Создатель чудес - Сергей Герасимов

– Ты имеешь в виду – с убийством? Конечно. Те, кто написали наши жизни, не оригинальны; они редко обладают хорошей фантазией.

– Ты собираешься что-то сделать?

– Да. Я знаю единственное место, куда можно поместить капсулу с лекарством. Сейчас я пойду туда. Если все пройдет хорошо, то я принесу купсулу с собой.

– Ты сможешь сделать анализ?

– Нет, мне придется ставить опыты на животных и на себе. Но я знаю, как позаботиться о безопасности.

– Может, не стоит идти сейчас?

– Все важное нужно делать сейчас. Из этого правила нет исключений. Исключения выдумывают трусы для своего оправдания. Если я не вернусь через два часа, значит, что-то случилось.

– Что?

– Ничего страшного. Я сумею выпутаться, я ведь работаю создателем чудес.

9

Утром он работал. Первыми на прием пришли две женщины – болтливые, глупые и слишком уверенные в себе. Следующей была Нина. Вацлав сразу отметил, что она изменилась. Он привык оценивать людей с первого взгляда: по походке, мимике, жесту, по первому слову.

– Можно? – сказала Нина и остановилась у дверей. Она осталась стоять у дверей так же, как и в прошлый раз, но единственное слово, которое она произнесла, говорило о многом. Оно было сказано с интонацией здорового человека.

– Можно. Я вижу, что сегодня вам лучше, – ответил Вацлав.

Нина села к столу. Ее движния тоже говорили о многом: сейчас она не была бессмысленно открыта, будто рваный зонтик, – она внутренне свернулась клубком и спрятала все, что могла, от посторонних глаз. Отодвигая стул, она споткнулась обо что-то и покраснела.

– Да, лучше, – сказала она, – и намного хуже. Я не могу смотреть людям в глаза. Что я наговорила вам в прошлый раз?

– Ничего особенного, обычный бред.

На ее лице ничего не отразилось – слова упали и погрузились словно в бездонный омут. Там, в глубине, могло скрываться все что угодно. Поэтому следующая ее фраза будет неожиданной, подумал Вацлав.

– Я решила больше никогда не петь, – сказала Нина.

– Вам стыдно?

– Да.

– Но ведь пение здесь ни при чем.

– Я знаю, но все равно.

– Это смертный грех, Бог не прощает самоубийства, – сказал Вацлав.

– А кто говорит о самоубийстве?

– Вы. Вы собрались убивать себя по частям и для начала выбрали самую лучшую часть.

Она улыбнулась. Не ему, а сама себе.

– Я уже решила.

– Вспомните, вы это делаете не в первый раз.

– В первый. Я всегда любила петь.

– Но отказаться можно не только от этого. Вспомните, как много времени вы тратили в детстве и юности, чтобы научиться тому, от чего вы потом отказались.

Она немного подумала.

– Да, я любила вышивать и рисовать. Но оказалось, что в жизни на это нет времени. Но ведь все это еще не умерло, я смогу ко всему вернуться.

– Это еще хуже – сказал Вацлав. – Уходить стоит только навсегда. Будут проходить годы, вы будете возвращаться к своим полуисчезнувшим талантам снова и снова. Сначала это будут таланты, потом увлечения, потом – чудачества. Над вами будут смеяться, вначале скрываясь, потом – открыто. Но вы ничего не сможете поделать с собой – будет достаточно мелочи, полунамека, чтобы воскресить уродов – духовные обрубки былых талантов. Убийства наполовину не прощаются.

– Спасибо. Я пойду, – сказала Нина.

– Вам уже можно купаться в источнике.

Уходя, она обернулась еще раз.

– Скажите, доктор, зачем вы это делаете?

– Я получаю за это деньги.

– Нет, деньги здесь ни при чем.

– Тогда потому, что у меня есть принципы, – сказал Вацлав. – Это полезная вещь, она поддерживает меня, как арматура.

– Вот как раз принципов мне всегда и не хватало. Меня ничто не поддерживает изнутри. Наверное, я похожа на медузу.

– Нет, на морского ежа.

Она улыбнулась – на этот раз ему.

– Расскажите о каком-нибудь из ваших принципов, вдруг он подойдет и для меня.

Вацлав подумал.

– Кто-то сказал в прошлом веке: если не можешь помочь, то просто пройди мимо. Я бы сказал по-другому: если можешь помочь, то ты не имеешь права пройти мимо. Вам подходит этот принцип?

– Нет. Вы ждете кого-нибудь?

– Кто-нибудь обязательно придет.

– Тогда я ухожу, до свидания.

Она почти уходит, движется к двери, оставляя за собой легкое чувство вины – будто невидимый шлейф – так цветок оставляет запах в воздухе, так весло оставляет след на воде…

В чем я виноват? – подумал Вацлав.

– До свидания, – сказала она.

Если можешь помочь, то не имеешь права пройти мимо, подумал Вацлав, – в сущности, это всего лишь слова. И чем ты можешь помочь, кроме слов?Что значит слово – много или мало? Иногда – ничего, иногда – все. Нужное слово, сказанное в нужный, момент, сильнее лекарств, оно может излечить от чего угодно. И оно же может убивать, оно сильнее оглупевших от безнаказанности полчищ, сильнее термоядерной бомбы. В сущности, убивали ведь всегда не бомбы и не полчища, а слова. Нужные слова в нужное время – посылали людей убивать…

– До свиданья, – снова повторила Нина и вышла.

Что-то особенное было в ее тоне. Те последние слова, после которых женщина становится совершенно чужой. В них упрек – за то, что ты позволил ей стать совершенно чужой и тем самым предал ее. Что это? Нет, это снова только обрывок страницы, по которому невозможно восстановить суть. Когда ты помогаешь человеку понять себя самого, уже в этот момент ты его предаешь, потому что не сможешь помогать ему вечно. Это обязательное предательство – худшая часть твоей работы. Ты позволяешь человеку увидеть бесконечность внутри себя и, однажды увидев эту бесконечность, он будет чувствовать себя пустым, потому что не сможет взять ничего из этой бесконечности. Или сможет взять очень мало – без твоей помощи. Он имеет право тебя любить и имеет право тебя ненавидеть. Любовь и ненависть – два конца одной палки, которой погоняет нас жизнь; иногда палка изгибается в обруч и концы соединяются… Но это тоже только слова, за которыми стоит невыразимое.

Он подошел к окну. За окном все так же падал снег, и все так же шуршал, сползая по стеклам, сбиваясь в маленькие движущиеся холмики, и все так же пусто было в душе. Так становится пустой комната, полная знакомых предметов, когда исчезает один, который ты раньше не замечал. И ты даже не можешь вспомнить, что это было; Нина унесла это с собой.

Вацлав вспомнил мужчину и женщину, целовавшихся вчера под опускающейся занавесью снега. Сейчас они придут сюда.

Он ошибся, Маргарет пришла одна.

Они говорили о смерти ее брата до тех пор, пока Вацлав убедился, что эта тема ее совершенно не волнует.

– Я знаю, что он не был вашим братом, – сказал Вацлав, – но неужели он ничего для вас не значил?