Окопные стихи - Юрий Белаш

топили бани, мылись. Вечерами

киномеханики крутили «Два бойца», –

и мы беззлобно ржали, наблюдая,

как Марк Бернес стрелял из РПД –

ручного пулемёта Дегтярёва:

строчил напропалую, без прицела,

и даже левый глаз не прикрывал,

и немцы так картинно помирали

под этим маркбернесовским огнём…

Затем – неделя смотров и проверок.

С утра до вечера – как это? и как это? –

комиссии, комиссии, комиссии

из армии, из корпуса, полка…

И так нас эта публика замучила,

ну прямо хоть в траншеи убегай!

Но наконец – последняя проверка

перед обедом. Славный был денёк –

июньский, солнечный, нежаркий.

Мы выстроились в «в полном боевом» –

с винтовками, с примкнутыми штыками,

шинели в скатках, вещмешки, подсумки,

сапёрные лопатки и надоевшие вконец

противогазы. на нас –

идущей умирать и побеждать пехоте…

* * *

У врача не найдётся ни сил и не времени

выяснить, что с тобой: в медсанбате –

запарка, раненых – сотни. Лишь рукою

махнёт: «Безнадёжен!» – и тебя отнесут

санитары в палатку, где санбатовский морг,

и положат меж мёртвыми и умирающими.

А ты ночью проснёшься и завопишь: «Жрать хочу!» –

и упишешь за милую душу котелок

медсанбатовской каши с черняшкой – и по новой

уснёшь, как ни в не бывало,

меж мёртвыми мёртвым сном:

переутомление!

* * *

Как мы воюем?..

А ты у фашистов спроси,

Только не до, а потом – после боя:

чтоб от них какой правды добиться,

надо всегда после боя их спрашивать.

Ты среди нас поприсутствуй незримо

и погляди как-нибудь незаметно,

как – ну хотя бы в траншейном бою –

рота ворвётся во вражьи окопы.

Думаешь, фриц задерёт сразу руки?

Как бы не так! – эта публика наглая.

Им, пока душу не вытрясешь,

не объяснить, что такое война.

И, наливаясь привычной яростью,

так же привычно работают руки, –

пулей, гранатой, штыком и прикладом

в чувства приводим арийскую сволочь.

Трупы чернеют в ходах сообщений,

толовым дымом курятся землянки…

Ну и теперь, если пленные будут,

ты и спроси у них –

как мы воюем!

Расстрел

Он принял смерть спокойно.

Спокойно глядел,

как немцы подравняли короткий строй,

привычно взбросили к плечу винтовки,

прицелились –

и по команде «Файер!»

придавили спусковые крючки…

Но когда

офицер подошёл к распластанному трупу,

чтобы убедиться, что русский мёртв,

он даже вздрогнул от неожиданности:

не вечный покой, а ненависть –

лютая ненависть была на лице русского.

Офицер с раздражением пнул голову,

но шея не успела задервенеть,

и голова возвратилась в прежнее положение.

* * *

Когда ты убиваешь врага в бою, ты не можешь быть уверен, что убьёшь его, а не он тебя, – и потому ты не чусвствуешь себя убийцей… Но почему т ы не радуешься, когда после боя приходится подчас расстреливать безоружного врага, хотя ты хорошо понимаешь, что в бою он мог убить тебя?..

* * *

По утрам Лёха говорит сержанту:

– Ну, я пошёл на физзарядку.

– Валяй! – разрешает сержант. – Заряжайся…

Лёха топает ходами сообщений в овраг,

лепит смолой к сосне трофейную открытку:

Гитлер стоит руки в боки и лыбится, сука!

Лёха приступает к упражнениям:

стрельба из винтовки лёжа, с колена и стоя –

обойма патронов на каждое упражнение.

Потом умывается из родничка – водные процедуры! –

и возвращается в траншею.

Там уже принесли завтрак, Лёху встречают весело:

– Как здоровье у Адольфа? Не жалуется?.. –

Лёха вытаскивает из кармана остатки открытки.

– Никак рекорд? – говорит сержант.

– Точно, – кивает Лёха. – 15 очков из 15 возможных.

Ну, командир, нынче тому фрицу-пулемётчику,

что угробил Вальку Бересова, будет капут! –

И приступаем к приёму пищи.

Солдатские университеты

На фронте –– как нигде на свете ––

изучишь целый курс наук в солдатском университете.

Во-первых, при любой погоде –– ногами и ползком на брюхе

пройдёшь науку географию, свой путь под пулями проплюхав.

Ты познакомишься затем с другой наукой –– геологией,

Траншеи и окопы роя, трамбуя брустверы пологие.

А лазая и в хмурь, и в вёдро в полях, оврагах, по кустарнику,

Усвоишь безо всяких лекций и зоологию с ботаникой.

И звёздной ночью, на посту, обняв винтовочку с патронами,

Узнаешь как бы между прочим и кое-что из астрономии.

А наблюдая, как фурчат осколков мин сухие листики,

Самой печёнкою постигнешь науку хитрую –– баллистику.

И музыкальные способности усовершенствуешь что надо,

на слух, по звуку различая калибры рвущихся снарядов.

И о задержке при стрельбе из «станкача» –– собравши сведения,

ты станешь, право слово, докой и в области машиноведения.

В землянке вечером обсудишь, с друзьями возлежа на нарах,

вопросы мира и войны — на философских семинарах.

А что касается сухого и скучного предмета логики,

поймёшь: на фронте без него –– ты первый кандидат в покойники.

И если ранит –– то пройдя по всем кругам госпиталей,

изучишь в муках анатомию –– на шкуре меченой своей.

Ну, и усвоив на «пятёрку» окопное языкознание,

ты и закончишь полный курс солдатского образования.

И выдадут тебе торжественно официальную бумагу

с медалью вместе –– «За отвагу».

* * *

Выбора нет – надо прикинуться убитым:

старая солдатская хитрость! – лягу у свежей

воронки, рядом с погибшими, где крови побольше,

присыплю себя землёй, а каску и лицо

вымажу кровью.

Фрицы, как всегда после боя, вынесут к дороге

мёртвых своих и раненых – и станут ожидать

обоз, довольные успехом, смеясь и покуривая

и отрядив двух или трёх прочесать не спеша

остывающее поле боя.

Я дождусь, когда они подойдут поближе.

А как подойдут – шаря по карманам убитых, –

пиная сапогами и пристреливая раненых, –

я и врежу по ним внезапно с нахлёстом

очередью из ППШа.

А там пускай потом поднимают гвалт! –

орут, стреляют, преследуют: от дороги до меня

не меньше километра, – не успеют, я раньше

уйду лощинкой в лес, испортив им, сволочам,

собачье торжество.

* * *

Пусть пишут, что хотят…

Но я-то знаю,

как надо и не надо воевать,

чем отличается обстрелянный боец

от своего зелёного собрата:

бывалый – бережёт себя в бою,

он осторожен и предусмотрителен,

он даже может показаться трусом

тому,

кто ни хрена не понимает

в коварной диалектике войны

и кто горазд победу добывать

не вражеской – своею кровью…

* * *

Когда командир роты начинает заполнять наградные листы, Никита Ярыгин – тут как тут:

– Товарищ лейтенант, мне б «За отвагу»… – Кого другого лейтенант шуганул бы так, что тот заикаться стал, как контуженый, но Никиту терпит: пулемётчик – редкий, милостью божьей!

– На кой тебе медаль? К большому ордену представлю.

– Не хочу орден, – канючит Никита, – хочу медаль…

– Так у тебя ж их и так уже четыре!

– Ништо, это не водка, нормы нету… – Лейтенант начинает заводиться, хватает кулаком по ящику:

– Ну на что это похоже – клянчить награды?! – Тогда и Никита меняет тон, и лицо у него становится как в бою, за «максимом»:

– Да меня ж убьют сто раз, пока я дождусь того ордена!

А медаль – командир полка даст

Лейтенант качает головой:

– Ну и порядки на святой Руси!

Язык войны

Одного жаль – в БОРИСЕ моём выпущены народные сцены да матерщина французская и отечественная.

А. Пушкин

– За Родину, товарищи! Ура!..

И дальше – мат такой, что вздрогнет небо.

И тот, кто скажет мне, что я – соврал,

тот, значит, никогда в окопах не был.

Бои, походы – ох как нелегки!..

И вряд ли можно было усомниться,

что если камни бы имели языки,

то камни тоже стали б материться.

Есть у войны присущий ей язык.

Язык борьбы. Язык сражений.

Когда под рёбра всаживают штык –