Родовые сны - К Столяров

Таков был стиль жизни этого человека: дружбу он понимал как действие, как поступок. Евгений Весник рассказал, как однажды судьба забросила их с Иваном Федоровичем в город Экибастуз, где под наблюдением соответствующих органов находился бывший секретарь ЦК ВКП(б), долгое время бывший вторым человеком в стране, на совести которого, вероятно, было много разного рода дел, связанных с событиями 30-х и 50-х годов - Георгий Максимович Маленков. Развенчанный, сосланный, он одиноко доживал свои дни в забытом Богом городке. Следуя пушкинскому принципу - "милость к павшим", Иван Федорович посчитал своим долгом навестить опального властителя, и так же, как и к Виктору Некрасову, пришел к нему с гостинцами. По воспоминаниям Е. Весника, они долго о чем-то беседовали вдвоем.

Независимость, обостренное чувство справедливости и извечное российское понятие "милосердие" - слово, трудно переводимое на другие языки,- это яркие грани души и таланта Ивана Переверзева. Именем этого большого русского артиста был назван корабль "Иван Переверзев". Сейчас он находится в ведении украинских властей, тем не менее сохранил свое гордое имя и с достоинством представляет славу нашего отечественного кино в портах Кубы и Южной Америки.

Отец любил повторять слова Александра Сергеевича Пушкина: "Я могу быть подданным, даже рабом, но шутом или холопом не буду и у царя небесного".

Понятие чести причислялось почему-то к понятиям белогвардейским, и многие благополучно обходились без этой нравственной категории.

В душе отца слово "честь" занимало одно из главных мест. Заботиться о чести, т. е. о добром имени, должен каждый, о чине - тот, кто служит государству, о славе - лишь немногие. Этот постулат Шопенгауэра - хотя отец и не был поклонником немецкого философа,- был его программой. Честь человека - это больше, чем жизнь. За честь я готов пойти на баррикады, я готов сделать все, что угодно. Неважно, унижают ли при этом лично мое достоинство или достоинство моих собратьев. Понятие чести сродни понятию долга.

О чине заботятся лишь те, кто служит государству. И вот тут... Да, было обидно, оскорбительно, что не давали звания, когда у него такой послужной список. Но когда я принес отцу уже в больницу папку со званием народного артиста, он не придал этому никакого значения: ладно, сказал, положи куда-нибудь, я тут еще один эпизод написал: встреча Дмитрия с митрополитом Алексием, давай-ка лучше почитаю.

И о славе отец совсем не думал. Я помню, как передали нам журнал "Синемон", где в обойме великих актеров вместе с Чарли Чаплином, Гарольдом Ллойдом, Бертером Кейтом, Робертом Тейлором, Гарри Купером, Анной Маньяни от Советского Союза был только один актер - Сергей Столяров. Отец принял это с юмором: да что там, это ерунда, есть Бабочкин, есть Симонов, вот кто должен быть здесь. На Западе все наши фильмы считают пропагандой, а это неправильно.

Уверен, сказано было искренне, от души. Слава как таковая его не интересовала. Я теперь понимаю поступки людей моего поколения, когда отказываются от каких-то юбилеев. Такой великолепный мастер, как Георгий Михайлович Вицин,- он даже отказался идти в Кремль получать звание народного артиста Советского Союза, в последнюю минуту сказался больным. Не в этом суть, и не застолья останутся в памяти людей. Я понимаю отказавшуюся от юбилея Марию Алексеевну Ладынину. Люди, которые пережили и славу и терния, суету и фальшь юбилеев и прочих разных знаков внимания и отличия воспринимают с трудом или вовсе не воспринимают.

Все определяется мерой личности, ее масштабностью и талантливостью...

Я не хочу сказать, что цеховое понимание руководило отношением отца к людям. Совсем нет. Он, как я уже говорил, глубочайшим образом уважал Сергея Михайловича Эйзенштейна, преклонялся перед его огромным талантом и могучим интеллектом. Отец рассказывал, как Сергей Михайлович показывал сцену, когда бояре хватают, чтобы убить, Телепнева Овчину-Оболенского. Он падает, как орел. На него налетают приспешники, и я был поражен, говорил отец, как великолепно пластически Сергей Михайлович сумел передать суть этого характера. То был великолепный урок именно актерского мастерства.

Отец преклонялся перед Александром Петровичем Довженко, этим великим мыслителем и философом. Режиссура, любил подчеркивать Довженко,- это не профессия, а образ мышления. Режиссер - прежде всего философ, у него свое видение мира, своя точка зрения на искусство, на кинематограф. Эти огромные, напоминающие валуны, периоды речи Александра Петровича... Отец любил повторять из сценария еще немого фильма Довженко: "И когда копыта коня ударили в грудь земли и грудь земли задрожала..." Вот он, поэтический образ, а как сыграть его - уже другое дело. Важен объем, симфоническое видение мира.

Философия Довженко была отцу близка и понятна. Уже после смерти Александра Петровича его супруга Лидия Ипполитовна Солнцева, продолжавшая дело мужа, снимавшая фильмы по его сценариям (тоже очень больная, с угасающей памятью), несколько раз на дню звонила мне и спрашивала:

- Скажи, пожалуйста, не осталось у Сережи об Александре Петровиче записок? Или фотографий?..

Большая дружба связывала этих двух мастеров отечественного кинематографа, несмотря на разницу в годах,- Александр Петрович был значительно старше. Уважали они друг друга за порядочность, за бескорыстное служение избранному искусству. Первый фильм, в котором снимался отец, "Аэроград", был поставлен Довженко. Удивительное объемное мышление, я бы сказал даже - космическое. А чего стоит фильм "Земля" - впечатляющая, близкая нам и понятная символика. Умирает старик, рядом рождается младенец, с яблони падает яблоко. Круговорот жизни.

В своих дневниках Александр Петрович писал: "Я принадлежу человечеству как художник, и ему я служу, а не конъюнктурным наместникам Украины моей и ее лизоблюдам и гайдукам пьяненьким. Искусство мое искусство всемирное".

Такая позиция художника не осталась незамеченной. Повесть "Украина в огне" в 1946 году была воспринята Сталиным как личное оскорбление. По этому сценарию было принято решение Политбюро: "Об антиленинских ошибках и националистических извращениях в киноповести А. П. Довженко "Украина в огне"". Докладывал сам Сталин. Его не интересовала художественная сторона произведения, свое выступление он посвятил политическому уничтожению автора.

Отец до конца своих дней хранил верность памяти Александра Петровича и часто цитировал отрывки из запрещенной в то время повести Довженко, особенно те места, которые были наиболее близки его пониманию действительности. Например, как говорит Довженко о трагедии своего народа в годы войны: "И никто не стал им в пример - ни славные прадеды истории их, великие воины, ибо не знали они истории... Среди первых ударов судьбы потеряли они присягу свою, так как слово "священная" не говорила им почти ничего..."

Словами врага, немецкого офицера, Довженко так оценивает советский народ: "Ты знаешь, они не изучают истории. Удивительно. Они уже двадцать пять лет живут негативными лозунгами, отрицаниями Бога, собственности, семьи, дружбы!"

О советском чиновнике - на взгляд отца, довольно распространенном типе в те годы - Александр Петрович говорил: "Он был большим любителем разных секретных бумаг, секретных дел, инструкций, постановлений, решений. Он засекретил ими свою провинциальную глупость и глубокое равнодушие к человеку. Он был лишен воображения, как и всякий человек с сонным, вялым сердцем... У него не было любви к людям. Он любил себя и инструкции".

Сталин в своей обвинительной речи (Собр. соч., т. 15) говорил: "Довженко в своей киноповести выступает против политики советского правительства, клевещет на кадры... он критикует основные положения ленинской теории. Довженко пишет: "Всех же учили, чтобы тихие были да смирные... Все добивались трусости. Не бейся, не возражай! Одно было оружие - писать доносы друг на друга... Привыкли к классовой борьбе, как пьяницы к самогону. Ой, приведет она нас к погибели! Все железною метлою да каленом железом... лишь бы линия была чиста, хоть и земля пуста!""

Судьба автора была решена. Отец вспоминал, что после таких страшных событий Александр Петрович не каялся, не просил пощады, не говорил о себе "худых слов".

Киноповесть была запрещена к постановке и публикации. Довженко лишается работы на киностудии, его исключают из различных комитетов, в которых совсем недавно считалось за честь пребывание в них Александра Петровича.

Начались годы изоляции.

Довженко глубоко переживал запрещение "Украины в огне", но говорил об этом, по свидетельству отца, очень редко и только с очень близкими людьми.

Довженковское понимание мира во многом помогло отцу осмыслить и свою жизнь, и свое место в ней.

Кому-то это может показаться странным, но большинство друзей отца не были связаны с актерской профессией. Он очень уважал и ценил океанолога Александра Михайловича Гусева, доктора наук, профессора Московского университета. Александр Михайлович, помимо того, что был замечательным ученым, увлекался еще и альпинизмом. Когда во время войны немцы захватили Северный Кавказ и подразделения горной дивизии "Эдельвейс" установили на Эльбрусе фашистское знамя, специальная команда советских бойцов-альпинистов предприняла восхождение на эту труднодоступную вершину и водрузила там красное полотнище, тем самым утвердив наше превосходство. Так вот, в составе этой знаменитой роты был и Александр Михайлович Гусев.