Снеговик - Несбё Ю

Из спальни дверь вела в недавно отремонтированную ванную с душевой кабиной и стальной стойкой для раковины.

В комнате Юнаса Харри сел на маленький стул возле маленькой парты. На парте лежал калькулятор со сложными математическими функциями. Он был новенький, как будто его никто никогда не использовал. Над партой висел плакат: семь дельфинов в волнах – и календарь на весь год. Некоторые даты были обведены кружочками и подписаны печатными буковками. Харри прочитал о днях рождения мамы, дедушки, о поездке в Данию, о зубном враче в десять часов. Две даты в июле были отмечены словом «доктор». Памяток о футбольных матчах, о премьерах фильмов или о днях рождения приятелей Харри не увидел.

Тут он боковым зрением заметил розовый шарф, лежащий на кровати. Пожалуй, это не тот цвет, которым хотел бы украсить себя паренек такого возраста. Харри взял шарф. Он был влажный, и до Харри донесся легкий запах волос, кожи и духов. Тех же самых, какими пахло в шкафу в спальне.

Он снова спустился на первый этаж. Остановился возле кухни, где Скарре продолжал задавать стандартные для расследования дела об исчезновении вопросы. Позвякивали кофейные чашки. Диван в гостиной казался огромным, возможно, из-за тщедушного существа, которое сидело там, уткнувшись в книгу. Харри подошел ближе и увидел в ней фотографию Чарли Чаплина во весь рост. Харри присел рядом.

– А ты знаешь, что Чаплин – английский дворянин? Сэр Чарльз.

Юнас кивнул:

– Но они все равно вышвырнули его в США.

Юнас перелистал книгу.

– Ты болел этим летом, Юнас?

– Нет.

– Но ты же был у доктора. Два раза.

– Мама просто хотела, чтобы меня осмотрели. Мама… – Голосок вдруг дрогнул.

– Ты скоро снова ее увидишь, – утешил мальчика Харри и положил ладонь на худенькое плечико. – Она же не взяла с собой розовый шарф. Тот, что лежит у тебя в комнате.

– Его кто-то повязал на шею снеговику, – тихо произнес Юнас. – А я забрал обратно.

– Это, наверное, мама не хотела, чтобы снеговик замерз.

– Она бы никогда не отдала свой любимый шарф снеговику.

– Ну, может быть, это сделал папа.

– Нет, это сделал кто-то другой, после того как он уже уехал. Ночью. Тот, кто украл маму.

Харри медленно кивнул:

– А кто этого снеговика скатал, Юнас?

– Не знаю.

Харри посмотрел в окно. Вот почему он приехал сюда сам, а не послал кого-нибудь из сотрудников. Ему почудилось, будто через всю комнату прошла ледяная трещина.

Харри и Катрина сели в машину и отправились вниз по улице Хиркедалсвейен по направлению к Майорстуа.

– Что вы первым делом отметили, когда мы приехали? – обратился Харри к напарнице.

– То, что там живут далеко не родственные души, – ответила Катрина, пролетая на всех парах пункт въезда на платную дорогу. – Скорее всего, у них несчастливый брак. Вдобавок заправляет в семье муж.

– Хм. А почему вы так подумали?

– Ну, это же совершенно очевидно, – улыбнулась Катрина и взглянула в зеркало заднего вида. – Разница во вкусах.

– Поясните.

– Вы видели этот безобразный диван и столик в гостиной? Типичная мебель «под девятнадцатый век», купленная человеком двадцатого века. Но обеденный стол из беленого дуба с алюминиевыми ножками выбирала она. К тому же это «Витра».

– Что за «Витра»?

– Фирма. Швейцарская. Дорогая. Такая дорогая, что, если бы она купила вполне приличные копии, а не оригинал, сэкономила бы на обстановку для всей этой чертовой гостиной.

Харри отметил про себя, что чертыхнулась Катрина не так, как это делают обычно. В ее устах ругательство звучало неким языковым контрапунктом, который лишний раз подчеркивал ее принадлежность к высшему классу.

– Ну и что?

– Понятно, что в таком крутом домище, да еще в таком районе Осло деньги – не вопрос. Но ей не позволили сменить его диван и столик. А когда человек без вкуса, но с явным интересом к вопросам интерьера настаивает на своем, это делает понятным, кто в доме хозяин.

Харри кивнул, больше своим собственным мыслям. Первое впечатление его никогда не обманывало. Катрина Братт оказалась молодцом.

– Теперь расскажите, что вы думаете, – попросила она. – Это же я вроде как должна у вас учиться.

Харри скользнул глазами по старой, богатой традициями, но все же абсолютно нереспектабельной забегаловке под названием «Лепсвик»:

– Я думаю, Бирта Беккер покинула дом не по своей воле.

– Но ведь никаких следов насилия нет!

– Потому что все было хорошо спланировано.

– А кто же преступник? Муж? Чаще всего так оно и бывает, правда?

– Ну да, – ответил Харри, ощущая, как мысли растекаются в разные стороны. – Виноват всегда муж.

– Только вот этот конкретный муж был в Бергене.

– Да, похоже на то.

– Причем улетел последним рейсом, так что никак не мог вернуться домой, а потом успеть на раннюю лекцию. – Катрина поддала газу и проскочила перекресток возле Майорстуа на желтый. – Если бы Филип Беккер был виновен, он бы схватил наживку, которую вы ему бросили.

– Наживку?

– Да. Когда вы спросили, бывали ли у нее смены настроения. Вы дали Беккеру понять, что подозреваете самоубийство.

– И что?

– Да ладно, Харри! – громко рассмеялась она. – Все вокруг, включая Беккера, знают, что, когда речь идет о самоубийстве, полиция привлекает к расследованию минимум сотрудников. Вы дали ему возможность подкрепить версию, которая – если бы он был виновен – была бы ему на руку и решила большинство его проблем. Но он четко ответил вам, что его половина радовалась жизни по полной.

– Угу. То есть вы считаете, что мой вопрос был «проверкой на вшивость»?

– Вы же постоянно проверяете людей, Харри. И меня тоже.

Харри не отвечал, пока они не доехали до улицы Бугстадвейен, и лишь тогда произнес:

– Люди частенько оказываются гораздо умнее, чем о них думаешь, – и замолчал. Когда они припарковались возле Полицейского управления, он сообщил: – До конца дня я буду работать один.

А сказал он это потому, что все это время думал о розовом шарфе и наконец принял решение: взять у Скарре материалы по делам об исчезновении людей, чтобы получить подтверждение своим мучительным подозрениям. Если подозрения подтвердятся, отнести письмо комиссару Гуннару Хагену. То самое, проклятое письмо.

Глава 5

4 ноября 1992 года. Тотемный столб

Когда 19 августа 1946 года в Арканзасе, в небольшом городишке Хоуп, то бишь Надежда, на свет появился Уильям Джефферсон Блайт III, прошло уже почти три месяца с тех пор, как его отец погиб в автомобильной катастрофе. Четыре года спустя мать Уильяма опять вышла замуж, и Уильям взял фамилию нового отца. А теперь, сорок лет спустя после этих событий, стояла ноябрьская ночь 1992 года и белое конфетти снега падало с небес на улицы Надежды, празднуя победу городишкиных собственных надежд, ибо его уроженец, Уильям – или просто Билл – Клинтон, был избран сорок вторым президентом США.

А вот снег, что падал той же ночью на город Берген, не успевал даже долететь до земли и превращался в дождь, который поливал улицы, как будто стояла середина сентября. Однако, когда настало утро, вершины семи гор, что охраняют этот прекрасный город, были хорошенько присыпаны сахарной пудрой. И на самой высокой горе – Ульрикен – уже находился инспектор полиции Герт Рафто. Он, дрожа, вдыхал горный воздух и втягивал в плечи большую голову; столько морщин пролегло на его лице, словно его кто-то смял, как ненужный листок бумаги.

Желтый вагончик, который доставил Рафто и троих его коллег-криминалистов из Управления криминальной полиции Бергена на высоту 642 метра над городом, висел, слегка раскачиваясь в ожидании, на прочных стальных тросах. Фуникулер закрыли, как только в полицию позвонили первые туристы, решившие побывать этим утром на известной горной вершине.

– Елки зеленые! – воскликнул один из криминалистов.

Это выражение прозвучало как пародия «понаехавших» на истинный бергенский диалект, что было особенно смешно, если учесть, что настоящие бергенцы давно так не говорят. Но в ситуациях, когда ужас и тошнота берут над человеком верх, как-то сами собой вылезают старые, родные словечки.