Темнейшее объятие ночи (ЛП) - Джанин Фрост

Я попыталась не смотреть, когда он спрыгивал с экипажа и протягивал ко мне руки, потому что его одежда еще больше сдвинулась от этого движения. Я приняла его помощь спуститься вниз, решая в тот момент передвигаться по возможности самой, пока он чего доброго не снял всю свою одежду. Иначе я могла бы оказаться слишком занятой, пуская слюни, чтобы делать что — нибудь помимо этого.

Теплое давление его тела насмехалось надо мной, когда мы шли по узкому наружному коридору. Я осторожно поглядела вокруг, отмечая факелы, установленные в различных местах вдоль высоких стен, и глубокие тени между ними. Если у него и были охранники, то они скрывались в затемненных нишах этой копии средневекового замка.

Я продолжала делать умственные заметки, когда мы вошли внутрь каменного чудовища. Два раза налево мимо необычного вида меча, направо после выглядящего древним гобелена, вверх на два лестничных пролета, затем налево у горгульи с пылающими глазами, вверх по еще одному лестничному пролету, мимо затемненного окна, и затем через вторую широкую дверь справа.

Двери открылись в комнату, которая была похожа на те, что описываются в готической фантастике. Искусственное освещение заставляло темно — серые стены казаться гостеприимными, в то время как потолок, должно быть, был в высоту футов двадцать; на чем — то очень похожем на непрозрачное стекло были вырезаны узоры. На ручке большого кожаного кресла лицом вниз лежала открытая книга, отмечая то место, на котором остановились. Ботинки, в которых я видела Рафаэля прежде, были небрежно закинуты в открытый альков рядом с большим количеством других пар мужской обуви. Другой сводчатый проход, меньший из них, являл темное пространство; я не смогла разглядеть, что внутри, но предположила, что там, должно быть, туалет или ванная.

И, конечно же, в центре комнаты стояла большая кровать с роскошными подушками и массивными одеялами различных оттенков индиго. Расположенный рядом камин проливал слабый свет на кровать, открывая, что она все еще не заправлена, а углубление от большого тела все еще заметно на ее поверхности.

Комната Рафаэля. По общему мнению, это было место, куда он никогда никого не приводил.

Его руки обхватили меня сзади, притягивая к себе. На мгновение я закрыла глаза, поглощая ощущение его тела и жара, проникающего в мою спину от голой кожи его груди.

Если бы обстоятельства были другими, я обернулась бы, прижала бы свои губы к его и опрокинула бы нас обоих на эту приглашающую темно — синюю кровать.

Вместо этого я приласкала его руку своей, в это же время осторожно потянувшись другой к поясу с оружием. Он губами сдвинул в сторону волосы с моей шеи, прослеживая языком чувствительную впадинку на ней. Любовный трепет загорелся по моей коже, еще более увеличиваясь, когда он выдохнул в нее мое имя голосом, охрипшим от желания.

Будь он проклят, проклят, проклят за то, что заставляет меня чувствовать такое в то время, когда он может быть связан с Чистокровками!

Я расстегнула свой пояс, позволяя ему упасть на пол с обоими пистолетами, все еще лежавшими в кобуре. Затем я обернулась, быстро обхватывая его шею руками. Его рот опустился к моему, опаляя меня страстью, а его руки напряглись на моей талии, желая сблизить наши тела.

В следующий момент эти руки судорожно сжались. Я замерла, а мой сердечный ритм утроился. Он сжимал меня до боли, но я была неспособна высвободиться из его объятия.

Он не атаковал, хотя в промежуток времени равный нескольким сердцебиениям, я могла сказать, что он был для этого в достаточном сознании. Затем медленно его руки расслабились, и он отпрянул. Выражению, появившемуся на его лице, я даже не хотела давать имя.

Наконец, его ноги подогнулись, и он упал на пол с большим изяществом, чем имел право человек без сознания. Конец пустого шприца все еще торчал из его шеи, кое — что маленькое, что я носила в своем поясе для оружия в течение долгих месяцев в надежде, что однажды смогу использовать его на Эштоне. Я никогда не думала, что применю его на Рафаэле, и конечно же не таким путем.

Стоило иметь родственника Частичного, работающего в заповеднике. Эта игла была наполнена достаточным количеством успокоительного, чтобы вырубить маленького слона — или двухсотфутового правителя Ноктюрны, как оказалось.

Я посмотрела вниз на Рафаэля, чувство вины еще раз завертелось во мне, но я затолкала его обратно со всей жестокостью моей сверхъестественной наследственности. Я должна была сделать это. Где — то в этом замке, внутреннюю часть которого видели немногие, должна была быть связь между Рафаэлем и Чистокровками. Он не мог править Ноктюрной больше двух столетий, не зная о похищениях намного большего, чем утверждал.

И я сомневалась, что кто — нибудь из его людей посмеет потревожить своего хозяина, по крайней мере, в течение следующих нескольких часов точно. Не с тем, чем мы должны были заниматься по их предположению.

Если бы я была достаточно осторожной, вскоре я могла бы узнать о Рафаэле больше, чем кто — либо еще за десятилетия. Эта информация могла бы означать разницу между жизнью и смертью для какого — нибудь неудачного молодого Частичного, который отважился отправиться в Ноктюрну несмотря то, что он, как и я, знал о существующей опасности.

Кроме того, когда Рафаэль проснется, мне лучше быть подальше отсюда, иначе вина станет наименьшей из моих проблем с ним.

Спустя, должно быть, два часа осторожных поисков, я была и расстроена, и в полнейшем замешательстве. Я не нашла ничего интересного, кроме большого количества изящных, варварских антиквариатов, а так как замок был огромным, до сих пор я столкнулась только с четырьмя охранниками. Двое из них в месте, которое, как я предположила, было кухней, по взрывам смеха, отрыжке и звону горшков казались более заинтересованными в охране запасов еды. Другие охранники, как я предположила, были вне замка, патрулируя периметр и удостоверяясь, что никто не прокрался, переплыв ров. Вот только я не могла понять зачем.

Со всеми его размерами и внушительными украшениями место казалось странно безлюдным. Это не имело смысла. Рафаэль был известен своими боевыми навыками, это правда, но, в конечном счете, каждый же должен спать, а он оставлял себя здесь фактически незащищенным.

Мысль о Рафаэле и сне заставила новый приступ чувства вины вспыхнуть во мне. Боже, каким было его лицо, когда он понял, что я сделала! Несмотря на то, что я пыталась затолкнуть это изображение подальше, оно продолжало всплывать в моем разуме. Он выглядел потрясенным, чего я и ожидала, но кроме этого было что — то большее в его взгляде.