопашную со стражниками, били копьями под их железные шлемы. В месиве штурма Джеймс видел, как ловко орудовал тяжелой дубиной кузнец Эндрью. Ни один взмах его могучей руки не пропадал впустую. Труднее пришлось со стражей, охранявшей главный вход в замок. Здесь защищались самые опытные воины. Возле рукояти бревна, поднимающего на цепях чугунную решетку ворот, завязалось настоящее сражение. Потом пришлось брать с боем массивные колеса, опускающие мост. Наконец враг отступил, и огромный скрипящий мост перекрыл ров.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Толпа крестьян устремилась по мосту к замку. Единственный способ открыть хитроумно запертые башенные ворота — разбить их тараном. Из лагеря принесли бревно и начали раскачивать его. Вскоре разнесенные в щепы ворота лежали на земле.

По низким переходам спиральной лестницы Джеймс бежал вверх за стражником, которого увидел в нише арсенала, возле двух старых пушек. Рыцарь, закованный с ног до головы в латы, с большой медной стрекозой на бляхе железного воротника, выскочил из ниши и исчез в узком сводчатом отверстии в стене. Там оказалась лестница. Джеймс поднимался по ступеням, слыша над головой звенящий стук железных башмаков, и через некоторое время вбежал в прохладное полутемное помещение.

Огромный продолговатый зал. Серый гранит стен. Сквозь узкие окна просачиваются неяркие лучи.

Слева разинула пасть печь с закоптелой решеткой. Неподалеку опрокинутый длинный стол. На полу валяется сброшенная посуда: серебряные блюда, узкогорлые кувшины, кубки. Далеко к середине зала откатился бронзовый подсвечник.

Напротив чернела дубовая дверь с медным кольцом. Рыцарь исчез.

Джеймс сделал несколько шагов, эхом отдавшихся под сводами, и древком копья нажал на дверь. Она подалась, и в зал проник дневной свет. Джеймс кинулся вперед. Каменная галерея, ограниченная зубцами бойниц, тянулась вдоль стены. На плитах валялись луки, стрелы, арбалеты. Джеймс нагнулся и поднял тугой тяжелый лук. Он был из превосходного, красиво изогнутого тиса. Подобрав с десяток стрел, Джеймс сунул их в пестро расшитый колчан и перекинул его через плечо. Подошел к бойницам, глянул вниз.

Он увидел невероятно маленький сверху осадный лагерь: игрушечных коней, стоявших на привязи у редких деревьев, повозки, крестьян, торопливо перебегавших мост, убитую стрелой лошадь… А далеко на горизонте — холмы в серой дымке, изрезанные дамбами нивы, пепельное небо, нависшее над ними. Джеймс повернулся к двери. Коротко свистнула над самым ухом стрела и впилась в дерево перед ним.

Джеймс отпрянул в сторону. Оглянулся.

На галерее никого не было. Снизу доносилось ржание коней. Он дернул на себя дверь. Она не открывалась. «Ага, значит, западня. Да, здесь бились хозяева, знавшие все премудрости старого замка».

Джеймс сделал несколько шагов вдоль стены и, прижавшись к ней, заглянул за угол башни. Недалеко от поворота галерея заканчивалась глухой каменной кладкой в рост человека.

Неожиданно сильный удар по голове оглушил Джеймса, и он упал, вспомнив в последний миг, что так и не починил в воскресенье Питеру прохудившиеся башмаки.

Более часа зарево костра спорит с голубоватым светом пасмурного дня. А ящики все несут и несут. Их волокут на центральную площадь Рочестера со всех улиц, закоулков, проулков, их вытряхивают в ревущее ненасытное пламя. И желтоватые языки пергаментных списков корчатся, чернеют и застывают. Подбрасывают новые. Много лет эти жалкие листы стерегли святое право сеньора угнетать крестьян, право человека издеваться над себе подобными. И вот нет списков, и, значит, нет этого права, нет повинностей, пошлин, штрафов. Нет господ, нет слуг… Все равны, все свободны, и они собрались сегодня, в субботу, по зову набатного колокола здесь, напротив городской ратуши, на площади, где по такому случаю не торговала ни одна лавка. Люди стоят полумесяцем вокруг костра: пахари, кузнецы, рыбаки, пастухи, медники, землекопы, мясники, сапожники, бедные лавочники, дровосеки…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})