Книга птиц Восточной Африки - Николас Дрейсон

Мохаммед Хан случайно знал, что в Момбасе, в маленьком жестяном сарайчике, под висячим замком, этого динамита хранится несколько ящиков. Они лежали там с тех времен, когда у начальника порта родился грандиозный план продления стены гавани: он решил взорвать коралловый риф и тем самым отделить его от близлежащих скал. Однако после двух оглушительных взрывов стало ясно, что риф чрезвычайно хрупок и от одной лишь отдачи моментально рассыпается в пыль. Динамит в шведских сосновых ящиках так и валялся в сарайчике возле верфи. Мохаммед Хан познакомил начальника порта с главным инженером железной дороги. Те заключили сделку. Начальник порта отблагодарил деда Гарри Хана за труды первым, что попалось под руку, а именно несколькими рулонами ярко-красной манчестерской камвольной ткани, которую при сложных обстоятельствах оставил в его кабинете владелец одной частной яхты.

Мохаммед Хан радостно принял красную ткань — и в голове у него кое-что щелкнуло. Он разрезал ткань на куски и в ближайший же выходной отвез по железной дороге на привокзальный рынок Найроби. В первую субботу он продал прохожему масаи один квадрат ткани. Во вторую — двадцать, в третью — сто. Почти каждый масаи, пасущий коз и овец, — они часто ходили мимо вокзала, влекомые непривычным зрелищем, — вдруг решал, что ему позарез нужен новый красный плащ. Так у масаи, которые прежде предпочитали цвета земли, развилась любовь к красному, не угасшая по сей день, и так Мохаммед Хан стал предпринимателем.

Сыну старик Мохаммед передал уже целый торговый дом, один из самых крупных в Восточной Африке. Рекламу, возвещавшую о том, что «Хан — значит качество», было видно от пристани Момбасы до железнодорожного терминала Антибы, от равнин Серенгети почти до самой вершины Килиманджаро.

Отец Гарри расширил маленькую торговую империю, и к шестидесятым годам семья попала в число богатейших в Восточной Африке. Но затем посыпались неприятности. После обретения независимости деловая стабильность в регионе всплыла кверху брюхом. Кению охватили волнения и беззаконие; племена требовали обособления, националисты — национализации. Как только Гарри, младший из детей, закончил среднюю школу Хиллкрест, Ханы распродали имущество, упаковали вещи и перебрались в Торонто.

Там они развернулись неплохо, а спустя какое-то время распространили деятельность и на Соединенные Штаты. Гарри уже работал в семейной фирме, но его коньком было, главным образом, общение с «аудиторией». В отличие от брата Аладдина он ничего не смыслил в цифрах и в отличие от брата Саламана не имел нюха на выгодные сделки, но у него имелся свой дар. Гарри умел ублажать людей. Когда открывался новый отель, именно он устраивал прием, встречал гостей и произносил речи. Когда требовалось получить финансирование под строительство очередного торгового центра, именно он вел банкиров на ланч. При продаже франшизы именно он развлекал жен франшизополучателей (ну любили они Гарри Хана, эти самые жены).

Старшие братья между тем заключали сделки и считали деньги, которых всегда хватало, поэтому они редко интересовались состоянием кредитных карт и счетов Гарри. Тот обзавелся апартаментами в Торонто с видом на Сент-Лоуренс и на Манхэттене с видом на Ист-ривер. Теперь, при пяти квартирах в обоих городах, — каждая из жен затребовала себе по квартире — Гарри начал скучать. Да и братья уже утомились: столько жен, и ни одного ребенка. Может, предложили они, ты куда-нибудь съездишь? Нам, конечно, будет трудно, но пару-тройку недель — даже месяцев — мы как-нибудь справимся. Не хочешь ли побывать на родине? (Да, в Африке почти наверняка можно пользоваться карточками «Американ Экспресс».) Слушайте, а может, и мама захочет поехать? И вообще надо бы присмотреться — вдруг там опять открываются деловые возможности?

Гарри согласился. Он представления не имел, чем будет заниматься ближайшие три месяца, но нисколько не сомневался: что-нибудь обязательно подвернется.

10

Райская мухоловка

За сорок четыре года, что прошли с тех пор, как Гарри Хан и его мать в последний раз ехали по шоссе, ведущему от международного аэропорта к центру Найроби, очень многое изменилось. Гарри не узнавал ничего. Его мать, сидя сзади в красивом новом «рэйндж-ровере», на котором их встретил ее племянник Али, то и дело качала головой — всякий раз, когда ей казалось, что среди тянущихся вдоль трассы автомобильных и мебельных салонов и скучных офисных зданий мелькнуло что-то знакомое, напоминающее о старых добрых временах. «А-а-ай», — вздыхала она. Всю дорогу до города — мимо футбольного стадиона, парка Угуру, нового здания парламента и старого университета — только это и было слышно. А-а-ай.

— Я не помню улиц с такими названиями, — сказал Гарри.

— Их все поменяли, старина, — ответил кузен. — У нас же теперь постколониализм, забыл?

Свернув с Угуру-роуд (Королевская авеню) направо, он провез родственников по Кеньята-парад (улица короля Георга), миновал заправочную станцию и после круговой развязки, на которой толклось человек шесть обтрепанных мальчишек с пустыми глазами, покатил влево. Большой автомобиль, подскакивая на бесчисленных выбоинах, одолел еще пару сотен ярдов и проехал в ворота с надписью блестящими золотыми буквами: «Брызги прибоя».

— Вот уж этого я точно не помню.

— Новая гостиница. Здесь потише, чем в «Хилтоне». Я подумал, тете тут будет спокойней.

— А как же мой любимый «Ливингстон»?

— В смысле, «Африканский рассвет»? Там сменился управляющий. — Али покачал головой. — Совсем не тот коленкор.

Гарри не спрашивал, почему их не везут в «Стенли». Туда вот уже пятьдесят лет не ступала нога никого из Ханов — с того самого дня, когда отца Гарри, шедшего в ресторан на ланч с важным клиентом, менеджер отеля принял за официанта и пригрозил уволить, если тот сию же минуту не начнет «шевелить ластами».

Между тем «Брызги прибоя» (почему гостиница в двухстах пятидесяти милях от ближайшего океана называется именно так, ведомо лишь ее хозяевам, гражданам Саудовской Аравии, сроду не бывавшим в Кении) оказались местом вполне приличным и современным, и после регистрации мать Гарри отправилась отдохнуть в свой номер, а Гарри и Али — в бар.

Они заранее договорились, что только переночуют в Найроби, а утром на машине поедут в Найвашу. Али достался в наследство большой дом на озере, который в тридцатые годы построил их дед. Кенийская и американская ветви семьи решили, что три месяца в Кении матери Гарри лучше всего провести именно там. И пусть ее все навещают, а не она сама разъезжает с визитами. Решение оказалось мудрым. Наутро за завтраком пожилая женщина заявила сыну и племяннику:

— Господи, до чего же изуродовали город! Скорей бы отсюда уехать.

Дом в Найваше почти не изменился. Та же бесконечная изгородь из молочая вдоль шоссе, те же высокие чугунные ворота, длинная грунтовая подъездная дорога, широкие газоны и розовый, как фламинго, дом. Матери Гарри он нравился, самому Гарри — нет. Он сразу заскучал и три дня спустя, убедившись, что мать освоилась с африканской жизнью, заново привыкла к наличию слуг и даже успела обрести былую властность, охотно согласился съездить на пару дней в город вместе с младшей дочерью сестры жены кузена Эльвирой, приехавшей повидать тетю. Про Эльвиру было известно, что она хорошенькая, избалованная и «не замужем, но обручена». Жених, бухгалтер с серьезными намерениями из хорошей семьи, к сожалению, сейчас в командировке в Дубае, но сама она «с радостью покажет дяде город».

Гарри не раздумывая поселился в «Хилтоне». И взял напрокат алый «мерседес». Эльвира по мере возможностей показала дяде все прелести Найроби и, уже сверх всякой меры, свои собственные и повсюду пользовалась карточкой «Американ Экспресс». А здесь неплохо, решил Гарри. Но тут вернулся жених.

Так и получилось, что неприкаянный Гарри, скучая теперь уже в городе, отправился утром в музей (нашел место!) убить пару часиков, а заодно нагулять аппетит перед поездкой в ресторан на окраине города, о котором столько говорили. Так он и познакомился с Роз Мбиква.

А вот как устроена жизнь Роз. Понедельник, утро: собрание штата. В смысле, штата прислуги, которой у Роз пять человек: экономка Элизабет, садовник Рубен шестидесяти трех лет и трое аскари — Мокия, старый Мухиса и молодой Мухиса, которые охраняют дом и подъезд к Серенгети-Гарденз. Вообще-то, ей не нужно столько слуг. Роз хорошо готовит и с удовольствием занимается садом. И охрана ей ни к чему. Высокая ограда, колючая проволока и сложные охранные системы, столь любимые многими из соседей, ассоциируются в ее сознании скорее с угрозой, чем с безопасностью (к тому же Роз прекрасно знает: если вас захотят достать, то достанут). Но в ее доме много места для прислуги, которое грех не использовать, как грех не давать работу тем, кто в ней нуждается. Ей в жизни повезло, а счастьем, любил говорить Джошуа, надо делиться. К тому же, начав работать на Роз, все аскари, а особенно молодой Мухиса, очень полюбили птиц и постоянно зовут хозяйку во двор взглянуть на какую-нибудь красивую или необычную птицу — а порой спрашивают ее название.