Гимн жизни. Истории жизни детей, победивших рак - Рената Равич

Барретстаун все расставил по местам. Я перестала переживать по поводу своей болезни, перестала жалеть себя. Я стала чувствовать себя счастливой и сохраняю это чувство и сегодня. Уже прошло больше 5 лет со дня моей последней операции, и каждый день я выкраиваю минуту, чтобы отвлечься от внешней суеты, улыбнуться и поблагодарить Бога за жизнь и счастье быть здоровой и довольной своей жизнью.

Я окончила школу, выучила английский, сдала экзамен на международный сертификат и поехала волонтером-переводчиком в Барретстаун, как только мне исполнилось 18 лет. Это был потрясающий опыт. Я получила огромное удовольствие, работая с детьми, я видела, как они становятся храбрее, веселее и открывают свои души радости с каждым днем. Я проводила все время с детьми и была счастлива от того, что чувствовала себя на месте, видела, как нужна и полезна моя работа.

Я хотела бы снова поехать волонтером на следующее лето, потому что Барретстаун изменил мою жизнь, когда я была ребенком, сделал меня сильной и счастливой. Я хочу сделать что-то, чтобы помочь тем детям, которым еще предстоит дорога к выздоровлению и избавлению от болезни. Я хочу помочь им почувствовать себя более уверенными, счастливыми и сильными, независимо от того, что их ждет в будущем.

Сейчас я учусь в Тимирязевской сельскохозяйственной академии, на отделении ландшафтного дизайна. В прошлом году я провела 3 месяца на практике в Швейцарии, что также помогло мне улучшить мои знания немецкого языка.

Аня: Сейчас мне 20 лет. Когда я заболела, мне было 14 лет.

Р.: Ой, завидки берут! Ты вообще в курсе, что ты еще молодая девушка?!

Аня: Ну, не совсем молодая!

Р.: Постеснялась бы, мне недавно 75 стукнуло! Скажи, пожалуйста, тебе легко вспоминать это время? Ты можешь откровенно поговорить о том времени, когда ты болела? Тебе не тяжело? Я недавно с одной мамой разговаривала. Так у нее сразу слезы на глазах, дыхание перехватило, комок в горле, а прошло уже несколько лет, как ее девочка выздоровела.

Аня: Ну, конечно, мне не всегда приятно вспоминать то время, когда мне делали операцию, когда я таскалась по больницам, но теперь я уже могу более или менее спокойно говорить об этом.

Р.: Итак, прошло больше 6 лет со дня твоей первой операции. И ты здорова и живешь интересной активной жизнью. Это же просто здорово! Аня, я просила бы тебя поделиться тем, что ты испытала во время своей болезни, хотела бы проговорить с тобой откровенно. Расскажи о том, что ты чувствовала в то время, ребятам, которые сейчас находятся в больнице и лечатся от рака. Пойми, как это важно для них – видеть фото и читать про девушку, которая когда-то перенесла то, что они испытывают сейчас. Помоги им понять, что болезнь может пройти, что они могут выздороветь, надо только очень верить, очень любить жизнь, очень хотеть жить и очень стараться выздороветь.

Аня: Я попробую.

Р.: Когда тебе врач сказал, что у тебя онкология, что ты чувствовала? И вообще, как ты поняла, что это рак?

Аня: Я просто обнаружила большую твердую шишку на руке. Она выросла довольно быстро и незаметно и совсем не болела. Мы с мамой побежали в больницу, врач сказал, ничего страшного, подождем месяц и посмотрим.

Р.: Думал, она рассосется?

Аня: Наверно. А шишка все росла и росла. Но не болела. В общем, я себя нормально чувствовала. Через месяц мы опять пошли к врачу, потом нас послали еще к одному специалисту, а он сразу направил нас на Каширку, чтобы мне сделали пункцию. Мы поехали туда, а потом врачи долго решали, что это такое, это было уже на Каширке (Институт детской онкологии и гематологии).

Р.: Вот когда ты туда шла, что ты думала, что чувствовала?

Аня: Я была безумно напугана, напугана этим огромным серым зданием. Мне было очень страшно, я не могла поверить, что у меня рак, хотя я и раньше догадывалась: у меня явно неладно. Но когда сделали пункцию, врачи нашли что-то, я не знаю, как это называется. Р.: Атипичные клетки.

Аня: Вроде. Там такие порядки, что если врачи точно не уверены в диагнозе, то они посылают в другую больницу, где удаляют простые доброкачественные опухоли. А там сидят два врача, и один говорит другому: «Ну что, будем оперировать?» Другой отвечает: «Вроде это не рак» А я еще думаю: «Ничего себе! Они не уверены? Один говорит, что это рак, а другой говорит, что нет. Правильно ли они оперируют? А вдруг у меня рак?»

Р.: А сколько тебе тогда было, 14 лет? Рановато же ты начала задумываться!

Аня: Ну да! В этой больнице я пробыла неделю, мне сделали операцию и послали анализ на гистологию. Оказалось, что это рак 2-й степени. И тогда меня послали снова на Каширку. Там мне уже сделали вторую операцию почти через полгода после первой и велели наблюдаться у них каждый месяц. Ну, это я уже потом точно узнала, что опухоль злокачественная. Первый раз я лежала в больнице неделю, а второй раз, через полгода, когда мне сделали вторую операцию на Каширке, в больнице не было мест, и нам предложили лечиться амбулаторно. Меня родители привозили на все процедуры и исследования на машине, иногда каждый день приходилось ездить. Во второй раз мне вырезали достаточно большой кусок вокруг опухоли, удалили все радикально. Но не стали делать ни химию, ни облучение. Вроде при этом виде опухоли это лечение не имеет смысла. Только наблюдают постоянно до сих пор и делают все необходимые анализы и исследования раз в полгода. Теперь там шрам, и, когда меня спрашивают, в чем дело, я шучу, что это меня медведь укусил.

Р.: Понимаешь, меня интересует не столько медицинская сторона дела, сколько твои ощущения и мысли. Врачи прямо говорили тебе?

Аня: Нет, они прямо не говорили. Но я же чувствовала! Мне очень не нравилось, что я должна была каждый месяц, а то и чаще, ездить на Каширку. Да я просто стеснялась того, что у меня вообще была какая-то операция. Я никому не говорила об этом в школе. Р.: В каком классе ты была?

Аня: Уже в 9 классе. Нет, я хотела как можно скорее забыть, что у меня была какая-то операция. Я ужасно стеснялась вообще, что меня оперировали, я старалась максимально скрывать, ну может, одной – двум подружкам сказала, но ни с кем это не обсуждала, никому ничего не говорила. Потом я перешла в другую школу. Р.: Ты сознательно перешла, или так совпало?

Аня: Вообще-то, я специально готовилась к экзаменам в лицей. Нет, это не относится к болезни. Мне просто не нравилась старая школа. Я вслед за своей подружкой перешла в лицей. Меня приняли, и я радовалась, что должна идти в новую школу. И тут в августе мне сказали, что у меня опухоль злокачественная, и мне надо срочно делать вторую операцию. Я говорю: «Да вы что, я же в новый лицей иду, неужели нельзя подождать?» – «Нет, – говорят врачи, – иначе будет саркома или еще что-то похуже».

Р.: Врачи начали настаивать на срочной операции?

Аня: Ну да! В конце августа назначили, а в первых числах сентября уже сделали. Я утром приехала на Каширку. Мне сразу же сделали операцию под общим наркозом, я день пролежала в реанимации, а вечером меня перевезли в палату. Там было ужасно тесно, очень страшно и невыносимо жарко. И вечером врач сказал: «Если хочешь, можешь здесь переночевать, а если хочешь домой и тебя отвезут на машине, можешь ехать». Я, конечно, сказала: «Домой, домой!» Р.: Ну, так ты отделалась легким испугом!

Аня: Я отделалась абсолютно легким испугом. Потом мы, конечно, ездили в больницу: снимать швы, на УЗИ, томографию и всякие прочие анализы каждую неделю, иногда по два раза.

Р.: Значит, сильного стресса, связанного с длительным пребыванием в больнице, у тебя не было?

Аня: Видимо, нет. Но все равно, когда я каждый раз ехала на Каширку, у меня сердце екало, и душа в пятки уходила. Потом я посчитала, сколько времени прошло между апрельской операцией и сентябрьской, целых полгода, а потом зимой выяснила, что прошло уже больше времени, чем между операциями, ну, и я подумала: «Жизнь налаживается, может, все еще будет хорошо».

Р.: Так ведь действительно все хорошо!

Аня: Все хорошо, в самом деле!

Р.: Даже я считаю, что все в 150 раз лучше, чем хорошо. Посмотри, чего ты добилась за эти прошедшие годы!

Аня: Конечно, тот год был очень сложный для меня. Потому что я стеснялась, я ужасно стеснялась своей болезни, я не могла говорить ни с кем на эту тему, ну, может, с парой подружек. Но в школе я не могла говорить об этом. Я скрывала, думала, что ребята меня не примут.

Р.: Ну, так и не принимают. Бывают такие ситуации, что люди вообще думают, что рак заразен.

Аня: Ну да, бывают. Я старалась ни с кем это не обсуждать. Ну, прошло, и прошло.

Р.: Ты задавила эти мысли о болезни в себе?

Аня: Да. Я молчала об этом. Даже с мамой. Может, с папой, разговаривала, но потом, уже гораздо позже.

Р.: Он говорил с тобой как с ребенком, или вы скорее обсуждали это серьезно, как взрослые люди?

Аня: Скорее, как взрослые люди. Я помню, как я сидела и причитала: «Как же это могло со мной случиться, как же это могло со мной случиться?!» А папа спокойно говорил: «Все нормально. Тебе сделали операцию. Если опять надо будет, сделают еще операцию, будешь лечиться. Все хорошо. Тебя вылечат. Ты будешь бороться».